Михаил Елизаров - Нагант Страница 39

«Предсмертье длится от мгновений до минут – удушье сотрясает члены, стопы сводит и выделяет пену на губах. Ущерб дыханья, сердца немота, бессилье мозга, тусклость роговицы…»

– Неплохо, – говорит Эльза Артуровна. – Но режет слух «взаимодействие трупа». Лишний слог.

Илья Дмитриевич все равно доволен, он веселится и потрясает тощей стопкой листов:

– Значит, завтра в издательство, будем Виноградову охмурять…

Но лучше бы он молчал и про «охмурять», и тем более про Виноградову.

Эльза Артуровна всегда начеку:

– Ебал?

– Элечка! – запоздало спохватывается Илья Дмитриевич.

– Скотина!

Надо сказать, перевод не одобряют, и Илья Дмитриевич снова до полуночи бубнит, цокая клавиатурой.

«Янтарный камень, натерев о шкуру, прикладывали к умершему – тщетно. Из морских глубин отважный перс-ныряльщик нам добыл медузу, жалящую молнией в хвосте. И вдруг, о чудо, бездыханный раб, ударенный глубинным громовержцем, вдруг ожил, распахнул глаза и засипел, с усильем воздух втягивая горлом».

– Заткнись, скотина! – взывает из соседней комнаты Эльза Артуровна. – Я не могу заснуть!

Когда-то они не разговаривали неделю. Их брак вообще оказался под угрозой. Но это было не из-за женщины. Эльза Артуровна добивалась у Ильи Дмитриевича, на что похожа ее пизда. Предыдущие мужчины находили удивительно поэтические и добрые сравнения. Простодушный и в общем-то наблюдательный Илья Дмитриевич сказал, что пизда Эльзы Артуровны похожа на тряпку.

Эльза Артуровна чудовищно обиделась. Она кричала Илье Дмитриевичу: «Сволочь с кривым хуем!» Действительно, член Ильи Дмитриевича изгибался в сторону.

«У тебя хуй на клюшку похож! Понял?! Клюшка! Клюшка! Ларионов пас Касатонову! Скотина!»

Но и эта ссора поросла быльем.

Илья Дмитриевич как провинившийся всегда мирится первым. Эльза Артуровна его прощает, но весь следующий день у нее нет влечения. Илья Дмитриевич понуро ходит вокруг Эльзы Артуровны, подступает с объятиями и поцелуями.

– Отстань, Илья, мне все сейчас неприятно.

– Почему? – угодливо спрашивает Илья Дмитриевич.

– Ехала в метро, какой-то старик харкнул в отверстие между поездом и платформой, а в маршрутке мальчик полчаса ковырял в носу. Двумя указательными пальцами в одной ноздре, представляешь? Меня чуть не стошнило…

Эльза Артуровна досрочно прощает Илью Дмитриевича, если его нужно усадить за работу. Эльза Артуровна сама ленится печатать, и Илья Дмитриевич у нее вместо машинистки.

– Таким образом, – металлически диктует Эльза Артуровна, – метафоризация термина «власть» в русском фольклоре через символику ряда суперобъектов, выполняющих функцию доминирования, происходит без отрыва от матрицы матриархата, определяя как функцию власти, так и поведенческую норму взаимоотношения с ней – Город, Океан, Тотемный Зверь. Цитата: «А и город Русалим, городам всем мать»; «А и Океан-море, всем морям мать»; «А и рыба Тит, всем рыбам мать».

– Эля, может, тебе полезно будет, – загорается Илья Дмитриевич. – Как тебе мысль, что и дискредитация власти происходит через женскую символику – те же материнские символы. А? Демонстрация вторичных половых признаков в контексте имеет деструктивную установку. Символ Французской революции – женщина с оголенной грудью. – Он по-собачьи роет залежи своих бумаг. – У моей студентки реферат был, там тебе цитатка, как раз в тему будет. И опять-таки, из фольклора – песня о взятии Казани «Как государь-царь Казань город брал»: «Татарки, казанки, на стене оне стояли, на стене оне стояли, подолы задирали: „Вот те, государь-царь, Казань-город взять!“»

– Студентка? Половые признаки?! – у Эльзы Артуровны дрожат щеки.

– Эля! – стонет Илья Дмитриевич. – Ну что ты опять себе напридумывала!?

– Ебал?! – кричит она уже из другой комнаты. – Скотина! И ведь нашел же подходящий момент! Ты хоть понимаешь, что перебил хребет вдохновению? Я теперь не могу работать!

Илья Дмитриевич вяло божится, что студентку он не ебал. Эльза Артуровна не верит, но цитату про «город Казань» тем не менее принимает.

После делового примирения Эльза Артуровна уходит на кухню варить себе кофе.

Илья Дмитриевич, пользуясь затишьем, присаживается к телевизору и смотрит подвернувшийся фильм.

Как на беду, Эльза Артуровна заходит в комнату, когда героиню на экране угораздило обнажиться. Эльза Артуровна горько усмехается своему чутью и садится рядом.

Обманутый показным дружелюбием Илья Дмитриевич теряет бдительность и, как птичка, склоняет голову набок, вслед за падающими на кровать событиями фильма.

– Если у тебя хуй встал… – грозно подает голос Эльза Артуровна.

– Не встал, честное слово, – испуганно говорит Илья Дмитриевич и, как девочка, сжимает ноги.

– Покажи, – приказывает Эльза Артуровна.

Илья Дмитриевич покорно приспускает штаны и трусы.

– Встал, – с полувзгляда брезгливо констатирует Эльза Артуровна. – Скотина!

Илья Дмитриевич подтягивает штаны и, чуть потоптавшись перед телевизором, бежит за Эльзой Артуровной на кухню извиняться. Неизвестно за что.

Нагант

– В юном месяце апг’еле в стаг’ом паг’ке тает снег, и кг’ылатые качели начинают свой г’азбег. Позабыто все на свете, сег’дце замег’ло в гг’уди… Пг’елесть! Как игг’ушечный пожаг’ник в бог’довой каске. Так… и уг’ина осталась… Фу, соленая! Мало пьешь, солей много в ог’ганизме, вг’едно для здог’овья… Так пг’иятно? Как лучше, с языком или без?.. Быстг’ее?.. Ах ты хитг’юга! Кого я сейчас побью?! Затаился. Паг’тизан! А спег’ма-то как бг’ызнула, мамочки! Будто из кита. Тебе хог’ошо? Доволен?

Я отвернулся к стене и оглушительно зарыдал, вздрагивая по-собачьи животом. Живот у меня белый и мягкий, поросший рыженькой елочкой от пупка к лобку.

– Ты такой стг’астный! Я впег’вые встг’ечаю мужчину, котог’ый бы от ог’газма заплакал…

Я, лежа на боку, отчаянно взмахивал ресницами, чтобы слезы лучше выпрыскивались. Точно клоунские, брызги долетали до стены, повисали на ней и быстрыми змеистыми тропами утекали под кровать.

– Пг’ости. Я, дуг’а, что-то не то сказала, да? Ты обиделся? – она опрокинула меня на спину.

Мое неожиданное лицо раскрылось, как упавшая книга.

– Ты что-то не договаг’иваешь. У тебя пг’облема?.. Я же все вижу!

Я часто замотал головой, будто вытряхивал из ушей речную влагу.

– Не вг’и, посмотг’и мне в глаза… – она раскидывала надо мной сети картавого гипноза, жарко придыхая старым водопроводом.

Я втянул ноздри. Нос сделался костистый, словно я вобрал смерть.

– Что такое? – она поднесла к лицу сложенную намордником ладонь, подышала в нее. – Пахнет, между пг’очим, твоей спег’мой. Тебе пг’отивен твой же белок? Нет? Тогда не кг’ивись. Тебе сколько лет?

Мне было двадцать девять.

– Совсем еще мальчик.

– Перестань, – утер слезы, – я взрослый дядька…

– Мужчина до тг’идцати пяти лет – мальчик. Ну, так что, – она покачивалась, – будешь г’ассказывать?

Постороннему, в общем-то, человеку. Разве можно доверять такое?

– Говог’и же! – приказала она голосом медиума. – Говог’и! – властно просияла чернотой из-под косматых бровей.

Нет же, нет! Моя голова каталась по подушке, как от пощечин.

– Нагант! – я сказал.

Знаю, что произойдет. Указательный палец правой руки осуществит нажатие на спусковой крючок. Повернется барабан. Курок ударит по капсюлю патрона. В тысячную долю секунды порох перейдет в газообразное состояние, заключенный в ограниченное пространство гильзы, создаст давление в легион атмосфер.

Пуля при своем движении по каналу ствола вытолкнет имеющийся в нем воздух, который выжжет на коже моего виска два сатурновых кольца дульного среза. Пуля войдет в голову согласно намеченным контурам. Для начала завернет вглубь края отверстия. Скользя по периметру раны, избавится от оружейной смазки, будто вытрет ноги перед входом. Пробьет мягкую височную кость, сформирует в ней круглое отверстие, соответст вующее калибру. В моем случае – 7,62 мм. Мозговое вещество вследствие ударной волны разрушит противоположную стенку черепа, до того как пуля коснется ее…

Бедно! Тщетны попытки кустаря на желтой височной кости запечатлеть многообразие выстрела в упор. Оно способно уместиться только на всем теле. Достаточно прижать к нему ствол. Горючий воздух выбьет на покрове шелковом, хлопковом, шерстяном, кожаном свое тавро. Пуля свинцовым кротом выроет лаз. Газовый хвост крестообразно разорвет одежду, прижжет отслоившийся эпителий раны к стволу.

Проходя через ткани различной мышечной вязкости, пуля, как прилежный рейсовый автобус, подберет частички органов, через которые лежит ее путь. Так, в сердце можно обнаружить микроклочки одежды и реберное крошево. Если стрелять снизу вверх, из-под живота, то в легких, вероятно, были бы горькие лоскутки печени.

Выстрел в упор часто заканчивается ранением навылет. Достигнув границы организма, пуля месяцевидно разрывает кожу. Красный Крест на входе и Красный Полумесяц на выходе – их союз более реален, чем иллюзорный комитет врачей в Женеве.