Валентин Черных - Женская собственность. Сборник Страница 39

Он впервые подумал о тех деревенских, которые проходили по деревне победителями, и никто не знал, что эти победы доставались сильным битьем по самолюбию и что в государственных и военных организациях никогда не было деревенской стабильности или хотя бы уверенности в самом ближайшем будущем. Отец же всегда был уверен хотя бы на год: если собрал картофель, накосил сена, то до следующего урожая хватит и себе, и свиньям, и корове.

Они шли по деревне с отцом, и он здоровался со старшими, кого знал с детства, молодые мужики здоровались с ним.

А в молодых женщинах он узнавал девочек, которые пошли в школу, когда он школу заканчивал. Он спрашивал о них отца и получал короткие и конкретные ответы.

— Не замужем, но очень хочет.

— Разводка уже. Муж бросил. Сбляданула.

— Хорошей женой будет. Скромная и работящая.

— Замужем за твоим двоюродным братом.

Возле магазина мужики пили импортное пиво из банок.

Ему с уважением жали руку костистыми мозолистыми ладонями. В отличие от него, бледнолицего, мужики загорели еще на весенней пахоте, совсем почернели на сенокосе и никуда не спешили. Они уже отработали свой двенадцатичасовой рабочий день. В деревне начинали рано, на рассвете, особенно на сенокосе при самой полной росе.

Он взял три бутылки «Смирновской», по московской привычке крутанул бутылку, чтобы по завихрению определить, не подделка ли. В Москве было много поддельной водки. Еще он взял две упаковки, по шесть бутылок в каждой, пива «Бавария». Столько пива и водки вроде бы ни к чему, но за ним наблюдали и завтра всем будет известно, что он не скупится и может выдержать не меньше деревенских. Три бутылки водки и двенадцать пива два крепких мужика усидеть за вечер смогут вполне.

Цены оказались ниже московских, наверное, из-за расстояния, все-таки на семьсот километров дальше от Москвы и ближе к границе, откуда весь этот импорт поставлялся.

Дом, в котором жила Марина, стоял на другом конце деревни. К нему надо идти направленно, потому что случайно можно было встретиться только в магазине или на автобусной остановке. Но такой случайной встречи можно ждать и неделю. В район она могла не ездить, в магазин ходила мать, а кино в клубе давно не показывали, всем хватало фильмов по телевизору. Здесь же, у магазина, отец открыл пиво. Когда он уезжал, в деревне был один магазин, в котором торговали хлебом, консервами, водкой, оцинкованными ведрами, резиновыми сапогами, косами, вилами, лопатами…

Теперь стало три магазина, каждый со своей специализацией, и три ларька, в которых торговали всем, что может понадобиться поздним вечером, если не хватит.

Когда в конце деревни показался японский джип «мицубиси», он понял, что это Васильев и надо идти как можно скорее к Марине, потому что с его появлением Васильев поспешит сделать Марине предложение.

Джип притормозил возле магазина, из него выпрыгнул Витька Васильев. За эти годы он раздался в плечах и пояснице. Кожаный жилет обтягивал тугой живот. Такие животы выпирают не от жира, а от тяжелой работы и тяжелой еды, хорошо держат удар, прикрывая мощной и грубой мускулатурой солнечное сплетение.

Васильев пошел на него, обнял, они поцеловались, почти как друзья или родственники.

— Как ты? — спросил Васильев.

— А ты? — спросил он.

— А ничего, — ответил Васильев. — Живем.

Он молчал, держал паузу, и Васильев молчал, деревенские почти все умели держать паузу.

— Говорят, ты в большие начальники вышел в Москве? — первым не выдержал Васильев.

Мужики затихли, вслушиваясь в их разговор.

Сейчас они решали, чью сторону занять.

Ему они вряд ли симпатизировали. Уже не свой, оторвался, не куда-нибудь, а в Москву, да еще и в министерстве работает, может и через губу разговаривать. Тех, кто чего-то достиг на стороне, уважали, но не любили, любили неудачников, вернее, жалели, а в деревне если жалеют, значит, любят.

Васильева не любили наверняка. Слишком удачлив. Забогател, почти барин, постоянно нанимает деревенских на летние работы, платит, конечно, неплохо, но и требует сполна, и надуть невозможно, и украсть трудно, счет ведет точный, не то что в колхозе. Об этом ему рассказал отец по дороге в магазин.

— Это тебе как разведданные, ты их можешь использовать по своему назначению.

Отец понимал, что Васильев противник трудный и непримиримый.

— Так ты большой начальник или не очень? — повторил свой вопрос Васильев.

Он знал деревенские методы сбивания спеси с городских. Прицеплялись к любой подробности.

— Я самый большой начальник в Москве. Выше нет.

— Говорят, что в небоскребе живешь?

— Но ты дальше меня пошел, говорят, небоскреб в деревне построил.

Васильев достал пачку «Мальборо» и протянул ему. Он поблагодарил и достал пачку московской «Явы». В деревне не любили стрелков чужого табака.

— Рад за тебя, — добавил он. — Только ведь, если красные снова придут, раскулачить могут!

— Не придут, — сказал Васильев. — Не пустим.

Мужики усмехались. Работая в министерстве, он много поездил по провинции. Возвращения советской власти не хотели, но и новую власть ненавидели уже стойко.

В этом первом поединке он не выиграл, но и не проиграл. О нем еще слишком мало знали, чтобы не любить, Васильева не любили за уверенность и удачливость.

— А как семья, дети? — спрашивал Васильев. — Говорят, у тебя дочь замуж вышла, скоро родит и ты дедом станешь?

Вероятно, Васильев знал о его семейной жизни если не все, то многое. По тому, как притихли мужики, ожидая его ответа, было ясно: в деревне это обсуждали. И было что обсуждать. Столько лет не приезжал, и жену не привозил, и деревенских не принимал у себя в доме в Москве. Татьяна и Ольга хотели поехать в деревню, он все оттягивал, а потом появился негр.

Если так притихли, знают и про негра.

— Да, — подтвердил он. — Вышла замуж. Сразу за двоих. За негра и китайца. И родила двойню. Одного черненького, другого желтенького.

Мужики рассмеялись. Такого они не ожидали.

— Ты же ее знаешь, — добавил он.

— Кого? — не понял Васильев.

— Мою дочь.

— Откуда я ее могу знать?

— А ты посчитай, вспомни. Я ее заделал, когда в пятом классе учился.

— Как это в пятом?

— А ты посчитай. Нам с тобою по тридцать. Дочери меньше восемнадцати быть не может. Значит, я ее родил в двенадцать лет.

— И где ж ты москвичку в двенадцать лет встретил?

— А нашу школу, помнишь, на экскурсию в Москву возили, тогда все и случилось.

Теперь мужики хохотали. Такого, конечно, быть не могло. Но он сказал почти правду.

— А ты знаешь, Марина в деревню вернулась? — спросил Васильев.

— А кто еще из нашего класса в деревне?

— Кроме нас двоих, никого.

— Почему двоих? Я третий.

— Может, соберемся? — спросил Васильев.

— Может быть, — предположил он. — Как-нибудь.

— Садись в джип, и через минуту будем у нее.

Васильев явно не хотел, чтобы он приходил один, может быть, и догадывался, что приехал он не случайно, через неделю после ее приезда.

Если он сейчас поедет, то это будет означать, что не он пришел, а Васильев его привез. И оттягивать свой приход тоже невозможно. С его приездом сейчас все ускорится. Судя по разговору с отцом, Васильев все уже решил. Он готов уйти от жены с тремя сыновьями. Оставит им дом, машину, землю с посевами льна. За землей будет следить его младший брат, а потом и сыновья подрастут, а он купит дом или квартиру в Литве, рядом с заводом и увезет Марину.

Отец толковал с мужиками, но явно прислушивался к их разговору с Васильевым.

— Чего ехать-то, — сказал отец. — Ты пройдись по деревне. Столько лет не был. Неплохо живем. Многие новые дома поставили.

Отец его предупреждал, чтобы он не ехал с Васильевым. Приезд с Васильевым — это примирение с ним. А никакого примирения не будет. Драться они вряд ли будут, взрослые уже, понимают, что дракой ничего не решишь, да и решать не они будут, а она.

— Пожалуй, пройдусь, — сказал он.

— Зачем идти, поехали, — настаивал Васильев.

— Ты поезжай, а я пройдусь. Ты предупреди Марину, что я зайду. Неудобно без предупреждения.

— Телефонов в деревне нет, никто никого не предупреждает.

— А ты поезжай и предупреди.

— Я тебе не посыльный и не курьер!

— Как хочешь… Можешь не ехать. Я и один зайду.

Не надо было заводиться. Васильев рассматривал его, будто прикидывал, справится ли сразу или придется повозиться. Он не отвел глаза по старой деревенской традиции, если тебя пересмотрят, ты уже проиграл, или сразу надо начинать драться. Теперь он не исключал драки спьяну, но он пил мало, и координация у него лучше, и реакция быстрее, последние два года он ходил на теннисный корт не потому, что любил теннис, на корт ходило министерское руководство, подражая президентскому окружению.