Павел Хюлле - Вайзер Давидек Страница 39

Вайзер ни разу не навестил меня, пока я сидел дома, когда же я приходил на его взрывы, ни словом не обмолвился о дырке в ноге и о том, что тогда случилось. Время шло для меня медленно и спокойно, как й для всех в нашем районе в то жаркое лето, когда пыль июня и июля и грязь августа ни разу не смыл с листьев долгожданный дождь. Скучая от безделья, я зарисовывал в тетрадь все, что приходило в голову. Один раз это оказался Желтокрылый, стоящий на крыше дома в Старом городе. Прямо за его спиной росли стройные сосны, а над городом и над головами собравшихся на тротуаре людей пролетали самолеты, целыми косяками, как журавли. В другой раз на странице тетради появился Вайзер, пролетающий над заливом на черной пантере, рыбаки падали на колени, а их жены прятали головы от страха. Был там и пан Коротек, кативший через двор огромную, как бочка, бутыль с водкой, из-под которой выскакивали мыши и удирали прямо к ближайшему мусорному ящику. М-ского я нарисовал вместе с ксендзом Дудаком, которому приделал крылья бабочки и поместил в сачок натуралиста как очередной экспонат. Была также одна панорама или, точнее, общий вид: над холмами в направлении аэродрома мчался самолет в форме кадила, все мы сидели внутри, а над городом, заливом и кладбищем вместо солнца сиял большой треугольный глаз, посылающий лучи во все стороны. Мать не любила, когда я сидел сгорбившись над листком, так как вместо цветов или деревьев находила на моих картинках одних уродов. Так, по крайней мере, она их называла, прерывая мое занятие, поскольку меня опять ждала картошка или лапша.

Но однажды – было это, кажется, после пятого взрыва, когда нога уже почти зажила, – в дверь нашей квартиры постучался Шимек. В руках он держал свернутый рулон бумаги.

– Знаешь, что это? – спросил он с порога. – Угадай, быстро!

– Флаг? Публикация о розыске? Объявление?

– Бери выше! – улыбнулся он. – Это афиша!

– А-а-а, – протянул я разочарованно. – И что с того?

Шимек, разворачивая цветной рулон на топчане, не переставал говорить:

– Мне дал его… ну тот, который расклеивает афиши на тумбах, со старым великом, посмотри только, какой класс.

И действительно, я увидел огромную пасть льва рядом с одетой в пестрый купальник женщиной, а внизу надпись: ЦИРК «АРЕНА» ПРИГЛАШАЕТ!!!

– Неплохо, – сказал я. – И что дальше?

– Что дальше? Завтра мы идем в цирк, – выпалил он радостную новость, – не понимаешь?

– А билеты?

– Элька уже поехала покупать, для тебя тоже.

– А деньги?

– О деньгах не волнуйся, когда будут, отдашь!

– Сколько?

– Для взрослых десять, а для нас по пять злотых!

– А откуда у вас столько?

– Сейчас все расскажу. – Шимек отодвинул афишу и уселся на топчан, так как все стулья в комнате были заняты бельем, приготовленным для глажки. – Значит, так. Утром Петр поехал в Гданьск купить в скобяной лавке гвоздей для отца. И увидел на площади цирковые фургоны. Ну и не пошел ни в какой магазин, а выскочил из трамвая на той остановке и все хорошенько рассмотрел – фургон, в котором живет клоун, клетки с хищниками, лошадей, акробатов, видел даже цилиндр фокусника – когда грузчики переносили коробки с вещами, этот цилиндр выпал и покатился по земле, а фокусник, с виду обыкновенный человек, страшно кричал и обзывал грузчиков растяпами. Все это Петр видел и слышал, и еще он видел рабочих, натягивающих тросы огромного шатра, а под конец – как они большими молотками вбивают в землю толстые колья, к которым крепятся растяжки. Потом вспомнил про гвозди для отца, купил все, что нужно, и приехал с новостью к нам. И через полчаса, ну, может, через час, на нашей тумбе появилось вот это. – Шимек погладил рукой яркую афишу.

– А деньги, откуда вы взяли деньги?

– А, это вышло чудно, – продолжал он, – мы стояли рядом с тумбой и пялились, как расклейщик намазывает клеем бумагу и приклеивает, а потом снова мажет и снова приклеивает, он почти всю тумбу облепил этими афишами, а мы стояли и обсуждали: как было бы классно – пойти в цирк, если бы были деньги, я бы, пожалуй, раздобыл на билет и Петр тоже, а вот Элька вряд ли, Вайзер – не знаю, ну и ты… и тут подошел пан Коротек, совершенно трезвый, и он слышал наш разговор. «Ну так сколько вас штук?» – спросил. «Пять», – ответили мы, и тогда он вынул кошелек и дал нам целых тридцать злотых. «Вот вам, – говорит, – а когда продадите бутылки, можете мне отдать, – говорит, – но не обязательно». Элька поехала за билетами и должна купить на завтра, сегодня выступлений еще не будет, ну, здорово, да? – закончил он рассказ и свернул афишу в рулон. – Повешу у себя над кроватью, – добавил, – если мать не выбросит, а то там баба почти голая.

Шимек ушел очень довольный, а моя мать, которая слышала часть разговора, сказала, что пять злотых на билет в цирк даст мне очень охотно и нет нужды – так и сказала – пользоваться великодушием пана Коротека.

На следующий день с утра время тянулось невыносимо – представление, на которое у нас были билеты, начиналось в шестнадцать часов. Рано утром я вышел из дому, чтобы посмотреть на афиши, налепленные на бетонном кругляке. Тумба выглядела восхитительно: от самой земли и доверху по всей окружности на ней красовались одинаковые львиные пасти и одинаковые женщины в купальниках. Привыкший к серости тумбы, на которой вот уже несколько месяцев не появлялось ничего нового и остатки старых афиш перемежались с похабными надписями и прошлогодним указом о призыве в армию, я стоял как завороженный и думал, будет ли лев, которого я увижу в цирке, таким же грозным, как этот, на афише, с огромной разинутой пастью и двумя рядами больших сверкающих зубов. Вдруг я почувствовал легкий толчок в бок.

– Можешь уже ходить? – Это был голос Вайзера. – Не опухает нога?

– Нет, – ответил я, – не опухает и уже не болит, а что? – В этом «а что?» скрывалась, разумеется, надежда услышать что-то новенькое, ведь если Вайзер подошел ко мне сзади и задал вопрос, значит, он что-то замыслил, так я думал.

– Тогда пошли, – сказал он, – посмотришь, как я ловлю ужей.

– А зачем тебе ужи? – спросил я. – Дрессировать?

Вайзер пожал плечами.

– Не хочешь, не ходи, я просто думал, ты захочешь посмотреть, как я это делаю, – говорил он медленно, равнодушным тоном.

Мне хотелось посмотреть, как он будет ловить ужей, но хотелось также знать, для чего они ему нужны. Мы двинулись вниз по улице, и только тогда я спросил еще раз:

– Но зачем они тебе?

– Увидишь, все увидишь, – сказал он. – Это для них мешок, а палку найдем в лесу.

Мы миновали ряд маленьких почти одинаковых домов со скошенными крышами, в которых полукруглые окошки мансард выглядели как выключенные автомобильные фары. Вайзер замолчал и за всю дорогу, пока мы поднимались по тропинке между лиственницами, не сказал ни слова. Через десять минут, запыхавшиеся, мы стояли на холме, откуда с одной стороны видны были аэродром и залив, а на юге далеко внизу маячили контуры Брентова и пригорок, за которым находилось стрельбище.

– Идем туда, – сказал он, показывая рукой в южную сторону, где разгораживали садовые участки.

Теперь мы спускались в ложбину по склону почти как на лыжах – то влево, то вправо, крутыми зигзагами, чтобы не слишком разгоняться. В нос ударяли поочередно разные запахи, аромат отцветшего люпина смешивался с запахом клевера, а прохладный запах мяты – с острым ароматом дикого чабреца.

– Скажи, ты будешь их продавать? Или отнесешь М-скому? Ему что – нужно много ужей, одного мало? – зачастил я, как только мы остановились в ложбине, той самой, которая своим краем, отсюда не видным, прилегала к кладбищу и насыпи, по которой не ходили поезда. Но Вайзер не отвечал. Он отыскал метровую палку с развилкой на конце, такую же, как у змееловов в Бещадах, а потом обратился ко мне:

– Видишь вон те заросли?

Я кивнул.

– Там их больше всего, иди и пошебурши в кустах, чтобы вспугнуть их. Но легонько, не слишком сильно, – добавил он, – чтобы не побежали все сразу, понял?

Задание было нетрудным. Я медленно шел вдоль полосы зарослей и палкой шевелил высокую траву, крапиву, низкорослую малину, черный дрок и папоротник. Ужи поначалу медленно, потом все быстрее выскальзывали из-под моих ног и неслись в сторону Вайзера, а он ловко останавливал их своей палкой, затем осторожно брал двумя пальцами и опускал в холщовый мешок.

– Еще разок, – сказал он, когда я закончил. – Никогда ведь не вспугнуть всех разом!

Я повторил все точно так же, и, к моему удивлению, убегающих ужей было не намного меньше, чем в предыдущий раз. Вайзер завязал мешок большим крепким узлом.

– Отлично, – сказал он, – теперь пройдем через эти чертовы участки и отнесем их на другую сторону. – «Чертовы участки» – так и сказал, я помню очень хорошо, потому что Вайзер никогда не говорил слишком много и все можно было запомнить до единого слова. – Чертовы участки, – повторил он еще раз, когда мы проходили мимо работающих там людей, которые с завидным упорством вскапывали сухую, как в пустыне, землю и с еще большим упорством сколачивали из досок и дырявой фанеры свои будки, называемые домиками, на которых неизвестно для чего сразу же рисовали улыбающихся гномов, заплутавших косуль или маргаритки с девичьими личиками, что выглядело отвратительно и даже непристойно.