Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 12. Ключи от Волги Страница 39

Час ритуала с речами, с подъемом флага, с пальбой из ракетниц и карабина (его несли, опасаясь медведя) как бы поставил точку в большом путешествии. Прилетавшие журналисты сразу пошли к самолетам. А семерка и пятеро их товарищей-радистов с базовой группы остались на полюсе — неторопливо снять лагерь. Я попросился остаться и наблюдал их в минуты поразительного раскрепощения чувств. Признаюсь: никогда не видел более яркого проявления человеческой радости. Бородатые, с облезлыми носами люди в здоровенных бахилах прыгали, как мальчишки, орали, бегали кругом у символического ледяного колышка-полюса, пели, обнимались, валялись кучей в снегу, палили вверх из ракетниц, швыряли кверху куртки и шапки, качали Диму Шпаро.

Потом сварили обед. Дима со словами — «Ребята, без ограничений!» — вытряхнул из мешка конфеты «Мишка на Севере»…

И наступили минуты, когда молча присели на рюкзаки. Никогда не забуду этой удивительной тишины. Ни единого звука! Величественный белый мир. Это были минуты и очень большой радости, и, пожалуй, некоторой грусти. Вот он под ногами — полюс.

Сейчас мы покинем его. Чуть шевелится красный флаг на мачте. Под ним на льду шар-контейнер с дорогими для нас символами родной земли и жизни на ней. Это остается на полюсе. Остаются у флага портреты легендарных полярников Седова, Русанова, Толля.

Лежит на льду букетик подснежников, привезенных пилотом из Черского, и тюльпаны, привезенные из Москвы. Россыпью лежат вокруг гильзы из улетевших в небо ракет. Володя Леденев снимает на пленку эти следы посещения полюса. Снимает он и ледяной столбик, вокруг которого сегодня начерчены сажей параллели и меридианы.

— Ну вот все и окончилось. А Земля продолжает вертеться, — говорит Володя. И мы идем к самолетам.

Прощай, полюс!

Меридианы на полюсе нарисовали сами.

Этот шар-контейнер оставили на макушке земли.

 Фото автора. Северный полюс — Москва.

 5 июня 1979 г.

Июньский вечер

(Окно в природу)

Преддверие ночи. Солнце зашло. Но светит заря. Теплый сумрак, густеющий в лопухах, в кронах деревьев и под крышами старых сараев, начинает обволакивать землю. Все белое становится вдруг особо заметным. В белой рубахе прошел с луга малый с косой, аисты, прилетевшие на ночлег, маячат возле постройки, белая бабочка прикорнула на ночь в теплой крапиве, и светится у воды таволга.

Тихо. Слышно, как хлещет себя хвостом, отбиваясь от комаров, задремавшая белая лошадь.

Из-за речки, где светятся окна маленькой деревеньки, слышно мелодию песни: «Темная ночь.

Только пули свистят по степи…» Кричит коростель на лугу. Поют последние соловьи. И уже слышно вестника зрелого лета — погремушку кузнечика в травах.

Нагретая за день земля ласкает босые ноги.

Пахнет дикими травами, медом отцветающей липы и сыростью речки. У воды, не спуская глаз с едва заметного поплавка, сидит рыболов лет пятнадцати.

— На что ловишь?

— На бульбу…

Этим словом в здешних местах называют еду-царицу — картошку. И даже рыба приучена к этой наживке…

— Сушь-то стоит…

— Да, хорошего мало, — по-взрослому соглашается рыболов и вынимает из воды леску.

Минут через десять я вижу белую майку и белое удилище на взгорке, где у сарая стоя спят аисты и борется с комарьем лошадь.

Громко и незлобиво рядится с кем-то в крайнем дворе пастух, выпивший после трудов.

Женский голос укоризненно говорит: «Да что же тебе, как космонавту, надо платить?»

— «А что, моя профессия теперь — на вес золота…»

Кричат перепелка и коростель, сверчком трещит у воды камышовка. Темнеют в пойме стожки погожего сена, и ненадолго на небе обозначились звезды.

Фото автора. Верховье Березины.

 28 июня 1979 г.

Черный лист

(Окно в природу)

Первым по березе в скрадок лезет Володя.

Минута — и на мшистую мягкую землю, звякнув, сверху падают «кошки». Ремнями привязываю их к сапогам и тоже лезу. Нехитрая техника: ударом ноги вгоняешь стальную шпору в березовый ствол и, опираясь на этот не очень надежный зацеп, то же самое делаешь правой ногой. В конце пути обливаюсь потом от напряжения и от страха полететь вниз. Кажется, влез на башню в Останкине, а всего-то до лежащего на траве рюкзака метров пятнадцать. На веревке тянем и рюкзак кверху. Теперь все с нами — еда, объективы и фотопленка. Часа четыре будем сидеть в камышовом «скворечнике», сооруженном Володей (с восхищением думаю о его верхолазной работе), в двадцати метрах от гнезда черного аиста.

Редкий случай понаблюдать редкую боязливую птицу. Черный аист в отличие от близкого родича — белого аиста — покровительства человека не ищет. Наоборот, гнезда его всегда за семью печатями непролазного леса, болотистых топей и ненарушенной тишины.

У птицы скрытая, молчаливая жизнь. Увидеть снизу гнездо — уже большая удача. Тут же семейная тайна птицы как на ладони. Пять возмужавших птенцов разминаются после ночи. Им уже тесновато в гнезде: один поднялся на ноги, расправил крылья — другому надо присесть.

Володя точно знает день их рождения. Он снимал вылупление аистят из яиц. Видел, как мать заботливо укрывала их крыльями от дождя и от солнца, а родитель носил еду. Сначала это был мягкий лакомый корм: пиявки, черви, мелкая рыба. Один из птенцов как будто не понимал, что надо делать с этой отрыгнутой из отцовского зоба добычей. Мать научила: раздругой клювом пригнула головку к еде, и дело пошло на лад. Сейчас все пятеро жадно поглощают ужей, лягушек, довольно крупную рыбу и все живое, что можно добыть в окрестных болотах и в пойме Березины. Отец в одиночку уже не в силах кормить семейство. Родители улетают охотиться вместе.

А дети взрослеют. Мы видим их на сорок втором дне жизни. Грязновато-белый пух на теле уступает место быстро растущим перьям. Неделя-другая — пять птенцов превратятся в черных таинственных птиц и в первых числах июля рискнут попробовать крылья.

Черный аист — птица, живущая на обширных пространствах земли. (У нас — в южной зоне страны от Балтики до Сахалина). Но всюду аист до крайности редок. Число его гнезд год от года сокращается по причине осушения болот и всякой другой хозяйственной деятельности, даже человеческий голос в привычной для птицы глуши может заставить ее покинуть гнездо.

Брэм полагал, что в жизни черного аиста все понятно и ясно. Считалось: от белого аиста черного отличает лишь нелюдимость. Однако теперь, когда аист «залетел» в знаменитую Красную книгу исчезающих птиц, мы узнаем, что многое в жизни его неясно и неизвестно.

Предписано изучать птицу, брать под охрану каждое ее гнездо. В Березинском заповеднике учтено девять гнезд. Одно из них взято под особый надзор. Через три-четыре дня возле этих берез появляется фотограф-кинооператор Владимир Безруков. Выбрав момент, когда родители-аисты улетели, он быстро поднимается в свой «скворечник» и часами наблюдает подробности жизни в гнезде.

…Чтобы спуститься вниз, мы опять выбираем момент, когда старики улетают за кормом, и по болотным кочкам, по зарослям папоротника и рогоза удаляемся от гнезда. Над озером в пойме Березины видим большую, спокойно парящую птицу. Это один из наших знакомых.

Осторожность ли наблюдателя тому причина или редкая для черных аистов терпимость, но близкое и частое присутствие у гнезда человека этим летом не помешало птицам продлить свой род. А человек узнал, возможно, кое-что новое из жизни таинственной, всегда сторонящейся его птицы.

Первым в скрад на березе лезет Володя.

Аистята.

Фото автора. Березинский заповедник.

 8 июля 1979 г.

Птицы и радио

Трое этих людей следят за полетом черного коршуна. Четыре часа назад пойманной птице на крайнее хвостовое перо нейлоновой ниткой и эпоксидной смолой укрепили крошечный передатчик. И теперь коршун, куда бы ни полетел, дает о себе знать. Если за птицей следить с двух точек, можно ее пеленговать. А нанося на лесную карту передвижение птицы, многое можно узнать: как рано улетает с гнезда на охоту, какие места угодий предпочитает, как часто бросается на добычу и носит пищу к гнезду, где отдыхает, как велика охотничья территория птицы, где находит убежище, если ее потревожат, и так далее.

Нетрудно представить, что меченой может быть любая другая птица, жизнь которой интересует биологов, а также, например, волк, олень, соболь, лось, медведь, кит, черепаха. Все, что ранее, ускользая из поля зрения наблюдателя, растворялось в пространстве, теперь становится видимым.