Сэм Хайес - Моя чужая дочь Страница 39

— А ты будешь его крестной. Согласна?

Мой игрушечный домик вмиг вырастает до дворца. Мое жалкое серенькое существование озаряется золотым светом.

После пресс-конференции мы с Энди словно приклеились к телевизору и телефону. Шейла перебралась к нам, Дона же отправила домой — уж слишком явно он меня жалел, а по мнению Шейлы, я меньше всего заслуживала сочувствия.

На следующий день наше горе растиражировали на первых страницах все газеты, и местные, и центральные. Когда стало очевидно, что развития событий, вроде найденного тела моей девочки, не случилось, репортерский табор возле нашего дома свернулся и исчез — папарацци ринулись за новыми сенсациями. Собственно, на этом все и закончилось, если не считать пары фраз в теле- и радионовостях. Наша история скатывалась все ниже, пока не оказалась на самом рейтинговом дне. Неделей позже в центральных газетах появились небольшие заметки и фотографии Наташи: стране напоминали о том, что моя малышка до сих пор не нашлась. Но страна очень скоро о нас забыла, народ переключился на новости посвежее, предоставив заботу о нас полиции.

Разумеется, если бы Наташа нашлась живая и невредимая, это вызвало бы всплеск интереса — но лишь на день-другой. Вот если бы обнаружили труп… Мертвой Наташе досталось бы вдесятеро больше внимания, ну а пока в мире происходило много иных важных событий, например заявление России о ядерных запасах.

Несмотря на вечно поджатые губы, монашескую прическу и диктаторский тон, только Шейла помогла нам пережить бесконечно мучительные недели после исчезновения Наташи. Она бегала по магазинам и готовила, убирала и стирала, отвечала на звонки и выдворяла непрошеных гостей. Приняв на себе всю рутину, Шейла оставила меня и Энди наедине с нашим горем. А паутинка надежды тем временем становилась все тоньше и тоньше, пока не лопнула окончательно. К концу февраля (семь недель без Наташи) мы поняли, что нашу малышку больше никогда не увидим.

Энди потерял работу. Случилось это на той же неделе, когда полиция заподозрила меня в убийстве собственной дочери. Не могу сказать наверняка, когда инспектор Ламли и констебль Миранда потащили меня на допрос — до или после того, как Энди появился дома среди дня и злой как черт, с сообщением, что его уволили за частые и длительные визиты в туалет. А он там плакал, в туалете, я точно знала — достаточно было взглянуть на его серое, в ранних глубоких морщинах лицо. Мы оба много и часто плакали, только в одиночестве и по разным причинам.

Шейла вернулась к себе, но приезжала часто — проведать сына и загрузить для него в холодильник замороженные пузыри с супом и рагу. В тот день, когда мне устроили допрос, она заглянула неожиданно, сунула мне коробку с ужином — на магазины у меня все еще не было сил, — а войти отказалась: к чему, если Энди нет дома?

Буквально через пару минут после ее ухода в дверь снова постучали. Помню, во мне вспыхнула надежда, что Шейла передумала и что не такая уж я в итоге безответственная невестка, даже если лишила ее единственной внучки. Я ринулась к двери, навстречу любви Шейлы. Ведь искра надежды была первым светлым пятнышком в беспроглядном мраке последних недель, и в тот миг я поверила, что это начало чего-то хорошего в моей жизни.

А за дверью стояли полицейские. Детектив Ламли и констебль Миранда, оба крайне серьезные, приказали мне следовать за ними в участок для допроса. И вновь мой мир затянуло в бездонную воронку чужих голосов.

Мне позволили надеть ботинки и пальто, запереть дом, а затем усадили в полицейскую машину на заднее сиденье, в компании с констеблем Мирандой. Я была готова вытрясти из нее душу, выдрать волосы, выцарапать глаза; я на все была готова, лишь бы заставить ее вспомнить, сколько мы пережили вместе в первое, самое тяжкое время после исчезновения моей девочки. Миранда была надежным союзником в дни моей бесконечной тоски по Наташе, она поддерживала меня, утешала и все говорила, говорила о будущем — о моем счастливом будущем с дочерью. Однажды она даже купала меня, после жуткой рвоты. Констебль Миранда была мне другом. Теперь она была только полицейским, исполняющим свой долг.

— Ты не арестована, Черил. Инспектор всего лишь хочет прояснить кое-какие моменты, связанные с исчезновением ребенка. — Констебль Миранда похлопала меня по колену и натужной улыбкой подтвердила мои подозрения об аресте.

В полицейском участке меня провели в комнату для допросов и велели ждать. Констебль Миранда осталась со мной, но хранила молчание. В комнате, стылой как подвал, все было грязно-серое. Заметив, что я дрожу, констебль Миранда принесла мне колючее — и тоже грязно-серое — одеяло. Предложила чаю. Я не смогла выпить ни глотка. Я сидела, ждала и думала: неужели я и есть тот преступник, которого искала вся страна?

Детектив Ламли появился в сопровождении еще одного полицейского, которого я прежде, кажется, не видела. Ламли высок и широкоплеч, на лице с мелкими чертами навечно застыло раздражение. Глубоко посаженные глаза блестят как леденцы, а хищный нос крючком слишком тонок для человека такой внушительной комплекции. Я его с самого начала сторонилась. Теперь же, когда он явно не на моей стороне, он внушал страх.

Констебль Миранда подвела меня к обшарпанному столу, усадила с одной стороны, а полицейские устроились напротив. Оба приготовили блокноты и ручки, в центр стола детектив Ламли поставил магнитофон. Включив его, сообщил дату, время, номер дела, перечислил присутствующих. Все это мне было знакомо — видела по телевизору допросы арестованных преступников. Я пыталась вспомнить, за что меня могли арестовать, но в голове билась одна мысль: моей девочки больше нет.

Моей девочки больше нет, молча твердила я.

Наверное, меня арестовали за беспечность. Наверное, это злодеяние — оставлять машину без присмотра, а главное — оставлять в машине младенца. Наверное, я преступная мать, место которой за решеткой.

— Мы не отнимем у вас много времени, миссис Варни. Нам необходимо уточнить кое-что касательно… — детектив Ламли запнулся, глянул на своего коллегу, — касательно того дня, когда пропала ваша дочь. Понимаю, как вам нелегко. Позвольте заверить, что над этим делом работают мои лучшие люди. Однако нам почти не за что зацепиться, и поэтому хотелось бы прояснить пару моментов…

— Да, конечно. — Я сидела сгорбившись, никак не могла расправить плечи, они ныли в любой позе. С тех пор как Наташа пропала, я усохла и сморщилась. В последнее время мне удавалось что-то проглотить из еды или выпить чаю, и все равно кости выпирали и болели так, будто вот-вот раскрошатся. Да и от волос у меня мало что осталось. — Я постараюсь помочь.

— Начнем, пожалуй, с пинетки. — Ламли вновь посмотрел на коллегу и кивнул. Тот достал из-под блокнота полиэтиленовый пакетик с вязаной Наташиной пинеткой, которую я нашла на улице. Правда, сейчас она была сплющена и не такая яркая, как мне помнилось. — Знаком ли вам этот предмет, миссис Варни?

Если бы я только могла… Если бы я могла пнуть каждого из них, врезать по подбородку, ткнуть ручкой в глаз — возможно, они ощутили бы хоть слабое подобие той боли, которую испытывала я и с которой мне предстояло жить до конца моих дней. Но тем самым я лишь помогла бы им приблизиться к цели — найти подозреваемого. Я была идеальным вариантом, ведь в поисках настоящего преступника они не продвинулись ни на шаг. Горы папок с незакрытыми делами вряд ли радовали глаз детектива Ламли. Симпатии он ко мне никогда не испытывал и явно решил найти самый легкий выход из ситуации. Бесплодные усилия всех его сыщиков в итоге обратили внимание Ламли на меня.

Я взяла пакетик с Наташиной пинеткой, грязноватой, но несомненно той самой, что я подняла на улице в самый страшный день моей жизни.

— Конечно, этот предмет мне знаком. Я вам уже говорила.

— А вы взгляните еще раз. Рассмотрите как следует, миссис Варни. Быть может, пинетка только похожа на вашу?

— Нет. Это Наташина пинетка, — твердо повторила я, не отрывая глаз от пакетика. — Шейла, моя свекровь, связала для внучки комплект, пинетки и шапочку. Эту пинетку я нашла на улице, когда поняла, что мою дочь украли, и увидела, как человек с ребенком на руках бежит к выходу с парковки. Должно быть, пинетка упала с ножки Наташи, когда… — Боже, как тяжело! Но они меня жутко разозлили. — Упала, когда похититель убегал с моей девочкой. Эти пинетки вечно сваливались.

— Ясно. — Детектив Ламли что-то черкнул в блокноте, снова подал знак помощнику, и тот протянул ему лист бумаги. — А если я скажу вам, миссис Варни, что вы ошибаетесь и пинетка не принадлежит вашему ребенку? Вашу свекровь, Шейлу Варни, мы, разумеется, допросили, и она подтвердила ваши слова. У нее даже осталась пряжа, из которой она связала комплект, и мы отдали образец этой пряжи на анализ. Так вот, миссис Варни, данное изделие связано из пряжи абсолютно иного сорта. — Он вынул пакетик из моих пальцев и потряс — пинетка внутри подпрыгнула. — В результатах экспертизы сомневаться не приходится. Шейла Варни не вязала эту пинетку.