Аласдер Грей - 1982, Жанин Страница 39

Несколько лет назад я оказался в компании молодых людей, среди которых было несколько придурков-тори и идиотов-социалистов. По привычке они горячо спорили, причем опровергая больше самих себя, нежели своих оппонентов. Тори утверждали, что персидский шах был хорошим правителем, поскольку сумел протащить свой народ в двадцатое столетие, а Сталин – плохим, поскольку нарушил систему законности. Социалисты возражали, что Сталин был хорошим правителем, поскольку Советский Союз был слишком отсталым государством, чтобы управлять им с помощью демократических методов, а персидский шах – плохим, поскольку разрушил примитивные формы племенного коммунизма. Меня так и подмывало сказать им, что любое правительство, которое арестовывает, сажает в тюрьмы и пытает людей без публичного судебного разбирательства, является плохим, но тут я вспомнил Ольстер и решил промолчать. Среди этих ребят был один постарше – толстяк, похожий на Будду, – он угощал всех выпивкой. Он слушал молча, но молодежь часто обращалась к нему, как бы ища поддержки своих доводов, а он лишь улыбался или качал головой в ответ. Я подумал: «Этот похож на меня. Он один понимает, что за бред они несут». Мы встретились глазами, и он кивнул мне. В этот момент один из молодых людей поинтересовался моим мнением. Я сказал, что меня интересуют только те вопросы и ситуации, на которые я лично способен повлиять, и что мне нет никакого дела, что там происходит в зарубежных странах, пока они не угрожают нам войной. После моего замечания беседа, конечно же, сразу съехала к проблеме БОМБЫ. Наверное, это была середина семидесятых, сейчас немногие называют ядерное оружие «бомбой», так же как Первую мировую перестали называть Великой войной в 1939 г. В общем, идиоты-тори заявили, что именно благодаря бомбе планете обеспечена безопасность, потому что если бы бомбы не было, то они предпочли бы умереть, чем жить под пятой России; а идиоты-социалисты возражали, что Россия стала империалистическим государством только из-за страха перед Америкой, и если Англия выведет ядерные ракеты со своего побережья, то Америка сможет гарантировать, что русские на нас не нападут. Я сказал, что если бы у меня была баночка с барбитуратами, то мне было бы совершенно наплевать и на мировую ядерную войну, и на вторжение русских. Толстяк задрожал и засопел – это он так смеялся, а молодежь как по команде встала и вышла из бара. Я купил ему большую бутылку «Гленливета». Вскоре выяснилось, что он химик, вдовец, живущий в задней части своей лавки на главной улице. К полуночи мы хорошенько набрались, и он предложил:

– Зайдем ко мне. У меня есть то, что вам нужно.

Как жаль, что отцу не хватило нескольких дней жизни, чтобы почитать про Швейка, ведь это одна из самых смешных и мудрых книг, когда-либо написанных людьми. Швейк – старый солдат, который вроде бы и подчиняется своим командирам, но всякую ситуацию перетолковывает удобным для себя образом и обо всем имеет собственное суждение. Его истории так же многозначны, как Иисусовы притчи, и никто не в состоянии испортить их своей интерпретацией. Одна из них рассказывает, как Швейк шагает темной ночью через общественный парк в Праге или Будапеште и проходит мимо памятника, обнесенного оградкой. Вокруг этого памятника бродит очень пьяный человек и бормочет: «Раз я как-то попал вовнутрь, значит, отсюда должен быть выход наружу!» Так он и ходил кругами всю ночь.

Я не настоящий консерватор. Настоящий консерватор должен верить в какой-то общественный институт, на который он возлагает надежды на свое спасение – это может быть фондовая биржа, федерация работодателей, армия, монархия, что угодно. Я же не дам и двух пенни ни за одну из этих организаций. Пожалуй, теперь я превратился в нигилиста. Когда я осознал это, у меня словно гора с плеч свалилась. Так, где я оставил своих четырех женщин, что там с ними происходит? Раз уж все, кроме самых бедных и несчастных, получают свою выгоду, создавая вокруг себя опасные ситуации, нищету и безнадежность, и поскольку и бедные-несчастные делали бы то же самое, будь у них возможность, то почему бы и мне немного не позабавиться с моими воображаемыми жертвами?

Глава 10

10. Чтобы слишком большая масса не перегревалась, следует разделить ее на части. Итак, в моем распоряжении клетка с красотками, с которыми я могу делать все что угодно, пока хватит сил: развлекаться с ними поодиночке, повелевать всеми одновременно, покрывать татуировками, делать им массаж, в общем, всеми возможными способами бессовестно доводить их до экстаза.

Ей двадцать с небольшим. У нее пышные, распущенные по плечам темные волосы, черные пронзительные глаза, надутые красные губки, совсем как у Джейн Рассел в «Изгое». Если она снимает свои любимые туфли с восьмидюймовыми каблуками, то кажется чуть ниже других женщин. Тонкие лодыжки и запястья, но приятно полная попка в белой мини-юбке, плотные икры и бедра, обтянутые черными чулками в сетку. Стоит обратить внимание на ее пухлые плечики и груди под белой шелковой блузкой. Страуд ведет ее по мягко освещенному коридору, покрытому коричневым ковром. Распахнув перед ней дверь, он делает шаг в сторону и пропускает ее вперед. Она ослеплена ярким светом прожекторов, бьющим ей прямо в лицо. Раздается голос:

– Давай, Кристал. Покажи нам, как ты умеешь ходить.

Страуд вталкивает ее в помещение. Жанин слышит двойной поворот ключа в замке. По обеим сторонам от себя она интуитивно ощущает пустое темное пространство, а перед ней за столом сидят несколько силуэтов – свет бьет им в спину. Слышен жужжащий звук, возможно, работает кинопроектор. Что ж, она покажет им, как нужно ходить. Сердце ее отчаянно бьется, но если она остановится, то сразу почувствует себя жертвой в ловушке. В ней просыпается актриса, благодаря этому удается сдерживать волнение. Несмотря на то, что у нее напряжен каждый мускул, Жанин идет точным и выразительным модельным шагом. Помогает осознание того, что в зале присутствуют зрители, вот они, впереди, хотя она и не может их толком разглядеть. Она внимательно прислушивается, как с каждым шагом на ее юбке расстегивается пара кнопок.

– Какой сексуальный звук, – говорит детский голос, противно хихикая.

«Спокойно, – думает Жанин. – Считай, что это обыкновенный просмотр».

Превосходно.

Зрелая сорокалетняя домохозяйка. Ее полное тело уже слегка одрябло в некоторых местах (на животе, плечах, бедрах), но стало от этого только более чувственным. Прямые, а не волнистые, как у Жанин, черные волосы до плеч. Очень хочется сказать о ее пышных голых грудях, висящих под верхней частью… конечно, все ее тело обнажено под грубой тканью, да, конечно, комбинезона, который плотно облегает ее удовлетворенную манду, а штанины наоборот мешковато висят, завернутые до колен. Расслабленная, она неуклюже растянулась и задремала на мягком ворсе автомобильного сиденья. Чарли наклоняется и целует ее.

– Приехали, милая.

– Не хочу шевелиться.

– Перевернись на живот.

– Зачем?

– У меня сюрприз для тебя. Маленький подарок.

Она переворачивается, чувствуя, как он берет ее за правую руку, и чуть выше локтя вдруг защелкивается холодное металлическое кольцо, потом он с силой выкручивает назад ее левую руку, и вот уже локти ее сцеплены наручниками за спиной.

– Чарли, мне больно! – вскрикивает она, пытаясь встать на колени. Но он грубо прижимает ее лицом к сиденью. Потом ложится рядом, лицом к лицу с ней, и шепчет:

– Слушай меня внимательно, а то ничего не поймешь. Будешь слушать?

Руки его крепко сжимают ее предплечья.

– Ты будешь меня слушать?!

Она смотрит на него, широко раскрыв рот и глаза. Он тихо говорит:

– Помнишь, в тот вечер, когда мы встретились, я обещал, что сделаю из тебя актрису? А сегодня по телефону я сказал тебе, что ты окажешься на сцене гораздо раньше, чем ожидаешь. Так вот, я не шутил. Сегодня твое первое выступление. – Он грубо целует ее. – Сейчас я тебе кое-что расскажу, но ты вряд ли поймешь, о чем речь, пока не станешь на пару недель старше. Я люблю тебя, сучку, и поэтому отдаю в руки людям, которые научат тебя таким штукам, о которых ты и не мечтала. И я буду возвращаться к тебе снова и снова, так что в конце концов ты поймешь, что жить без меня не можешь. Нас ждет много интересного – такого, о чем ты и помыслить не могла в своей мелкой и пошлой жизни. Поняла?

Взяв Роскошную обеими руками за голову, он целует ее, возвращается на свое сиденье и щелкает тумблером. Верх машины складывается. Он дважды нажимает на клаксон, выходит из машины, обходит ее и открывает дверцу Роскошной. В руке у него кожаный ошейник. Остолбенев, она удивленно и испуганно наблюдает, как он застегивает ремешок у нее на шее, прикрепляет к нему цепь, отходит к багажнику и с силой дергает цепь со словами: