Сергей Алексеев - Хозяин болота Страница 4

Сейчас же Завхоз крутил педали, и ни одной подобной мысли в голове не появлялось. Он заметил, что дорога начинает зарастать, затягиваться травой-ползунком, а посередине вообще выдурила до пояса, хоть литовкой коси. Год минул, как леспромхоз закрыли, но уже почернели пни на вырубках, кое-где молодой соснячок-самосев проклюнулся. Брошенные вдоль дороги изношенные и разбитые трелевочники примелькались уже, вписались как-то и в глаза не очень-то бросаются. Лесовозные дороги и волоки тоже понемногу зарастают: там мох пробился, там травка зазеленела.

Может, прав Иван Видякин? Природа сама излечится. Когда у человека что заболит, так организм все силы кидает, чтобы болезнь ту осилить. Лиса в капкан попадет — начинает скорее лапу отгрызать. Черт с ней, с лапой-то, на трех скакать можно, зато живая. Приспособятся, может, журавли-то? И болото помаленьку восстановится? Чего журавлям лететь в чужой Китай, если родились здесь, выросли, летать научились? Он же, Аникеев Никита Иваныч, не поехал из Алейки, когда леспромхоз разогнали. А ведь тоже, поселок-то разорили: ни магазина, ни фельдшера, ни почты. Казалось, невозможно человеку жить, а живут ведь!

Дед Аникеев слез с велосипеда и покатил его, шагая сухой, твердой дорогой. Стебли трав звонко стучали о спицы, искрилась последними каплями высыхающая роса и стремительные птицы проносились в прозрачном, теплом воздухе… Может, и впрямь не стоит булгачить народ жалобами? На кого жаловаться-то? На себя же и выходит! Сам столько лет в леспромхозе отработал, и пока завхозом не назначили, сколько лесу-то повалил? И вокруг болота валил. Заставляли — делал и денежки еще получал. Спросят: раньше-то почему о болоте не подумал, не написал? Вдоль рек лес оставляли, как положено было. А про болото кто знал? В законе ни слова, значит, можно. Почему, спросят, если ты такой ушлый, раньше не додумался? Почему тебе в голову не тенькнуло, что болото пересохнет, если леса вырезать?

А кто его знает — почему? Жил и никогда не задумывался. Другие заботы были…

Он положил велосипед на обочину и присел, доставая кисет. На середине дороги, в траве, мелькнуло что-то синее, похожее на бумажку от конфеты. Дед Аникеев раздвинул ногой траву и увидел кучное семейство кукушкиных слезок. «Вот уже и цветы на дороге растут», — отметил он и, оглянувшись по сторонам, сунулся носом в бледно-синие лапки цветов.

Кукушкины слезки нужно нюхать не срывая. Сорвешь — и запах мгновенно улетучивается.

Но цветы почему-то пахли махоркой и пылью. Это обескуражило Никиту Иваныча и, ощупав припухший нос, он встал. Тут же вспомнился Иван Видякин… Бестолковый какой-то день начинался. Пошел к Ивану за одобрением — получил шиш. Верно, теперь он обиделся… Хуже того, подумает, что он, Аникеев, спятил, рехнулся на этом болоте. Почему-то никто ведь, кроме него, жалоб не пишет. Он один строчит и строчит. И сейчас увидел бы Иван, как старик в семьдесят лет ползает на коленках и нюхает цветы, — что бы подумал?..

Но в Москве-то должны знать про журавлей и болото! Ведь и фотографа присылали, значит, точно знают. Тогда почему не шевелятся, почему до сих пор палец о палец не ударили? Никита Иваныч поднял велосипед и покатил его дальше. И вообще, о чем люди думают? Ладно, после войны разруха была, хозяйство народное восстанавливали. Тут уж не до птичек было, люди с голоду мерли. Ну а теперь чего? Все есть, промышленность вон какая, в космос чуть не каждый день летаем. На земле-то, поди, можно порядок навести. Слышно было, заповедников-то много создают: и бобров разводят, и зубров, говорят, снова восстановили. А недавно Иван Видякин рассказывал, будто из Канады овцебыков привезли и в тундре расселили. Зверь диковинный и по размерам чуть ли не второй после слона. Со всеми этими животными понятно, с них есть что взять: и пушнина тебе, и мясо, и шерсть. С черного журавля-то ничего не возьмешь. Красивая птица да и все. Но из-за редкости да красоты ее и надо держать! Если из одной редкости исходить, тогда и художники нам ни к чему.

И от следующей мысли дед Аникеев аж остановился. Вдруг зябко стало, руки ослабли…

А вот возьмут, трахнут атомной бомбой, и все пропадет разом. Ни людей не останется, ни бобров с овцебыками. И журавли сгорят на лету, и болото высохнет. Даже Хозяин, если он все-таки есть, погибнет, и кукушкины слезки. Конечно, раз такая опасность, до птицы ли людям? Обороняться надо, свои бомбы делать — вот куда денежки-то идут. Потому Ивану журавли и не нужны. Он все строится, деньги зарабатывает, чтобы пожить всласть, пока тихо на земле.

Но ведь если так думать, то сразу ложись в гроб и помирай. Никита Иваныч вскочил на велосипед и крутанул педали. Каких только войн на земле не было, и горячие, и холодные. Если бы рассупонились хоть раз — давно бы и без атома пропали. Птице-то наплевать, что люди между собой творят. Люди между собой грызутся, бьют друг друга, а птица живет. Дожился человек на земле, опустился — хуже некуда. Скоро у птиц станем учиться, как жить.

Растревоженный такими мыслями, Никита Иваныч заехал в поселок и прямым ходом направился к почте. Там он купил конверт, запечатал жалобу и отправил заказным письмом.

— Слышь, девонька, — окликнул он приемщицу писем, собираясь уходить, — скажи-ка, война будет или нет? Чего там слышно?

— Не будет, дедушка! — отозвалась та и засмеялась. — Вы живите спокойно.

— Вот спасибо, — довольно сказал Завхоз, первый раз в этот день услышав доброе слово. — Дай Бог тебе жениха хорошего!

Девушка покраснела, не переставая смеяться, а Никита Иваныч вдруг заторопился. Он вспомнил, что обещал сводить Ирину на болото и показать журавлиное гнездо. Выезжая из поселка, он угодил в облако пыли, недвижимо висящее над дорогой. Кто-то успел проехать впереди на тракторах и теперь Завхозу предстояло глотать ее весь обратный путь или обгонять чертову технику. Он приналег на педали и скоро увидел штук шесть бульдозеров, стоящих у развилки дорог. Отплевав хрустящий на зубах песок, Никита Иваныч остановился: путь заслонял человек в болотных сапогах, с полевой сумкой на боку и развернутой картой.

— Мы тут заблудились, — сказал человек. — Стоим, как витязь на распутье. Это куда дорога?

— А вам куда ехать-то?

— На Алейку.

— Ну, давай по моему следу, — сказал Завхоз и, объехав трактора, вздохнул наконец свободно. Мелькнула мысль спросить, зачем это гонят бульдозеры в Алейку, но, обернувшись, Никита Иваныч увидел, что тракторная колонна вздрогнула и поползла за ним. Он прибавил скорости, и техника через несколько поворотов отстала. Велосипед катился легко, мелькали придорожные сосенки, цветы в траве, разноголосо и звонко пели птицы. Даже педали поскрипывали как-то музыкально. Только пустая хозяйственная сумка так и болталась на багажнике, напомнив о забытом хлебе только у ворот дома…

5.

Никита Иваныч привел Ирину на болото, когда солнце легло на его дальний горизонт и уже не палило, прикрывшись розовой дымкой. Чахлые, кривые сосенки по краю и буйная осока плавились, истекая малиновыми ручьями.

— Вон там они и живут, — Аникеев указал на пламенеющий островок среди темных поблескивающих пятен трясины. — Сейчас-то они подпустят, им солнце прямо в глаза…

— Скорее! — заторопила дочь. — Солнце зайдет и краски исчезнут. Мне нужны краски, понимаешь? Мне нужны краски!

— В темноте-то бывает еще красивше, — улыбаясь, сказал Никита Иваныч. — Подкрадешься — а они стоят и только головами покачивают. Важные птицы, куда там! Начальство над всеми птицами… А эта, мелюзга ихняя, возится в гнезде, дерется, орет! Ну чисто ребятишки человеческие!.. Разве ты не помнишь? Я тебе маленькой-то показывал.

— Как во сне, — призналась Ирина. — Идем!

Дед Аникеев разыскал место, где без шума можно было пробраться сквозь густой кустарник, и повел дочь обходным путем, чтобы зайти от солнца. Чавкала бурая, кое-где схваченная ярко-зеленой травой земля, длинные тени качались по болоту, натыкаясь друг на друга.

— Погоди! — громко прошептал Никита Иваныч и остановился. — А про Хозяина ты помнишь? Ну, байку-то рассказывают? Мы же с тобой караулить его ходили. Разве не помнишь? Когда ты в город, в училище поступать собралась?

— Помню-помню, — заверила Ирина, подталкивая отца. — Скорее!

— Стой. А помнишь, как нас мать на болото тогда не пускала? Мы же с тобой тайком убежали. Помнишь? — дед Аникеев тоненько рассмеялся. — Луна светит — мы сидим, притаились. А у тебя зубы такой стукоток выделывают! По болоту-то — чавк, чавк! Ходит! Жалко, не увидели. А если в увидели?

— Со страху бы умерла, — не сводя глаз с заветного островка, сказала Ирина. — Кажется, вижу…

— Да ничего ты не видишь, — отмахнулся Никита Иваныч. — Слушай меня. Его, значит, Хозяина, не надо бояться. Если он есть, то это животное и все. Ну, чудное, конешно, диковинное. Это раньше его дьяволом звали и место это проклятым считалось. А нынче-то чего бояться? В космос летаем, а на земле боимся. Сами еще чудные, правда?