Джуно Диас - Короткая фантастическая жизнь Оскара Вау Страница 4

Оскар всегда был фанатом фантастики – из тех детей, что читают про головоломные приключения Тома Свифта,[10] обожают комиксы и смотрят японского «Ультрачеловека», – но в старших классах его приверженность «великому жанру» сделалась абсолютной. Пока все остальные осваивали американский гандбол и бейсбольные подачи, разъезжали на машинах своих старших братьев, уводили прямо из-под родительского носа бутылки с недопитым алкоголем, Оскар планомерно обжирался Лавкрафтом, Уэллсом, Бэрроузом, Говардом, Александером, Гербертом, Азимовым, Бовой, Хайнлайном и даже «старичками», чья слава уже начинала тускнеть, – Э. Э. «доком» Смитом, Стейплдоном и тем парнем, что написал кучу книжек про доктора Сэвиджа,[11] – жадно бросаясь от одной книги к другой, от автора к автору, от века к веку. (На его счастье, книги в библиотеки Патерсона поступали столь жидким ручейком, что там до сих пор хранились залежи фанатской литературы предыдущих поколений.) Его нельзя было оторвать от фильма, сериала или мультика, если там фигурировали монстры, космические корабли, мутанты, приборы, способные уничтожить мир, магия, спасатели Вселенной либо вселенские злодеи. Лишь в этом своем увлечении Оскар проявлял гениальность, свойственную, по уверениям его бабушки, почти всем представителям их семьи. Он писал по-эльфийски, говорил на чакобсе, мог часами рассуждать о сравнительных достоинствах «Слана», «Дорсая» или «Человека-линзы», о «Мире, полном чудес» он знал больше, чем его создатель Стэн Ли, а ролевые игры были его страстью. (Будь он столь же хорош в видеоиграх, цены бы ему не было; игровые приставки у него имелись, целых две, но не хватало быстроты реакции.) Наверное, если бы он, как я, например, скрывал свои заморочки, в школе бы его меньше доставали, но он так не умел. Чувак нес свое фанатство, как джедай – световой меч, а человек-линза – свою линзу. Сойти за нормального шансов у Оскара не было, даже если бы он и захотел.[12]

Он был урожденным социальным интровертом: на уроках физкультуры его лихорадило, а дома он запоем смотрел культовые британские сериалы вроде «Доктора Кто» или «Семерки Блейка»;[13] он мог на пальцах показать особенности конструкции истребителя «Веритек» и танка на ходулях, на котором воюют пришельцы Центраэди, и употреблял звучные слова вроде «беспрецедентный» и «экзистенциальный» в разговоре с балбесами, что со скрипом переходят из класса в класс. Он был из тех умников, что не вылезают из библиотек и поначалу обожают Толкина, потом романы Маргарет Уайс и Трейси Хикмэн[14] (любимым героем Оскара был, разумеется, маг Рейстлин[15]), чтобы с наступлением восьмидесятых глубоко проникнуться мыслью о конце света. (Оскар пересмотрел все фильмы об апокалипсисе, перечитал все книги и сыграл во все игры, присудив абсолютное первенство Уиндему, Кристоферу и ролевой игре «Мир Гамма».[16]) В общем, картина вам ясна. Это подростковое фанатство истончило до бестелесности его шанс на первую любовь. Все вокруг переживали ужас и счастье первого свидания и первого поцелуя, Оскар же сидел на задней парте, играя в «Пещеры драконов» и наблюдая, как утекают сквозь пальцы его юные годы. Паршиво, когда у тебя нет отрочества; это все равно что оказаться запертым в шкафу на Венере ровно в тот момент, когда впервые за сотню лет над планетой восходит солнце. Добро бы еще его не интересовали девочки, как некоторых фанатов, друзей моей юности, но, увы, в Оскаре по-прежнему пылали страсти, влюблялся он легко и безумно. Его тайными привязанностями кишел весь город – главным образом, кудрявыми корпулентными девушками из тех, что даже не плюнут в сторону такого лоха, как он, но это не мешало ему о них мечтать. Его чувства – гравитационная масса, слепленная из любви, страха, тоски, желания и похоти, – устремлялись к любой и каждой девушке в округе, независимо от ее внешности, возраста или доступности, и каждый божий день его сердце разбивалось вдребезги. Самому ему казалось, что эта гравитационная масса буквально прет из него, но девушки, похоже, ничего такого не ощущали. Разве что дергали плечиком или складывали руки на груди при его приближении, и не более того. Он часто плакал из-за любви к той или иной красавице. Плакал в ванной, где его никто не мог услышать.

В иных обстоятельствах его всухую проигранные амурные подачи, может, и не стали бы комментировать, но мы-то ведем речь о доминиканском пареньке из доминиканской семьи, – предполагалось, что, обладая ядерным зарядом сексуальности, ему надлежит лапать телок безостановочно. Все отмечали в нем недостаток напористости и, будучи доминиканцами, активно обсуждали этот факт. Его дядя Рудольфо (недавно освободившийся из тюрьмы после последней и финальной отсидки и ныне проживавший в их доме на Главной улице) был особенно щедр на поучения. Слушай, паломо, голубок, надо схватить девчонку и зажать ее. Тогда все получится. Начни с дурнушек. Зажми дурнушку и не теряйся! У дяди Рудольфо имелось четверо детей от трех разных женщин, так что чувак был, несомненно, экспертом по части «зажать», и как же им повезло, что он осел в их доме.

Как реагировала мать Оскара? Единственной фразой: тебе надо думать об учебе. А в более глубокомысленные моменты: радуйся, что тебе не выпало столько, сколько выпало мне.

– Чего тебе выпало-то? – хрипел дядя.

– Много чего, – отвечала мать.

Его друзья Эл и Мигз?

– Чувак, ты типа слегка толстый, ну, сам понимаешь.

Его абуэла, бабушка, Ла Инка?

– Ихо, сынок, парня краше тебя я в жизни не встречала!

Сестра Лола высказывалась куда более по делу. Теперь, когда ее сумасшедшие деньки миновали, – а какая доминиканская девушка в определенном возрасте не срывается с цепи? – она превратилась в крутую джерсийскую доминиканку, бегунью на длинные дистанции, обладательницу собственной машины и чековой книжки; мужчин она называла засранцами и при случае потрошила их беззастенчиво. Когда ей было восемь, на нее набросился знакомый парень, постарше, чем она; об этом знала вся семья (и по цепочке изрядная часть населения Патерсона, Юнион-Сити и Тинека), и пережитые зверская боль, любопытство соседей и долго не утихавшие пересуды сделали ее тверже алмаза. Недавно она коротко подстриглась (чем в который раз довела мать до исступления) – отчасти, думаю, по той причине, что в детстве ей отрастили волосы до попы; ее грива была предметом семейной гордости, и насильник, вероятно, тоже ею восхищался.

– Оскар, – не уставала повторять Лола, – ты умрешь девственником, если не изменишься.

– Думаешь, я не понимаю? Еще лет пять – и в мою честь воздвигнут церковь.

– Подстригись, сними очки, делай зарядку. И выбрось эти порножурналы. Они отвратительны, маме из-за них неловко, и девушку найти они тебе не помогут.

Здравый совет, которому он в итоге не последовал. Пару раз Оскар пытался упражняться, махал ногами, приседал, обходил квартал ранним утром – все в таком ключе, но что он первым делом замечал, выходя на улицу? А то, что девушки есть у всех, но только не у него, и опять впадал в отчаяние, принимался уплетать за обе щеки, листать «Пентхаус», конструировать пещеры и жалеть себя.

У меня, похоже, аллергия на усердие. – Ха, отвечала Лола, у тебя аллергия на усилие.

Было бы не в пример лучше, если бы Патерсон с пригородами походил на школу Дона Боско либо на зону, очищенную от мужчин, как в фантастических феминистских романах семидесятых. Патерсон, однако, кишел девушками, как и Нью-Йорк или Санто-Доминго. В Патерсоне жили обалденные девушки, а если тебе этих красоток мало, тогда давай, придурок, двигай в южном направлении, там тебе Ньюарк, Элизабет, Джерси-Сити, Оранджис, Юнион-Сити, Западный Нью-Йорк, Уикхокен, Перт-Эмбой – городок пальчики оближешь, известный всем пацанам как Чувихобург № 1. Словом, на девушек – испаноязычных карибских девушек – Оскар натыкался повсюду.

Даже дома он не чувствовал себя в безопасности: к ним приезжали гостьи, у сестры вечно ошивались подружки. В их присутствии ему и «Пентхаусов» не требовалось. Девушки были не то чтобы очень стильные, но, безусловно, офигительные: бесшабашные латиноамериканки, что подпускают к себе только накачанных черных парней или крутых латиносов, балующихся оружием с колыбели. Они играли в одной волейбольной команде, высокие, стройные, словно молодые кобылки, и когда они выходили на пробежку, то казалось, что именно так должна выглядеть легкоатлетическая сборная в раю для террористов. Этакие сигуапы, погубительницы мужчин, перекочевавшие в графство Берген. Старшая среди них, Глэдис, постоянно жаловалась на свою большую грудь, утверждая, что именно из-за огромных сисек она не в состоянии найти себе нормального бойфренда; Марисоль, в итоге поступившая в МТИ, Оскара терпеть не могла, но нравилась ему больше прочих; Летиция, свежеприбывшая наполовину гаитянка, наполовину доминиканка (вопреки заверениям доминиканских властей, что такого сорта полукровок в природе не существует), говорила по-английски с сильнейшим акцентом и была настолько добронравной, что отказалась переспать с тремя бойфрендами подряд! Было бы еще ничего, если бы эти цыпочки не обращались с Оскаром как с глухонемым прислужником в гареме, используя его в качестве мальчика на побегушках и насмехаясь над его ролевыми играми и внешностью; но окончательно ему становилось невмоготу, когда они взахлеб обсуждали свою сексуальную жизнь, не обращая на него ни малейшего внимания, а он в это время сидел на кухне, судорожно сжимая в руках свежий выпуск «Драконов». Эй, кричал он им, здесь, между прочим, имеется и мужская особь, если вы не в курсе.