Ирина Волчок - Ловушка для примерной девочки Страница 4

Они поели. Артур обычно благодарил ее за трапезу поцелуем, но сейчас ограничился одним «спасибо». И увел сына в комнату, которую Наташа запланировала как детскую для их с Артуром детей. Оказывается, это и была детская. И ребенок уже был. Через несколько минут Артур позвал ее:

— Надо постелить Кирке постель. Достань белье из сумки. И там же лекарства. И пижаму не забудь. Я его пока помою. Да, там же должно быть большое синее полотенце — принеси в ванную.

Наташа сделала все, что было… приказано, — да, вот именно приказано, распоряжения Артура никак нельзя было назвать просьбой, — и ушла на кухню мыть посуду.

Она слышала, как весело шумел душ, как Кирилл пищал, что ему шампунь в глаза залез. Потом Артур на руках отнес сына в детскую и закрыл дверь.

Наташа села у стола, машинально сунула в рот ломтик «своей» картошки — и вдруг поняла, что не может его проглотить. Горло словно узлом завязали.

Еще сегодня утром, проводив Артура, она обошла всю квартиру, посидела во всех креслах. Потом долго валялась в ванной, рассматривая то свои ноги, то руки, то грудь. Он говорит ей, что она красивая. А она всегда считала себя неуклюжей. Коровушкой, как говорили однокурсницы. А в нее влюбился самый красивый, самый умный мужчина на свете! Да еще и эта квартира! Вот уж не думала, что он еще и такой состоятельный. Но это не важно. Хоть и приятно.

За месяц, пока они встречались, девчонки, отойдя от шока — в нее! Нашу Спящую Коровушку! Влюбился! Такой мальчик!!! — научили ее кое-каким женским премудростям. Как наносить макияж, как одеваться, как смотреть, как ходить. Они же сводили ее в парикмахерскую.

За месяц, пока они встречались, она похудела на два размера. Подтянулась, похорошела. Так похорошела, что девчонки уже не удивлялись, как в нее мог влюбиться такой мальчик.

А она ничего не знала об этом мальчике.

Сиреневый туман, это все сиреневый туман виноват.

Наташа прибрала на кухне, приняла душ и пошла в спальню.

Вошла и замерла у постели. Вспомнила, как утром убирала ее. Долго гладила и нюхала подушку Артура, а когда уложила ее на покрывало, то еще и поцеловала. А сейчас постель была чужой. Злой. Насмешливой.

Она так и стояла, глядя на кровать, когда зашел Артур. В халате, в руках бутылка минеральной воды и стаканы. На свежевыбритой физиономии — спокойная улыбка.

— Будешь? — кивнул он на бутылку.

Она отрицательно качнула головой и начала складывать покрывало. Артур привычно присел на край письменного стола, налил себе воды, сделал глоток. Наташа спиной чувствовала его взгляд. Но какой он был, этот взгляд, — представить не могла. Может, он ухмыляется там? Опять удалось разыграть жену! Устроить ей такой сюрприз!

И вдруг Артур заговорил. Нет, в голосе не смех, скорее, волнение.

— Ты пойми, я же не могу, чтобы мой сын так и рос у бабушки-дедушки. Тем более с его болезнью.

Наташа быстро обернулась.

— Что с ним?

— Какая-то чертовщина с нервами… — Артур поморщился, отхлебнул минералки, встал, прошелся по комнате. — Ладно, скажу: я уверен, он такой потому, что мать его… не хотела. Да еще родители у нее алкаши. Ну, вот это и отразилось на нем. Что так смотришь? Хочешь спросить, где моя первая жена? Сбежала. С байкером каким-то из города смылась. Я, дурак, ее искал, по моргам бегал, по ментовкам. А она…

Наташа в один миг забыла про обиду. Тут вон что творится…

— Ужас какой… Бедный мальчик, — пробормотала она.

— Он не бедный! У него есть я! И я все сделаю, чтобы он был доволен жизнью, — почему-то зло ответил Артур.

Он снова уселся на край письменного стола, глотнул воды, посидел-посидел и примирительно улыбнулся Наташе. Наташа его улыбку демонстративно не заметила.

— Почему ты мне раньше все это не рассказал?

— Да понимаешь… как-то так… все не до того было… Все так быстро… — Артур говорил небрежным тоном, однако взгляд у него был напряженным. — Ну какая разница, когда рассказал? Да, у меня сын. Это что-то меняет? Или тебе это принципиально не нравится? Ты не переносишь детей?

— Разве в этом дело?

— Нет, ты ответь. Не переносишь?

Наташа мельком подумала, что на ее вопрос он-то не ответил. И тем, как она относится к детям, он раньше, до свадьбы, не интересовался. Она ведь даже не знает, хочет ли он детей, их совместных, она почему-то решила, что это само собой разумеется.

— Ты что молчишь? — раздраженно спросил Артур. — Ты что, детей не любишь? Или боишься, что не справишься?

— Люблю. Нет, не боюсь, до сих пор справлялась же. Сестренка у меня на руках выросла. Только…

Наташа хотела сказать, что только ведь она о своих мечтала. Нет, она совсем не против Кирилла. Но почему Артур ничего не сказал раньше? Это ведь странно — скрывать от человека, с которым собираешься разделить судьбу, самые важные в жизни вещи. И очень обидно. Неужели он не понимает?

— Ну, вот видишь, как все хорошо, — не дал ей закончить фразу Артур. — Кирка, правда, не сахар, с ним нужно по-особенному… Ну, это я тебе все потом расскажу, постепенно. И вообще, с чего ты так напряглась? Будешь за ним ухаживать — и только. Вполне женское дело. А в остальном… Ты прикинь: я не пью, не курю, не колюсь и по бабам не бегаю. Чего там еще? А! Я обеспеченный человек и буду становиться все обеспеченней. Квартира эта — она же тебе нравится? Шмотки, отдых в хороших местах планеты — это будет, как у взрослых. Скажешь, плохой вариант замужа?

Так нельзя говорить, — вяло запротестовал в ней филолог, — надо — «замужества»». Но это была так, посторонняя мысль. Она мелькнула с краю одной, главной мысли: почему он скрыл? Почему? Почему?

Этому должна быть настоящая причина, а совсем не те невнятные объяснения, которые она просто не поняла.

Почему?

Артур вдруг оказался рядом. Он целовал и гладил ее, бормоча: «Наташка, Наташка, вот увидишь: все у нас будет хорошо! Вот увидишь!» Она сначала отталкивала его, говорила, что так же нельзя, что ребенок — это серьезно, а он… Надо было их раньше познакомить, чтобы разобраться, сможет ли она с ним поладить. Что, она против, что ли? Только так же нельзя! Но он все целовал, и гладил, и трогал ее. И каждое его прикосновение стирало этот вопрос, бьющийся в голове как язык колокола.

И колокол умолк.

Вопрос остался. Сполз в подсознание и залег там до поры до времени.

В ту ночь они с Артуром, даже не разомкнув объятий, мгновенно провалились в сон.

А утром — замороженное лицо Кирилла и его требование, чтобы на столе стояла еда «как у бабушки».

— Чем же его кормить? — растерянно спросила Наташа у Артура.

Он начал с апломбом:

— Я зарабатываю, ты — трать… — Но вдруг, словно что-то вспомнив, оборвал тираду, опустился на корточки перед сидящим с каменным лицом сыном: — Кирка! Я все ел, все вкусно. Ты чего кочевряжишься? Наташа готовит очень хорошо. Не хуже, чем у бабушки!

Кирилл молчал, глядя поверх отцовской головы. Артур некоторое время ждал ответа, потом легко поднялся с корточек, потрепал сына по волосам.

— Ты все-таки поешь… Сам понимаешь: с голоду и умереть недолго. А в субботу к бабушке поедем… Договорились?

— А сегодня что? — отмер Кирилл.

— Уже среда! Еще три денечка потерпишь?

Мальчишка вздохнул и взял в руку вилку. С брезгливой гримасой положил в рот кусок творожной запеканки, медленно разжевал, проглотил, снова положил в рот кусок, уже без кривляния…

— Ну, вот видишь, вкусно же, — усмехнулся наблюдавший за ним Артур.

Кирилл бросил на Наташу косой взгляд, пожал плечами, но есть продолжал.

— Так, я пошел деньги зарабатывать. Наташ, ты все поняла с лекарствами?

— Да, Артур, не волнуйся, все будет хорошо.

— Обязательно погуляй с ним. И не разрешай у компьютера долго сидеть. Слышишь, Кирюха? У компа сидеть не больше сорока минут!

— Слышу, — мрачно ответил мальчишка. — Ты скорее приходи. А бабушке позвонить можно?

— Конечно, можно…

С бабушкой Кирилла, своей свекровью Ольгой Викторовной, Наташа виделась всего несколько раз. Синеглазая шатенка, как и Артур, и Кирилл, красавица. Жена генерального директора самой большой в области агрофирмы, ранее — директора крупного совхоза, переименованного на современный лад и сменившего форму собственности. Владелица загородного особняка, сильно смахивающего на средневековый замок в миниатюре.

Господи ты боже мой, ведь она так помогала Наташе подготовить к регистрации наряд, была такая ласковая, и с Наташиной мамой Марией Павловной, кажется, вполне поладила… А сама скрывала внука!

Ей-то это зачем понадобилось?

Наташа обиделась и рассердилась. Это что же означает: о ней даже не думали, если не посчитали нужным сообщить о ребенке, о котором, как предполагалось, именно она и должна была заботиться? И все это можно объяснить нелепым и явно лживым «забыл, не до того было, не имеет значения»? Забыть сказать о собственном ребенке! Тем более о больном ребенке! Так разве бывает?