Дональд Томас - Белый отель Страница 4

3

Сдружились мы со многими, покане ведавшими, как их смерть близка;средь них была корсетница – пухлаи, ремеслу подобно, весела, —но ночи мы делили лишь вдвоем.Все длился звездный ливень за окном,огромных роз тек медленный поток,а как-то раз с заката на восток,благоухая, роща проплыладеревьев апельсиновых; былая в трепете и страхе, он притих,мы молча проводили взглядом их,они, шипя, растаяли в воде,как тысячи светильников во тьме.Не думайте, что не было у насвозможности прислушаться подчас,как безгранична в спящем мире тишь,друг друга не касаясь, – разве лишьон холмик мой ерошил иногда:ему напоминал он те года,когда, забравшись в папоротник, тамвозился он, играя. По ночамнемало он рассказывал о Вас —и Вы, и мать стояли возле нас.Из облаков закат лепил цветыневыносимой, странной красоты,казалось, будто кружится отель,грудь ввинчивалась в сумрак, что густел,я вся была в огне, его языкко мне в ложбинку каждую проник,а семя оросило мне гортань —обильная, изысканная дань,что тотчас превратилась в молоко,а впрочем, и без этого легкооно рождалось где-то в глубине,до боли распирая груди мне;внизу он осушил бокал вина —ведь после страсти жажда так сильна —и через стол ко мне нагнулся, ялиф платья расстегнула, и струязабрызгивала все вокруг, покагубами он не обхватил соска,другую грудь, что тоже потекла,я старичку-священнику дала,все постояльцы удивлялись, ноони нам улыбались все равно,как будто ободряя – ведь любовьв отеле белом всем доступна вновь;в дверь заглянув, шеф-повар просиял,поток молочный все не иссякал,тогда он подошел, бокал налил,под грудью подержав, – и похвалил,его в ответ хвалили – мол, едасостряпана на славу, как всегда,бокалы прибывали, каждый пил,шутник какой-то сливок попросил,потом и музыканты подошли,за окнами, в клубящейся дали,гас свет – как будто маслом обнеслои рощи, и озерное стекло,священник продолжал меня сосать —он вспоминал свою больную мать,в трущобах умиравшую, – Ваш сындругою грудью занят был, с вершинсползал туман, под скатертью ладоньв дрожащем лоне вновь зажгла огонь.

Наверх пришлось нам броситься. Он членввел на бегу, и бедра до коленмне вмиг горячей влагой залило,священник же, ступая тяжело,процессию повел на склон холма,мы слышали, как пение псалмастихало, удаляясь, он моизасунул пальцы возле члена, икорсетница-пампушечка, наш друг,туда же влезла, захватило дух —я так была забита, но должнапризнаться, что еще не дополна,

4

Однажды ясным вечером, когда,как простыня, озерная водаалела, мы оделись и пошлик вершине, пламенеющей вдали,тропа была прерывиста, узка,петляла меж камней; его рукаопорой мне служила, но и внутрьныряла то и дело. Отдохнутьрешили мы меж тисов, что рослиу церкви; наклоняясь до земли,щипал траву привязанный осел;когда Ваш сын, скользнув, в меня вошел,монахиня с корзиною бельяявилась и сказала, чтобы янапрасно не смущалась: наш ручейгрехи смывает полностью, – смелей!То был ручей, что озеро питал,которое жар солнца выпивал,чтоб все дождем опять вернулось вниз.Ее стирать оставив, взобралисьмы в царство холодов, где не растетни деревца, где только снег да лед.Уже и солнце спряталось, когда,впотьмах в обсерваторию войдя,мы в телескоп взглянули. Как же онбыл звездам предан, звездами пленен!Вы знаете – они ведь у негов крови; но только в небе ничегоне видно было – звезды до однойна землю пали снежной пеленой,не знала я, что звезды, словно снег,к земле и водам устремляют бег,чтоб поиметь их; в этот поздний часк отелю спуск был гибельным для нас —мы кончили еще раз и легли.Во сне он был и рядом, и вдали,и образы его плелись в узор,порой я различала пенье гор —они поют при встрече, как киты.Всю ночь летело небо с высоты,в мельчайших хлопьях, и со всех сторонВселенной раздавался сладкий стон, —с тех пор, как начала она кончать,он столько лет не прекращал звучать;мы встали утром, звездами шуршаи жажду снегом утолить спеша,все было – даже озеро – бело,отель казалось, вовсе замело,пока трубу он не наставил внизи те слова внезапно не нашлись,что я там надышала на стекле.Он сдвинул телескоп, и на скалево льду мы различили эдельвейс;он указал на падавших с небеспарашютистов, стала вдруг видназастежка от корсета, – то она,подружка наша пухлая, была,она, казалось, в воздухе плыла,зависнув в небе между двух вершин,синяк, который Ваш оставил сын,виднелся на бедре ее, он был,по-моему, взволнован, его пыля чувствовала словно в забытьи,тряс ветер трос фуникулера ираскачивал вагончик, рвался крик,вниз постояльцы падали, языкего стучал мне в грудь, а кровь – в виски,мгновенно напряглись мои соски,цепочка дам не падала – плыла,их юбки были, как колокола,раздуты ветром; обгоняя их,к земле летел поток фигур мужских,казалось – это танец кружит всехи женщины не вниз летят, а вверх,как будто руки сильные мужчинподбросили воздушных балерин;мужчины оземь грянулись, вдогони женщины попадали на склон,в деревьев кроны, в озеро, и лишьзатем упала россыпь ярких лыж.Спускаясь, мы решили у ручьяпередохнуть. На удивленье, ятак четко различала с высотырыб в озере прозрачном – их хвостыи плавники горели сереброми золотом, их скопище о томнапомнило, снуя под толщей вод,как семя ищет в матку мою вход.Уже иные рыбы жертв бедыобнюхивали в поисках еды.Я слишком сексуальна? Иногдая думаю – по-видимому, да,как будто вовсе даже не Господьтот, кто в клубок стянул всю эту плоть, —потоками икры затмил моря,лозу тугими гроздьями даря,а финиками – пальмы; кто тельцувелел вдыхать цветочную пыльцу,быку – при виде слив ронять слюну,а Солнцу – крыть бессильную Луну.Олень во время гона, полный сил, —Ваш сын меня всей скромности лишил.Был персонал в ударе, раньше яподобного обслуживанияне видывала, рьяный телефонне умолкал, в отель со всех сторонстекались гости, если кто от нассъезжал, десяток новых тот же часвселялся, на одну хотя бы ночьпросились новобрачные, но прочьих часто приходилось отправлять,одной чете в углу нашли кровать —уж так рыдали, выслушав отказ;а следующим вечером до насиз коридора вопли донеслись,у новобрачной роды начались,стремглав помчались горничные к ней,неся охапки теплых простыней.Сгоревшее крыло весь персоналотстраивать усердно помогал,однажды, припечатана лицомк подушке, я – уже перед концом —его вбирала мощные толчки,уже почти хрустели позвонкии растекалась огненная слизь,когда мы услыхали: к нам скреблисьв окно, то был шеф-повар, он вспотел,кладя слой свежей краски на отель,он подмигнул нам, радостен и лих,без разницы мне было, кто из нихво мне, бифштексы были хороши,и соус он готовил от души,и было так чудесно понимать,что часть себя другому можно дать,не ведал эгоизма наш отель,где озеро и оползень, и сельот гор вбирало, между чьих грудейвзмывали стаи диких лебедей,а те скользили к озеру, их пухтак бел был, что захватывало дух,отказывался верить в это взор,и серыми казались пики гор.

ЧАСТЬ 2

гастайнский дневник

Она споткнулась о корень, поднялась и слепо бросилась дальше. Бежать было некуда, но она не останавливалась. Хруст листвы позади становился все громче – ведь мужчины бегают быстрее. Даже если добежать до опушки, там лишь будет еще больше солдат, готовых открыть по ней стрельбу, но еще несколько мгновений жизни – драгоценны. Только их слишком мало. Возможности спастись не было никакой, разве что сделаться одним из деревьев. Она бы с радостью рассталась со своим телом, со всей полнотой ощущений, чтобы превратиться в дерево, замереть в смиренном древесном существовании, стать приютом для пауков с муравьями. И чтобы солдаты прислонили ружья к ее стволу, ища сигареты у себя по карманам. Они бы с легким разочарованием пожимали плечами и говорили: ладно, одна не в счет, потом отправились бы восвояси, а она исполнилась бы радости, и листва ее пропела бы благодарность Господу, пока солнце садилось бы среди деревьев вокруг.

Наконец в изнеможении она рухнула на горько пахнувшую землю. Рука нащупала что-то твердое и холодное; она разгребла листья и обнаружила железное кольцо люка. Заставив себя подняться на колени, она попыталась его открыть. Какое-то время было тихо, как будто солдаты ее упустили, не теперь снова стало слышно, как они продираются через подлесок, совсем неподалеку. Изо всех сил она дергала за кольцо, но то никак не поддавалось На листья, устилавшие землю, упала чья-то тень. Она закрыла глаза, ожидая, что вот-вот все взорвется у нее в голове. Затем подняла взгляд и увидела испуганное лицо маленького мальчика. Он, как и она, был обнажен, из бесчисленных порезов и царапин на его теле сочилась кровь.