Иэн Макьюэн - Утешение странников Страница 4

— Зря мы не захватили с собой эти чертовы карты.

Мэри поднялась на несколько ступенек к парадной двери и принялась читать листовки.

— А женщины здесь настроены куда решительнее, — сказала она через плечо, — и лучше организованы.

Колин сделал шаг назад, чтобы сравнить две улицы. Обе длинные, прямые, лишь где-то вдали они постепенно заворачивали, уводя в разные стороны.

— У них куда больше оснований бороться за свои права, — сказал он. — Мы ведь уже здесь были, случайно не помнишь, куда мы пошли дальше?

Мэри с трудом пыталась перевести довольно длинную прокламацию.

— А? Куда? — спросил Колин, едва заметно повысив голос.

Мэри, нахмурившись, водила пальцем вдоль напечатанных жирным шрифтом строчек, а когда добралась до конца, издала торжествующий возглас. Она обернулась и улыбнулась Колину.

— Они требуют, чтобы осужденных за изнасилование кастрировали!

Он сдвинулся немного в сторону, чтобы получше рассмотреть ту улицу, что справа.

— А за кражу отрубать руки? Слушай, я уверен, что мы уже проходили мимо вон того питьевого фонтанчика, по пути в тот самый бар.

Мэри повернулась к плакатам спиной.

— Нет. Это чисто тактический ход. Для того чтобы заставить людей воспринимать изнасилование всерьез, как настоящее преступление.

Колин снова сделал шаг в сторону и стоял, уверенно расставив ноги и глядя на ту улицу, что слева. На ней тоже был фонтанчик для питья.

— Это хороший способ, — раздраженно откликнулся он, — сделать так, чтобы люди не воспринимали всерьез самих феминисток.

Мэри скрестила на груди руки, постояла немного, а потом медленно пошла по улице, уводящей направо. Шагу нее был все тот же, неторопливый и аккуратный.

— Виселицу люди воспринимают достаточно серьезно, — сказала она. — Жизнь за жизнь.

Колин беспокойно посмотрел ей вслед.

— Мэри, погоди, — окликнул он ее. — Ты уверена, что нам туда?

Она кивнула, не оборачиваясь. Вдалеке, выхваченная на секунду из мглы светом уличного фонаря, мелькнула одинокая человеческая фигура, движущаяся им навстречу. Колина это почему-то успокоило, и он догнал Мэри.

Эта улица тоже была достаточно богатая, но магазины здесь стояли тесно и торговали эксклюзивным товаром: можно было подумать, что каждый открыли специально для того, чтобы продать одну-единственную вещь: в одном — пейзаж, забранный в золотую раму и откровенно нуждающийся в реставрации, в другом — туфлю ручной работы, чуть дальше — водруженную на бархатный пьедестал одинокую линзу для фотоаппарата. Питьевой фонтанчик, в отличие от большинства других в этом городе, действительно работал. Пользовались им не первую сотню лет, и ступенька из темного камня, на которой он стоял, была окатана и отполирована по краю, так же как и край большой каменной чаши. Мэри подставила лицо под потускневший медный кран и стала пить.

— А у воды здесь, — сказала она в паузе между глотками, — привкус рыбы.

Колин смотрел вперед, ждал, когда под фонарем в очередной раз возникнет приближающаяся человеческая фигура. Но так ничего и не дождался, кроме едва различимого быстрого движения вдалеке, в дверном проеме: это могла оказаться и кошка.

В последний раз они ели двенадцать часов назад, купив тарелку мелкой жареной рыбы, одну на двоих. Колин взял Мэри за руку.

— Ты не помнишь, он продает что-нибудь кроме хот-догов?

— Шоколад? Орешки?

Они пошли быстрее, и шаги их звонко и слитно резонировали от мостовой, так, словно шел один человек.

— Одна из гастрономических столиц мира, — сказал Колин, — а мы идем за две мили, чтобы купить хот-доги.

— Мы же в отпуске, — напомнила ему Мэри, — ты что, забыл?

Он шлепнул себя свободной рукой по лбу:

— Ну да, конечно. Разве можно размениваться на такие мелочи, как голод и жажда? Мы же отдыхаем.

Они разняли руки, и Колин начал на ходу что-то напевать себе под нос. Улица сузилась, и вместо магазинов по обеим сторонам теперь тянулись высокие темные стены, прорезанные через неравные интервалы глубокими нишами дверных проемов и окнами, маленькими и квадратными, расположенными высоко от земли и зарешеченными крест-накрест.

— Это стекольный завод, — сказала Мэри, довольная тем, что узнала это место. — Мы пытались сюда попасть в самый первый день.

Они замедлили шаг, но не остановились.

Колин заметил:

— Должно быть, мы зашли с какой-то другой стороны, потому что здесь я ни разу не был.

— Возле одной из этих дверей была очередь, мы стояли и ждали.

Колин развернулся к ней, недоуменно и раздраженно.

— Нив какой это было не в первый день, — заявил он, почему-то повысив голос. — Ты все перепутала. Мы увидели эту очередь и решили, что лучше пойдем на пляж, а на пляже мы в первый раз оказались на третий день.

Колин остановился, чтобы все это сказать, но Мэри пошла дальше. Он догнал ее, чуть не вприпрыжку.

— Может, и на третий, — голос у нее был такой, как будто она говорила сама с собой, — но были мы именно здесь.

Она указала на дверной проем в нескольких шагах впереди, и, словно по мановению волшебной палочки, приземистая фигура сделала шаг из темноты в круг фонарного света и перегородила им дорогу.

— А теперь посмотри, что ты наделала, — пошутил Колин, и Мэри рассмеялась.

Мужчина тоже засмеялся и протянул руку.

— Вы туристы? — спросил он по-английски, как будто даже немного смущаясь тем, насколько отточенное у него произношение, а потом расплылся в улыбке и сам ответил на свой вопрос: — Ну да, конечно, а кто же вы еще.

Мэри остановилась прямо перед ним и сказала:

— Мы просто ищем место, где можно перекусить.

Колин тем временем пытался протиснуться мимо мужчины.

— Мы не обязаны давать объяснения, — быстро сказал он Мэри.

Он еще не успел договорить эту фразу до конца, как мужчина сердечнейшим образом взял его за руку и тут же протянул другую, чтобы подхватить Мэри под локоть. Она скрестила руки на груди и улыбнулась.

— Да ведь ночь на дворе, — сказал мужчина. — В той стороне вы ничего не найдете, но, если мы пойдем в эту сторону, я покажу вам одно местечко, совершенно замечательное местечко.

Он осклабился и кивнул в том направлении, откуда они пришли.

Ростом он был ниже Колина, но руки — необычайно длинные и мускулистые. Ладони тоже были большие, покрытые по тыльной стороне спутанными волосами. На нем была облегающая, по фигуре, черная рубашка из какого-то искусственного полупрозрачного материала, расстегнутая чуть не до пояса аккуратным латинским V. На шее цепочка с золотым кулоном в виде бритвенного лезвия, который — немного наискось — покоился на подложке из густой курчавой шерсти. Через плечо у него висел фотоаппарат. По узкой улочке пополз приторный запах лосьона.

— Послушайте, — сказал Колин, пытаясь убрать с локтя чужую руку так, чтобы это не выглядело откровенной грубостью, — мы знаем, что там есть где перекусить.

Хватка была не сильная, но настойчивая: два пальца, большой и средний, кольцом вокруг запястья Колина.

Мужчина набрал полную грудь воздуха и, казалось, стал выше сразу на пару дюймов.

— Все закрыто, — звучно возгласил он. — Даже киоск с хот-догами.

Он посмотрел на Мэри и подмигнул ей:

— Меня зовут Роберт.

Мэри стряхнула его руку; Роберт начал подталкивать их в нужную сторону.

— Прошу вас, — настаивал он, — вам наверняка там понравится.

Колин сказал:

— Знаете что, уберите-ка руки и от меня тоже.

Но Роберт извиняющимся тоном пытался объясниться с Мэри:

— Я просто хочу помочь. Я могу показать вам очень хорошее заведение.

Они снова тронулись с места.

— Нас не нужно силой тащить к хорошей еде, — сказала Мэри, и Роберт кивнул.

И дотронулся до лба:

— Я… я…

— Погодите минуту, — перебил его Колин.

— …всегда рад возможности поупражняться в английском. Может быть, иногда чересчур. Когда-то я говорил по-английски совершенно свободно. Сюда, прошу вас.

Мэри уже сделала несколько шагов. Роберт и Колин пошли следом.

— Мэри, — окликнул ее Колин.

— Английский, — сказал Роберт, — такой красивый язык, полный недоразумений.

Мэри улыбнулась через плечо. Они опять вышли к большому особняку на развилке двух улиц. Колин остановился и рывком высвободил руку.

— Прошу прошения, — сказал Роберт.

Мэри тоже остановилась и снова принялась изучать листовки. Роберт проследил за ее взглядом: она смотрела на грубо намалеванный красной краской по трафарету кулак, заключенный в эмблему, которой орнитологи обозначают самку птицы. Тон у него снова сделался извиняющимся, складывалось такое впечатление, что он готов принять на себя ответственность за каждое слово, которое они прочтут на этой стене.