Дэвид Николс - Мы Страница 4

7. Эта женщина справа не проявила ко мне ни малейшего интереса.

10. Отважный мужчина на летающей трапеции

Да и с какой стати ей было его проявлять? Джейк, воздушный акробат, – человек, глядящий в лицо смерти, в то время как я почти все вечера гляжу на экран телевизора. И цирк, в котором он работал, был не какой-нибудь рядовой, а «панк»-цирк, один из цирков новой волны, в которых жонглируют бензопилами и без перерыва барабанят по нефтяным бочкам, установленным над огнем. Цирк теперь стал эротическим; танцующих слонов заменили обнаженными акробатками, непомерным насилием и, как пояснил Джейк, «некоего рода анархической постапокалиптической эстетикой в духе „Безумного Макса“».

– Ты хочешь сказать, что клоуны больше не ездят в автомобилях, у которых отваливаются колеса? – спросила Конни с каменным лицом.

– Нет! Да какое там, блин! Эти машины взрываются! На следующей неделе мы выступаем в Клэпхем-Коммон. Я достану вам обоим билеты, приходите.

– Ой, мы не вместе, – сказала она чересчур поспешно. – Мы только что познакомились.

– А! – кивнул Джейк, словно говоря «логично».

Наступила пауза, и, чтобы ее заполнить, я спросил:

– Скажи, пожалуйста, а тебе как воздушному акробату сложно получить приличную страховку на машину?

Иногда я произношу совершенно бессмысленные фразы. Возможно, я хотел пошутить. Возможно, я надеялся скопировать лаконичность Конни, подняв брови и криво улыбнувшись. Если так, то номер не прошел, потому что Конни не рассмеялась, а налила себе еще вина.

– Нет, потому что я им об этом не говорю, – ответил Джейк с хвастливым вызовом, что у него получилось очень по-анархистски, но в то же время с предостережением.

Развернув разговор в русло бонусов по страховке, я принялся раскладывать по тарелкам макаронную запеканку с тунцом, ошпарив тыльную сторону ладони Конни жирными нитками расплавленного чеддера, горячего, как лава, и, пока она отлепляла их от руки, Джейк возобновил свой монолог, наклоняясь через меня за бутылкой. Если я когда и думал о воздушных акробатах, то воображение всегда рисовало гладкого широкоплечего типа, похожего на Берта Ланкастера, напомаженного и в трико. Джейк был дикий человек, с густым волосяным покровом цвета баскетбольного мяча, но все равно безоговорочно красивым: мужественное лицо, кельтская татуировка вокруг бицепса, спутанная рыжая грива волос, собранных в пучок грязной резинкой. Когда он говорил – а говорил он много, – глаза его горели, он смотрел на Конни сквозь меня, так что я был вынужден смириться с бессовестным соблазнением. Растерявшись, я потянулся к простецкому салату, щедро сдобренному солодовым уксусом и растительным маслом, – моя сестра обладала редким кулинарным даром, благодаря которому даже обыкновенный листовой салат отдавал у нее чипсами из пакета.

– Тот момент, когда ты находишься в воздухе, – рассказывал Джейк, протягивая руки к потолку, – когда ты падаешь, но почти летишь, ничто с ним не сравнится. Ты стараешься задержать его, но он… быстротечен. Все равно что стараться удержать оргазм. Вам знакомо это чувство?

– Знакомо ли оно мне? – невозмутимо повторила Конни. – Да я его испытываю прямо сейчас.

Это заставило меня громко расхохотаться, но я перехватил злобный взгляд Джейка и живенько начал предлагать острый салат:

– Кому салат «Айсберг»? Кто хочет «Айсберг»?

11. Химикаты

Макаронная запеканка с тунцом легла в желудок как кусок горячей глины, а монолог Джейка продолжался и за сладким – нелепым десертом, состоявшим из пропитанного хересом бисквита, на который выдавили столько сливок из баллончика и украсили сверху таким количеством цветного драже и мармелада, что вполне бы хватило на диабет второго типа. Конни и Джейк к этому времени уже перегибались через меня, феромоны между ними так и клубились, а эротическое силовое поле отодвигало мой стульчик все дальше и дальше от шаткого стола, пока в конце концов я не оказался практически в коридоре среди велосипедов и стопок «Желтых страниц». В какой-то момент Конни, должно быть, это заметила, потому что повернулась ко мне и спросила:

– А ты чем занимаешься, Даниель?

Что ж, с именем она почти угадала.

– Я ученый.

– Да, твоя сестра мне рассказывала. Доктор наук. В какой области?

– Биохимия, но в настоящий момент я изучаю дрозофилу, плодовую мушку.

– Расскажи.

– Рассказать?

– Ну да, – сказала она. – Если это не государственная тайна.

– Нет, конечно, просто люди обычно не интересуются подробностями. Даже не знаю, как мне… Ладно, мы используем различные химикаты, чтобы понять генетическую мутацию…

Джейк громко застонал, а я почувствовал, что моей щеки что-то коснулось, когда он потянулся за вином. Некоторые при слове «ученый» представляют сумасшедшего с дикими глазами или лизоблюда в белом воротничке, работающего на какую-то фанатичную организацию, статиста из фильма о Джеймсе Бонде. Во всяком случае, именно такими считал ученых Джейк.

– Мутацию?! – возмутился он. – Зачем подвергать мутации плодовую мушку? Оставьте беднягу в покое.

– Но в мутации, по сути, нет ничего неестественного. Это всего лишь еще один термин для эволю…

– Мне кажется неправильным вмешиваться в природу. – Теперь он обращался ко всему столу. – Пестициды, фунгициды – все это зло.

В качестве гипотезы вряд ли сойдет.

– Не уверен, что химическое соединение само по себе является злом. Его могут использовать безответственно или глупо, и, как ни печально, так иногда прои…

– У одной моей знакомой есть участок в Сток-Ньюингтоне, она использует одну органику, и продукты у нее прекрасные, просто прекрасные…

– Уверен, это так, но не думаю, что в Сток-Ньюингтоне случаются нашествия саранчи, или ежегодные засухи, или истощение почвы…

– Морковка должна иметь вкус морковки! – выкрикнул он туманный non sequitur[5].

– Простите, я не совсем…

– Химикаты. Во всем виноваты химикаты!

Еще один non sequitur.

– Но… химикаты повсюду. Морковь сама по себе состоит из химикатов, салат тоже химикаты. Особенно этот. Ты, Джейк, состоишь из химикатов.

Джейк оскорбился.

– Ничего подобного! – выкрикнул он, а Конни расхохоталась.

– Прости, но это так, – сказал я. – В тебе шесть основных элементов, шестьдесят пять процентов кислорода, восемнадцать процентов углерода, десять процентов…

– А все оттого, что люди пытаются выращивать клубнику в пустыне. Если бы мы все употребляли местные продукты, выращенные естественным путем, без всяких этих химикатов…

– Звучит прекрасно, но если в почве не хватает основных питательных веществ, если ваша семья голодает из-за тли или грибка, то в таком случае вы должны быть благодарны некоторым из этих злостных химикатов.

Не помню, что я еще говорил. Я страстно относился к своей работе, чувствуя, что она приносит пользу. Помимо моего тогдашнего идеализма, свою роль, должно быть, сыграла и ревность. К тому же я немного перебрал с вином, а после того, как целый вечер ко мне относились то снисходительно, то вообще не замечали, я не проникся теплыми чувствами к своему сопернику, примкнувшему к школе тех, кто считал, что проблемы болезней и голода можно решить с помощью рок-концертов.

– В мире хватит еды на всех, просто она находится не в тех руках.

– Да, но наука в этом не виновата! Это политика, экономика! Наука не отвечает за засуху, голод или эпидемии, но они происходят, тут-то и необходимы научные исследования. Мы отвечаем за то, чтобы…

– Дать нам больше ДДТ? Больше талидомида?[6] – Этот последний удар, видимо, доставил Джейку огромное удовольствие, и он широко улыбнулся своей аудитории в восторге, что несчастья других снабдили его весомым аргументом в споре.

То были ужасные трагедии, но произошли они, насколько я помню, не по моей вине или по вине моих коллег, все из которых были ответственные, гуманные, достойные люди, соблюдавшие этику и нормы социального поведения. Кроме того, те примеры были аномалиями по сравнению со всеми замечательными преимуществами, которые даровала нам наука, поэтому я очень четко себе представил, как вишу под куполом шапито и самозабвенно перепиливаю веревку перочинным ножом.

– Что бы случилось, – принялся размышлять я вслух, – если бы ты упал со своей трапеции, боже упаси, переломал себе ноги, после чего началось бы общее заражение? Я спрашиваю, потому что в такой ситуации, Джейк, я бы очень хотел стоять рядом с твоей кроватью с антибиотиками и анальгетиками, до которых ты не мог бы дотянуться, и приговаривать: я знаю, тебе больно, но я не могу дать тебе лекарство, к сожалению, потому как, видишь ли, это все химикаты, созданные учеными, и как мне ни жаль, но придется ампутировать тебе обе ноги. Без анестезии!