Юлия Латынина - Там, где меняют законы Страница 4

Денис понюхал ствол: из пистолета не стреляли по крайней мере несколько дней, и то спасибо.

Рядом со стволом лежала вещь менее серийная: самодельный кастет. Четыре литых кольца, к которым какой-то умелец припаял выкидной нож.

Денис тщательно вытер свои отпечатки пальцев на стволе и кастете, и запихал коробку обратно под тряпки.

Глава вторая Град Чернореченск и его обитатели

Проснулся Денис поздно. Круглое солнце светило сквозь застиранную кружевную занавеску: солнце было такое большое, а окошко такое маленькое, что солнце занимало половину окошка.

За печкой — а в комнату выходила задняя стена кухонной печки — громко играло радио, и под печкой лежал большой серо-белый кот. Черяга прислушался — радио громко обсуждало вчерашнее происшествие. Диктор возмущался бандитским произволом и цитировал слова профсоюзного лидера Валентина Луханова, произнесенные утром на митинге. Лидер сказал, что народ не запугаешь и что вчерашний расстрел — это дело рук спецслужб, служащих своим кремлевским хозяевам.

У стола, спиной к Денису, стояла девушка и копалась в пластиковом пакете с вещами Вадима. Денис даже не пошевелился, но, видимо, девушка что-то почувствовала и стремительно обернулась.

— Ой! Извините! — сказала она, — я… я ключи искала.

В жизни девушка была еще красивее, чем на фотографии. На ней был летний синий сарафан, не скрывающий ни точеных ножек, ни бархатных плеч. На узком смуглом личике красным пятном выделялись полные, слегка накрашенные губы, и только глаза девушки подкачали: синие круги вокруг них живо свидетельствовали, что девушка в эту ночь мало спала и много плакала.

Денис очень хорошо видел, что когда он проснулся, девушка держала в руке не ключи, а записную книжку. Он хотел об этом сказать, но горло у него почему-то пересохло, и он только глядел на девушку, раскрыв глаза и судорожно подобрав высунувшиеся из-под одеяла ноги с желтыми и, кажется, слишком давно стрижеными ногтями.

Она потупила глазки и несмело улыбнулась.

— Я — Ольга, — сказала она, — невеста Вадима. А вы — его брат? Который следователь?

Денис кивнул.

— Ой, да что же я тут стою! — встрепенулась девушка, — вам же одеться надо!

И выскочила вон.

Денис выбрался из постели и прошел на кухню. Мать его возилась у печки. Ольга уже стояла у обеденного стола и резала морковку, видимо для винигрета, и голова ее была опущена низко-низко. Некоторое время Денис слышал только стук ножа, а потом Ольга вскрикнула: острый шинковочный нож задел ее палец. И тут же плечи ее согнулись, она уткнулась носом в морковку и начала плакать.

— Олечка, что ты! — начала было его мать, но тут девушка в последний раз всхлипнула, пробормотала — «извините», — и вылетела в тамбур, туда, где рядом с чуланом располагался бревенчатый холодный сортир.

Арина Николаевна развела руками.

— Вот так, — сказала она, — жалко девочку. Она Ивановых дочка — знаешь, в третьем ряду жили, пока им квартиру не дали.

Денис смутно вспомнил Ивановых и крошечную семилетнюю девицу с косичками.

— А ты что не плачешь, мама?

Арина опустила глаза.

— Да я уже устала плакать. Когда в колонии был, плакала, когда домой пьяный приходил, плакала. Так я и знала, что с ним плохое будет.

— Там не в него стреляли, — сказал Денис, — там в пикет стреляли.

— Ну вот и тебе лучше, — проговорила Арина Николаевна, — ведь тебе же лучше, если твоего брата не в пьяной драке убили?

Дверь хлопнула, и в кухне опять показалась Олечка. Она уже успела привести себя в порядок и даже подкрасить бровки, и теперь глядела на Дениса устало и как-то жадно.

Пока Денис чистил зубы и одевался, женщины сготовили нехитрый завтрак. За стол сели в полном молчании.

— Там с работы звонили, пока ты спал, — сказал Арина Николаевна, — сказали, что все хлопоты берут на себя. Сказали, что похороны в среду в десять утра.

— А кто звонил? — спросил Денис.

— Не знаю. Они и не сказали.

— А где Вадим работал? — спросил Денис.

Оля как-то замялась, а Арина Николаевна ответила:

— В банке, охранником.

— Каком банке?

Арина Николаевна даже удивилась вопросу, а Оля пояснила:

— У нас Чернореченсксоцбанк самый крупный. Его все просто банком называют.

В далекие-далекие времена, когда на шее Дениса трепетали концы красного пионерского галстука, а шахтерам перед сменой бесплатно выдавали «тормозок» с толстым шматом сала, Чернореченск казался Денису огромным городом. Он простирался во все стороны от памятника Ленина перед горкомом и до мрачного бетонного забора завода номер 127, от новенького корпуса горбольщицы, за постройку которой на уроках благодарили партию, и до первых шахтоуправлений по Челябинскому шоссе, и чтобы пересечь весь город пешком, нужно было целых тридцать минут.

Теперь город похудел и ссохся, как ссыхается восьмидесятилетняя старушка. Не надо было быть врачом, чтобы поставить диагноз больному: город умирал.

Кроме шахт, в Чернореченске не было ничего.

То есть раньше здесь еще был машиностроительный завод номер 127, на котором делали дизельные подводные лодки. Трудно сказать, чем руководствовались светлые умы в Госплане, размещая завод подводных лодок на границе между казахскими степями и сибирскими равнинами. Наверное, соображениями секретности.

Впрочем, ходили слухи, что в шестидесятых местный секретарь горкома, бывший моряк, в лепешку расшибся, дабы пробить для города нужный родине оборонный завод, полагая, что вместе с оборонным заводом в город явятся колбаса и молодежь. Отдельным маловерам, намекавшим, что завод по производству подводных лодок за пять тысяч километров от любого моря строить невыгодно, заткнули рты. «Что значит невыгодно? — сурово вопросил секретарь горкома, — мы что, капиталисты с загнивающего Запада, дабы руководствоваться выгодой? Нам ничего не должно быть жалко для укрепления боеспособности Родины!»

И завод был выстроен, хотя, как уже было сказано, никакого водоема крупнее лужи на Щеклицком шоссе в городе не наблюдалось. Впрочем, лужа была большая и в сезон дождей в ней даже как-то утонул пьяный тракторист, вывалившийся на ходу из старенькой «Беларуси».

Сейчас завод, понятное дело, впал в кому. Подводные лодки ему как-то никто не заказывал, а возить из Сибири мини-балкеры или какие там морские посудины было накладно. Сунулась было на завод какая-то омская компания, возжелавшая наладить выпуск не то катеров, не то снегоходов, но директор, доворовывавший последние станки, завопил, что иностранные шпионы в лице омичей желают за копейку прибрать к рукам секретное военное производство и тем нанести непоправимый удар обороноспособности страны. Омичи и правда платили недорого, благо завод по производству подводных лодок в Сибири стоил примерно столько же, сколько завод по производству льда на Северном полюсе. В общем, после вопля директора омичей с позором выгнали, завод внесли в список неприватизируемых предприятий страгетического значения, и больше никто не мешал директору разворовывать его дальше.

Чернореченсксоцбанк располагался на главной площади города, напротив обкома партии, в новой своей инкарнацией называвшегося мэрией, и наискосок от здания «Чернореченскугля». На площади чернела толпа, и Черяга испугался было, не разгневанные ли это вкладчики — но тут же увидел, что толпа стоит подальше от банка и поближе к угольному концерну.

Перед зданием концерна стоял грузовик, из дощатого кузова надрывался человек.

— Мы не отступим перед провокациями Москвы и натовских спецслужб! — кричал человек — вечная память товарищам, павшим в борьбе за правое дело!

Новость о расстреле пикета, видимо, оставалась новостью номер один.

Но опытный взгляд Черяги уже заметил в ней некоторую удивительную странность — никто как будто не спешил называть виновников происшествия, хотя на первый взгляд это было несложно. Не так много «Мерседесов» с ахтарскими номерами имелось в распоряжении «новых русских», чтобы никто не мог вычислить, кто именно пригрозил пикетчикам «мы еще вернемся».

Черяга остановил машину прямо перед зданием банка.

Дом был трехэтажный, весь в завитушечках эркеров, ложных арок и стрельчатых окон. Еще в детстве дом этот всегда напоминал Черяге торт, усаженный кремовыми розочками. У торта была вполне заслуженная трудовая биография: он был выстроен в начале века местным купчиком, затем конфискован под ГубЧК, а после войны отдан горкому комсомола. Теперь торт сверкал новой бледно-голубой краской, и белые, высоко изогнутые брови эркеров как бы удивленно глядели на Дениса сверху вниз. Денис запер машину и прошел внутрь. Пятнистый охранник с автоматом заступил ему дорогу.

— Вы к кому?