Екатерина Вильмонт - Путешествие оптимистки, или Все бабы дуры Страница 4

– Да нет, что ты. Я и забыла, какой он. Вот только гляжу на тебя и вспоминаю: ты на него похожа, особенно глаза – точь-в-точь.

– О, значит он был красивый! – простодушно воскликнула моя скромная девочка. – Мамуля, расскажи мне все, я обещаю тебе, что не буду мучиться, не буду его разыскивать, как это делают в кино!

– Еще не хватало! Да его сразу кондрашка хватит! Скажи, а почему ты вдруг затеяла этот разговор? Тебе кто-нибудь что-нибудь наболтал?

– Нет, мама, это дедукция. Просто я кое-что сопоставила. Согласись, странно, что от человека ни одной фотографии не осталось? Только твой рисунок. А кстати, это он?

– Да нет, скорее фантазия на тему. А его я, честно сказать, уже и не помню. Мы с ним однажды, давным-давно, встретились, «средь шумного бала, случайно», так я его не сразу и узнала. Так мечтала увидеть, что его лицо сплылось в памяти.

– Ой, мамуля, расскажи, мне так интересно!

Пришлось ей все рассказать.

Мы встретились с Маратом у моей подруги Леры. Он был другом ее любовника. Оба они были профессорами крупного технического института, оба значительно старше нас. Стояла жара, Леркина мать уехала к сестре в Ленинград, Лерка царевала одна в квартире, а я поехала к ней мыться – у нас не было горячей воды. Едва я вошла в квартиру, как моя подружка затараторила:

– Иди быстрее мыться, а то через полтора часа придут Волька с Маратом, посидим, выпьем.

– Ой, тогда надо навести марафет!

– Да он, кажется, вообще не по этому делу.

Но тут она попала пальцем в небо. Едва он вошел, я сразу поняла Татьяну Ларину, то есть обомлела, запылала и в мыслях молвила: «Вот он!» Любовь с первого взгляда. Чуть грузноватый, загорелый, седой, с синими-синими глазами, он при виде меня тоже сомлел. Мы вчетвером уселись за стол, но ни я, ни он не могли проглотить ни кусочка. Лера с Волей ели и пили, а мы только изредка опрокидывали рюмку, не сводя друг с друга изумленных глаз. Заметив наше невменяемое состояние, сообразительный Воля пошушукался о чем-то на кухне с Лерой, она вызвала меня и быстро зашептала:

– Слушай, мы сейчас уедем на дачу, вернемся утром. Давай действуй, он от тебя без ума, это невооруженным глазом видно! Да и ты явно млеешь. Давай, Кирусик, не теряйся, он жутко интересный мужик, даже завидки берут!

– Лер, ты что, в своем уме? Как это мы тут останемся одни?

– А то ты не знаешь как! Очень даже просто! Ты что, против?

– Да я-то не против, а вдруг он не захочет?

– Ну да, как же! Если только сдрейфит, тогда конечно… Да ладно, на худой конец переночуешь тут одна, а мы в десять уже будем тут! Чао!

Когда я вернулась в комнату, он по-прежнему сидел за столом и вид у него был понурый.

– Что-то случилось? – сдавленным голосом спросил он. – Почему они вдруг умчались?

– Я не очень поняла, но они часа через два вернутся, что-то такое вспомнили…

Не могу же я сказать, что они просто оставили нас на всю ночь. Положеньице! Он, похоже, вконец растерялся. Я ободряюще улыбнулась ему.

– Простите меня ради Бога, – начал он.

Ну вот, сейчас слиняет. А я первый шаг делать не умею.

– Простите меня, но я так давно не оставался наедине с такой молодой и красивой женщиной… – честно признался он.

Ну и дела. Мужику за сорок, а он растерялся, как школьник, нет, вернее, как гимназист, школьники в наше время так не теряются. Может, если бы не эта его растерянность, я не влюбилась бы в него так безоглядно. Мне стало его жаль: хотя в мои двадцать шесть у меня был некоторый жизненный опыт, но просто подойти и обнять его я не могла. Мы сидели за столом, глядя друг на друга безумными глазами, и говорили о чем-то постороннем, кажется об острове Сааремаа, а почему – не знаю. И вдруг он протянул мне руку через стол, как нищий, ладонью кверху.

– Помогите мне, – взмолился он.

Я подала ему руку, он крепко сжал ее, и я ответила на его пожатие.

О, что это была за ночь! Сколько любви, сколько признаний, сколько разговоров. Я была переполнена нежностью, а он все твердил, какое чудо наша встреча, и я чувствовала, что это не пустые слова, что он тоже полон любви и благодарности. Никогда прежде я не испытывала ничего подобного – каждую мою ласку, каждое слово он воспринимал как величайший дар, а мне было бесконечно радостно приносить ему эти дары. Мы заснули, когда уже стало светать. Я проснулась первой и взглянула на часы. Половина шестого. Времени еще много, Лера вернется в десять. Я смотрела на Марата и чувствовала – вот это мое будущее, наверняка очень трудное, но будущее, и теперь на всем свете для меня есть только он, и всегда был, просто я не знала, а все, что у меня было в прошлом, быльем поросло. Но, как ни странно, чувства мои порождала не страсть, а бесконечная нежность, замешенная на жалости, – он был так наивен и неопытен в свои сорок с лишним. Да и неудивительно: он признался, что впервые изменил жене, с которой без любви прожил больше двадцати лет. Кажется, я знаю о нем почти все, о двух его взрослых детях, о преданной любви к покойной уже матери и даже о том, что он, как и я, страшно любит кошек.

Вдруг он открыл глаза, и на лице его отразился испуг.

– Который час?

– Шесть.

– А где же Лера и Воля?

– Вернутся не раньше десяти, – успокоила я его.

– Ох, какое счастье, значит, у нас как минимум три часа в запасе! Любимая… Это была самая счастливая ночь в моей жизни… Ты такая молодая, красивая, а я… Скажи мне, неужто я тебе не противен, ведь я настолько старше тебя…

Ну что тут ответишь, если тебя переполняют нежность и любовь? И я только молча целовала его.

– Милая моя Кирочка, я ведь завтра уезжаю на три недели.

Я обмерла.

– Куда?

– В Эстонию, в отпуск. Скажи, ты… мы… мы сможем видеться, когда я вернусь?

– И ты еще спрашиваешь!

– А где? Надо что-то придумать.

– Марат, тебе когда надо уходить?

– К половине одиннадцатого я поеду в институт, а после часу дня я свободен как птица… до вечера, к восьми мне необходимо попасть на дачу, ведь завтра мы… я уезжаю. Вещи надо собрать и вообще… Знаешь что, давай встретимся в половине второго, пообедаем где-нибудь, а потом…

– А потом поедем ко мне.

– Разве это возможно?

– Да, я сейчас одна, мама с папой в Рузе.

– Вот и чудесно, значит, в половине второго встречаемся у «Националя» со стороны Манежной. А сейчас иди ко мне, скорее…

В половине десятого он ушел. Я быстро прибралась и села ждать Леру. Боже мой, вот она, любовь! Пришла и совсем меня оглушила! Ну где же Лерка, скорее бы она вернулась, меня так и распирало, необходимо было с кем-то поделиться. Я набрала номер Алевтины.

– Аль! Привет!

– Где тебя носит, я звоню, звоню! – накинулась на меня Алевтина. – Ты что, дома не ночевала?

– Не ночевала.

– Где ж это ты гуляешь?

– У Лерки.

– Ах, у Лерки, а я-то думала… Слушай, а что это у тебя с голосом? Что-то стряслось?

– Аленька, я влюбилась. До смерти, до сумасшествия.

– Вот новости! В кого? Не в Волю, надеюсь?

– Нет, в его друга, его зовут Марат…

– Холостой? – деловито осведомилась Алевтина.

– Да где они, холостые? Женатый! Но это мне не важно, я его все равно люблю!

– С первого взгляда?

– Вот именно.

– Кирка, а почему у тебя голос такой несчастный, он что, на тебя не клюнул?

– Почему это? – возмутилась я. – Еще как клюнул. Он тоже с первого взгляда.

– Так вы уже…

– Ага.

– Ну и что дальше?

– Дальше мы идем обедать в «Националь», потом едем ко мне, а завтра он на три недели уезжает в Эстонию, в отпуск.

– С женой?

– Надо полагать.

– Ты из-за этого такая пришибленная, Кирюшка?

– Да, и вообще, понимаешь, я точно знаю, тут что-то будет, но только очень тяжелое.

– Почему?

– Сама не пойму, предчувствие, наверное.

– Что-то не похоже на тебя, ты же у нас оптимистка.

– То-то и оно.

– Кирюшка, прости, мне надо сейчас собираться, мы сегодня к Ваське в лагерь едем. Ты когда дома будешь?

– Вот дождусь Лерку и поеду. А вечером, он сказал, ему к восьми надо на дачу, так что часов в восемь заходи.

– Ладно, целую, не раскисай!

Когда вернулась Лера, я, вкратце изложив ей ситуацию, накинулась на нее с расспросами о Марате. И вот что я узнала: в ранней молодости он женился на дочери соседей по даче. Эти соседи были еще и друзьями его родителей. Обе семьи хотели породниться, и хотя он вовсе не любил эту девушку, все же женился на ней, дабы не огорчать любимую маму. У него двое детей, 19-летняя дочь и 17-летний сын. Они с женой оба – генеральские дети, что называется, одного поля ягоды. И, похоже, он действительно не изменял жене, во всяком случае Воля, ближайший друг, ничего об этом не знает. Его немало удивило вчерашнее поведение Марата.

– А ты-то хороша, сидишь, как язык проглотила, вот уж на тебя не похоже! – потешалась надо мною Лерка. – Мы-то с Волькой уписываем за обе щеки, а вы только томно вздыхаете да водку глушите. Смех, ей-богу!

– Ну уж и глушим!

– Глушите, глушите!