Ник Хорнби - Как стать добрым Страница 4

На следующий день после того, как я прочитала отрывок из романа Дэвида, у меня на приеме оказалась беременная женщина с мертвым плодом — ей предстояло пройти мучительную процедуру родов, заранее зная, что ее труд обречен. Конечно, я порекомендовала такой же консилиум и тут же вспомнила о Дэвиде с его зубоскальным шедевром — естественно, я не преминула уколоть его вечером тем, что единственную возможность выплачивать ежемесячный залог за дом нам обеспечивает то, что я рекомендую, и то, что он считает ниже своего достоинства. Хороший выдался вечерок.

Когда Дэвид закрывается в своем кабинете, мешать ему нельзя, даже если жене потребовался развод. Так, во всяком случае, я полагаю — это нечто вроде нашего негласного соглашения. Налив себе еще чашку чаю и прихватив с собой номер «Гардиан» с кухонного стола, отправляюсь в постель.

Единственная толковая статья в газете, привлекшая мое внимание, рассказывала о женщине, попавшей в переплет из-за того, что она вступила в отношения с незнакомцем в первом классе самолета у всех на глазах. У мужчины в связи с этим, естественно, тоже были проблемы, но меня больше интересовала женщина. Неужели я находилась в похожей ситуации? Ни за что бы в этом не призналась, но в глубине души я прекрасно сознавала, что именно так и обстоит дело. Я в одночасье лишилась всех опор и устоев, и это тревожило меня больше всего. Я знала Стивена — конечно же знала, — и его нельзя было назвать первым встречным. Но после двадцатилетнего замужества любой сексуальный контакт на стороне кажется проявлением распутства, неразборчивости, потакания животной страсти. Встретить человека на медицинском форуме, принять предложение выпить, потом отправиться с ним выпить куда-нибудь еще, потом принять приглашение на ужин, еще раз надраться, закрепить знакомство обменом поцелуями и, наконец, назначить свидание в Лидсе, после конференции, где в результате и очутиться в одной постели… Невелика разница — снять лифчик и трусики, как об этом сообщалось в газетах, на глазах пассажиров авиарейса и переспать с человеком, которого видишь впервые в жизни. Для меня история со Стивеном была тем же самым, что случилось с этой женщиной. Мое приключение для меня было таким же безрассудным… Я уснула, укутанная рассыпавшимися листами «Гардиан», и сны мои были сексуальными, но не эротичными: в них было полно людей, занимавшихся совокуплениями, точно на картине какого-то художника, изобразившего видение ада.

Когда я проснулась и вышла из спальни, Дэвид сооружал себе сандвич на кухне.

— Привет. — Он указал ножом на разделочную доску. — Хочешь?

Что-то неуловимо домашнее просквозило в этом предложении, отчего у меня навернулись слезы. Так трогательно выглядело это предложение бутерброда, что захотелось немедленно разрыдаться. Ведь что такое развод? Развод — это когда никто уже не приготовит тебе бутерброда. Никто, и уж тем более твой бывший супруг. (Интересно, это в самом деле так или мне просто взбрела в голову очередная сентиментальная чепуха? В самом деле, ведь почти невозможно представить ситуацию, в которой разведенный Дэвид предложит мне кусочек сыра между двумя ломтиками булки. Посмотрев на Дэвида, я решила, что это и впрямь исключено. Если мы разведемся, он будет дуться на меня всю оставшуюся жизнь. И вовсе не потому, что пылает ко мне такой привязанностью, а просто в этом вся его суть.)

— Спасибо, не хочу.

— Точно?

— Точно.

— Ну, смотри сама.

Вот это больше на него похоже. Где-то здесь, конечно, прячется жало, и сказано это было со скрытой досадой — ведь его неловкая попытка выполнить пацифистский завет хиппи «Делай любовь, не войну» была встречена с неукротимой воинственностью.

— Может, вернемся к нашему разговору?

Он пожал плечами:

— Давай. К разговору о чем?

— Ну, как о чем. О нашем, вчерашнем. О чем говорили по телефону.

— И о чем таком ты говорила по телефону?

— Я говорила о том, что хочу развода.

— В самом деле? Ах вот оно что! По-твоему, именно об этом должна вести разговор жена с мужем на кухне.

— Пожалуйста, не надо шутить с такими вещами.

— А что я должен, по-твоему, делать?

— Говорить серьезно.

— Ладно. Ты требуешь развода. Я — нет. Стало быть, если тебе только не удастся доказать, что я вел себя жестоко или пренебрегал тобой, истязал тебя или унижал, или что у меня есть связи на стороне, то выход у тебя остается один: съехать с квартиры и спустя пять лет после раздельного проживания получить развод. На твоем месте я бы не откладывал. Пять лет — долгий срок. А ты, как известно, нетерпелива и не захочешь тянуть кота за хвост.

Об этом я, естественно, не подумала. Отчего-то мне взбрело в голову, что сказанного между нами вполне достаточно, чтобы простое выражение желания само по себе служило доказательством, что наш брак — чистая фикция.

— А что, если я… ну, ты понимаешь.

— Нет, не понимаю.

Я еще не готова к таким признаниям. Но это вырвалось как-то непроизвольно, само собой:

— …Если я тебе изменила?

— Ты-то? — Дэвид рассмеялся. — Сперва найди такого дурака, который на тебя позарится. Тогда ты перестанешь быть Кейти Карр, профессиональным терапевтом и матерью двух детей, и можешь изменять сколько тебе вздумается. И даже тогда я не стану с тобой разводиться. Для меня это не причина. Вот так.

Я разрывалась между облегчением и яростью. Ему было плевать даже на измену — чего стоил мой решительный шаг, совершенный прошлой ночью! Хуже того, он даже не допускал мысли, что кто-то еще захочет на меня позариться! Но, конечно, облегчение взяло верх. Моя трусость одержала победу над обидой. Она оказалась сильнее нанесенного оскорбления.

— Значит, ты решил проигнорировать вчерашний разговор.

— Да. В основном. Кроме упоминания о записке в школу.

— Так, значит, ты счастлив?

— !..

Есть особенная группа людей, отвечающих на жизненно важные безотлагательные вопросы коротким ругательством: Дэвид убежденный член этого сообщества.

— Вчера я заговорила о разводе потому, что несчастлива в семейной жизни. И ты, как мне кажется, тоже?

— Ну еще бы, с чего мне, черт возьми, быть счастливым. Идиотский вопрос.

— Но почему?

— По чертовски обычной причине.

— А именно?

— Начнем с того, что моя жена сдуру потребовала развода.

— Я задала этот вопрос, чтобы помочь тебе понять, отчего это вдруг твоя глупая жена потребовала таких мер.

— Что ж, ты хочешь сказать, что собираешься подать на развод, потому что я несчастлив?

— Отчасти и из-за этого.

— Ничего себе. Круто.

— Я должна с этим что-то сделать. Я не могу жить с вечно несчастным человеком. Ты припер меня к стенке.

— Делай, черт возьми, все, что тебе заблагорассудится.

И Дэвид, вместе с сандвичем, ушел к своему сатирическому роману.

В поликлинике нас собралось тринадцать человек: из них пять практикующих врачей и прочий медицинский персонал. Это весь штат нашего учреждения, который и выполняет основную работу, — заведующий, медсестры и регистратура, включая работающих на полставки и полный рабочий день. Я прекрасно ладила со всеми, но ближе всех сошлась с Ребеккой, тоже терапевтом. Мы вместе ходили на обед, когда выкраивали время, и раз в месяц устраивали совместный коктейль и пиццу, так что у нас не было тайн друг от друга. Мы знали друг дружку как облупленных, и обо мне ей было известно все, как никому другому. Мы были совершенно разными представительницами женского пола в медицине: Ребекка и я. К работе она относилась с игривым цинизмом, не усматривая никакой разницы между медициной и, например, рекламой и находя мое моральное удовлетворение от работы забавным и несколько нелепым. Наши разговоры, когда они не касались медицины, сводились к ее персоне, ее насущным делам и любовным злоключениям. Нет, конечно, она постоянно расспрашивала о Томе, Молли и Дэвиде, и я выкладывала очередную порцию грубостей Дэвида, неизменно веселивших ее, однако при этом все время казалось, что любой наш разговор сводится к обсуждению ее личной жизни. Ребекка уже достаточно навидалась и натерпелась на своем веку, отчего ее интимная жизнь производила впечатление полного хаоса. Вероятно, ей тоже приходилось сомневаться и терзаться — пройти до конца все то, что я испытала ночью в гостинице после измены. Но жизнь ее при этом была куда более сумбурной. Ребекка была на пять лет моложе меня, она была одинока со времени затянувшегося мучительного разрыва со своей университетской любовью, случившегося несколько лет назад. Теперь она сохла по парню, с которым встречалась всего три раза за последний месяц: она не знала, что из всего этого выйдет и приведет ли это к чему-то серьезному. Она была не уверена, что между ними наладится контакт, хотя в постели они уже контактировали. Обычно в таких разговорах я чувствовала себя несколько старомодной — когда она рассуждала о своих разрывах и новых увлечениях, я ощущала временами даже смутную зависть к одиночеству Ребекки, которое той приходилось переносить в промежутках между приключениями. Жизнь разбита вдребезги, электрическая активность в сердечных камерах заглохла — все это я испытала достаточно давно. Но на этот раз я почувствовала усталость. Кого это волнует? Хотя, с другой стороны, теперь я — замужняя женщина, которая завела себе любовника…