Жоржи Амаду - Тереза Батиста, Сладкий Мед и Отвага Страница 4

Тереза репетировала в костюме, сохранившемся от варьете: тюрбан, юбка, кофта. Большая часть тела была открыта глазам публики, вот только зачем? За пианино – Флори, меланхоличный Флори, не допускающий к ней поклонников ни литературно-артистического мира, ни юридического и тем более одонтологического. Сведущему в своем деле Флори нельзя было отказать в настойчивости и умении быть терпеливым, ведь, будучи хозяином кабаре и работодателем звезды, кто, как не он, был в лучшем положении?

В Терезу были влюблены все, и не меньше других Лулу Сантос. Хоть и с костылями, но славу бабника адвокат стяжал. Да и все прочие тоже, каждый по-своему. Поэт Сарайва открыто признавался ей в любви, читая сочиненные в её честь стихи, причем Тереза вдохновила его написать лучшие поэмы, целый цикл «Девушка цвета меди» – так назвал её сам поэт; хирург-дантист Жамил Нажар, араб с горячей кровью, предложил Терезе себя и счастье, пока она сидела перед ним с открытым ртом, а он вставлял ей золотой зуб; худож­ник не сводил с неё своих глубоких голубых глаз и молчал. Молчал и рисовал её портреты на цветных афишах, и эти написанные акварелью на плохой плакатной бумаге портреты были первыми портретами Терезы Батисты, сделанными Женнером Аугусто, кое-какие он писал позже по памяти, а несколько лет спустя в Баии Тереза согласилась позировать в ателье Рио-Вермельо. Это был тот самый портрет, за который художник получил премию. На портрете Тереза была изображена в золотых и медных тонах, юная, красивая и одета так, как во времена «Веселого Парижа»: тюрбан баиянки, короткая батистовая кофта, надетая прямо на тело, и цветная юбка в оборках, ноги голые, блестящие.

Всем она улыбалась, со всеми была любезна и приветлива за подарки и ласку, которой её окружали, но всегда ждала настоящего чувства, испытывая необходимость в человеческом тепле. И это было непросто, возможно, потому, что единственной ее знакомой профессией была профессия служанки (а вернее сказать, рабыни), проститутки, любовницы, которая бросала её в постель к разным мужчинам. Вначале это случилось из страха, потом из необходимости заработать на жизнь. Когда же к Терезе приходило чувство, она отдавалась безудержно и бездумно, по любви и только по любви, никакая симпатия не вызовет такого шквала чувств. Ни хитрый Флори, ни услужливый дантист, ни язвительный Лулу Сантос, ни молчаливый художник с проникновенным взглядом, ни поэт – какая жалость! – никто не тронул её сердца, не воспламенил тлеющего огонька любви.

Если бы Лулу Сантос сказал ей: «Милая, я хочу с тобой спать, страстно хочу тебя, и, если этого не произойдет, я буду очень страдать», Тереза легла бы с ним в постель, как это она делала не раз с другими, зарабатывая на жизнь, холодная, безразличная, выполняя обязанность. Ведь она была у адвоката в долгу, и, пожелай он её, она бы не отказала, а согласилась, как бы тяжело ей ни было. Пожелай её заходящийся в кашле чахоточный поэт, скажи ей, что он умрет счастливым, если последнюю ночь проведет в её постели, она легла бы и с ним. С адвокатом – из благодарности, в счёт долга, с поэтом – из сострадания. В подобных случаях ни отдаться страсти, ни симулировать её она не была способна. Слишком дорогой ценой заплатила за то, что могла теперь быть самой собой.

Ни адвокат, ни поэт её о том не просили, они лишь появлялись перед ней и ждали, оба её желая, но не в оплату долга и тем более не из милостыни. Все же остальные, которые просили, а Флори просил, и не раз просил, молил, стонал, ничего не получали. Ничто её не интересовало, даже деньги, которые можно было скопить; что-то еще у неё звенело в сумочке, а потом, она надеялась, что понравится публике как исполнительница самбы; Терезе так хотелось быть себе самой хозяйкой, хоть какое-то время.

Недавно приехав в Аракажу, Тереза сняла комнату с полным пансионом в доме старой Адрианы (по рекомендации Лулу) и тут же получила предложение от Венеранды, хозяйки самого дорогого заведения. По манере держаться, носить шелка, туфли на высоких каблуках Венеранда походила на куртизанку с Юга, ей никак нельзя было дать тех лет, что записаны были в её свидетельстве о рождении. Ещё девочкой Тереза слышала её имя от капитана, уже тогда мадам властвовала в Аракажу. Узнав о приезде в город Терезы, скорее всего, от Лулу Сантоса, завсегдатая её заведения, который – кто знает? – может, и знал прошлое девушки, мадам сама явилась в пансион старой Адрианы.

Раскрыв веер, Венеранда села и, холодно взглянув на любопытную Адриану, вынудила её уйти.

– Да ты еще красивее, чем мне рассказывали, – начала она разговор.

Венеранда описала свой дом свиданий: просторный особняк в колониальном стиле, сокрытый в зелени деревьев и обнесенный высокой оградой; огромные комнаты, разделенные на современные альковы; на первом этаже – гостиная с витролой, пластинками, винами, здесь поджидают гостей свободные девушки, на втором этаже – вторая парадная гостиная, где сама Венеранда принимает политических деятелей, литераторов, заводчиков, фабрикантов; столовая, внутренний сад. Тереза могла бы жить в самом доме, если бы захотела. Предлагая жилье в самом заведении, Венеранда выражала тем особое отношение к Терезе, так как здесь жили, в основном, иностранки или женщины с Юга, которые приезжали, зарабатывали деньги и возвращались обратно на Юг. Таким образом, Тереза жила бы на особом положении. Или, если она хочет, может появляться в заведении вечером, когда гости в сборе, и обслуживать всех без разбора, лишь бы платили, а нет – иметь постоянных клиентов, ею же самою и выбранных. Выказывая заботу о Терезе, Венеранда предложила подобрать ей особую клиентуру – с тугим кошельком, не связанную бременем работы, не утомляющую и приносящую прибыль. Если Тереза столь же умна, сколь красива, то, легко заработав деньги, она сможет содержать своих жиголо и накопить крупные сбережения. В доме свиданий Тереза встретится с мадам Жертрудой, француженкой, которая на заработанные деньги купила дом и землю в Эльзасе, собираясь в будущем году вернуться на родину, выйти замуж и иметь детей, если Бог пожелает и поможет.

Венеранда лениво обмахивалась веером, распространяя сильный мускусный запах, плававший в теплом летнем воздухе. Тереза с интересом внимала богатому набору соблазнов, которые рассыпала перед ней Венеранда, а когда та, широко улыбнувшись, кончила, ответила:

– Такую жизнь я уже вела, скрывать не буду, и вернусь к ней, если вынудят обстоятельства. Сейчас я не нуждаюсь в деньгах, но вам благодарна за предложение. Всякое может случиться…

Хорошим манерам её научил доктор, а когда её чему-то учили, она это помнила; даже в школе учительница Мерседес хвалила её за живой ум и прилежание.

– И даже изредка? И за хорошую плату, без ежедневных обязательств, лишь удовлетворяя каприз какой-либо важной особы? Ведь мой пансион посещают лучшие люди Аракажу!

– Я это слышала, но сейчас меня это не интересует. Извините.

Венеранда с недовольным видом покусывала ручку веера. Эта новенькая, с цыганскими чертами лица, о которой столько рассказывают пикантных историй, была бы лакомым кусочком и для беззубых сластолюбцев, и для тех, у кого мощные вставные челюсти, и деньги в кассу заведения потекли бы рекой.

– И всё же, если вдруг надумаешь, извести меня. Где меня найти, скажет любой.

– Большое спасибо. Еще раз извините.

Уже берясь за ручку двери, Венеранда обернулась.

– А знаешь, я была знакома с капитаном. Он был моим клиентом.

Лицо Терезы помрачнело, неожиданно сумрачно стало и на улице города.

– А я никогда не знала ни одного капитана.

– А! Не знала? – засмеявшись, спросила Венеранда и ушла.

5

Да, никто не трогает сердца Терезы, никто не пробуждает спящего в ней желания, никто не способен раздуть пламя из затаившейся искры! Другом может быть и адвокат, и поэт, и художник, и дантист, и владелец кабаре, но любовником – нет! А кто же из них удовлетворится нежной дружбой с красивой женщиной? Да, сердечные дела и понять, и объяснить трудно.

Велик мир Аракажу, где же в нём бродит тот парень-великан? Тот смуглый кабокло, появившийся из морских волн, обветренный и загорелый, где он, что с ним? В тот памятный вечер в кабаре, когда разразился скандал и затеялась драка, она, увидев его, испытала то самое чувство. Но на рассвете, едва забрезжило утро, он исчез, растворился, а они были из одного теста и одного цвета кожи. Из окна такси Тереза видела его в тот уходящий предрассветный час, когда утро сменяет ночь; он легко шел в сторону моря, на голове кучерявилась туча волос. Обещал вернуться.

Он один положил конец драке в кабаре, один, громко смеясь и разговаривая с присутствовавшими и отсутствовавшими, с людьми и божествами, в совершенстве владел капоэйрой[17]. Едва полицейский выхватил револьвер, угрожая выстрелить, Флори отключил свет: в темноте ведь виновника не сыщешь, да и нет свидетелей – никто ничего не видел. Тут кабокло, ловко извернувшись, выхватил оружие, и, если бы полицейский сам не свалился и не разбил свою морду о пол, можно было бы сказать, что кабокло так же ловко, не прикладывая рук и не пуская в ход ног, помог ему сделать это. Таким его увидела и узнала Тереза, и этого для нее было достаточно, чтобы думать о нём.