Самсон Агаджанян - Опаленные крылья любви Страница 4

— Ты, Константин, на меня не обижайся. Пойми меня, дипломатическая работа — это традиция нашего рода, а он у меня единственный наследник. Я его готовил не для окопной жизни. У него блестящее будущее. И ты это должен понять.

— Я-то давно понял тебя, а вот поймет ли тебя он?

— Сейчас не поймет, поймет после. Давай выпьем, а то я уж забыл, когда с тобой пил.

Они выпили. Генерал поинтересовался:

— Алексей Романович, что слышно в верхах?

Тот неопределенно пожал плечами. По глазам было видно, что он не хочет вступать в разговор на эту тему.

— Ну, а что слышно среди генералитета? — задал встречный вопрос Алексей Романович.

— Военная тайна! — тонко улыбаясь, ответил генерал.

Алексей Романович усмехнулся и налил еще коньяку.

Какое-то время они молча, маленькими глотками, пили. Каждый понимал смысл вопроса, который они задали друг другу. В верхних эшелонах все упорнее шли слухи, что дни Хрущева сочтены.

— А какую позицию занимает генералитет по вопросу современной политики Хрущева?

— Мы — нейтралитет! — коротко ответил генерал.

— Это солдат может так отвечать, — не согласился Алексей Романович, — а ты генерал, и судьба страны для генералов не должна быть безразлична. Или ты забыл Карибский кризис?

— Нет, Алексей, я не забыл! Но только смею напомнить, что Карибский кризис — это дело рук не военных, а ваших дипломатических умников. Это с вашей подсказки Хрущев ракеты решил на Кубе разместить. Мы, военные, вне политики и особенно вне решения внутренних вопросов при дележке власти,

— Выходит, уважаемый генерал, армию не интересует, кто у руля и куда он рулит?

— Кто у руля и куда он рулит, это не наше дело. У нас совсем другая задача.

— Да-а… — покачал головой Алексей Романович. — Не думал, что генерал-полковник, занимающий солидную должность, так примитивно рассуждает. Армия вне политики — это солдафонское мышление! — Увидев, как побагровело лицо генерала, Русин замолчал и поспешно налил себе коньяку. — Мой генерал, по выражению вашего лица чувствую, что мои слова задели вас. Прошу так близко не принимать к сердцу.

— Принял, еще как принял, уважаемый дипломатический работник высшего класса. Но запомните одно: тот политик, который свои внутренние дела хочет решить с использованием армии, тот не политик, Он не добра желает своему народу, а крови. У армии оружие, и благодарите Бога, чтобы оно молчало.

Генерал встал, с неприязнью посмотрел на холеное лицо родственника, попрощался и вышел.

К великой радости родителей, Володя сдал документы в институт международных отношений. Первый экзамен он выдержал на «отлично», а так как школу он закончил с золотой медалью, автоматически стал студентом. Но с первых же дней студенческой жизни он понял, что его по-прежнему тянет в военное училище. Он часто ругал себя, что послушался дядю,

Осенью, когда тихо и мирно проводили Хрущева на пенсию, отца вновь направили работать в посольство СССР в США. Володя остался в Москве с домработницей. Учеба давалась ему легко, и он без труда на одни пятерки сдал все экзамены зимней сессии. Он окончательно решил дотянуть до лета, забрать документы и поступать в военное училище. Чтобы время даром не терять, стал заниматься самбо. После первой же тренировки тренер вызвал его к себе и спросил, занимался ли он раньше борьбой. Володя уклонился от подробного ответа, лишь сказал, что тренировался самостоятельно. Парень явно удивил тренера. «Если им заняться, — размышлял тот, — из него получится большой мастер». Не знал он, что «новичок» пять лет в Америке занимался у старика-китайца Ли, отца своего друга, у которого и постиг тайны восточного единоборства.

К майским праздникам, неожиданно для многих на отборочных соревнованиях Русин занял первое место и был включен в сборную команду «Спартака» для участия в чемпионате РСФСР. Без особого напряжения молодой гигант побеждал своих соперников. В финале ему пришлось бороться с многократным чемпионом страны Готадзе. Схватка с первой же минуты сложилась для Русина довольно неудачно. Темпераментный Готадзе буквально ошеломил его. Время подходило к концу, а он проигрывал много баллов своему сопернику. Тренер Самородов сидел в стороне и спокойно смотрел на схватку. Серебро, которое уже, считай, лежало в кармане у его ученика, было высшей пробы. Это был ошеломляющий успех. Все поздравляли его и спрашивали, где он такого самородка нашел. В ответ тренер только улыбался и разводил руками.

…В очередной раз пытаясь поймать противника на прием, Русин поскользнулся и сам попался. Готадзе бросил его на ковер и, захватив руку, применил болевой прием. Русин почувствовал в предплечье страшную боль. Ему показалось, что еще немного — и рука сломается. В знак поражения он поднял руку, чтобы хлопнуть по ковру, но увидев злорадную, победную улыбку противника, замер. Боль становилась невыносимой. Владимир закрыл глаза и неожиданно, как наяву, увидел лицо своего учителя Ли. Старик спокойно смотрел на него. «Ван, — тихо произнес Ли, — физическая боль — это не самая страшная боль. Сильнее ее другая боль».

Он открыл глаза. Старик исчез. Он посмотрел на противника и вновь в глазах Готадзе увидел ту же злорадную улыбку. На какую-то долю секунды Русин потерял контроль над собой, и его рука, сделав молниеносное движение, коснулась тела противника. Русин увидел, как у Готадзе расширились зрачки глаз. Словно рыба, он глотал воздух. Воспользовавшись его шоковым состоянием, Русин освободился от его захвата, вскочил на ноги. Зал, не понимая, что произошло, замер. Судья опустился на колено и посмотрел в глаза Готадзе. Потом он повернулся и рукой подозвал медработника. Врач подбежал к Готадзе, осмотрел его и сунул под нос вату с нашатырным спиртом. Готадзе несколько раз мотнул головой. Потом приподнявшись с ковра, неуклюже встал, словно не соображая, что с ним произошло, и, медленно пошатываясь, сошел с ковра.

— Вы будете бороться? — спросил судья у Готадзе.

В ответ Готадзе отрицательно покачал головой. Судья подозвал к себе своих помощников и стал с ними совещаться. Ни судьи, ни тысячи болельщиков не могли понять, почему Готадзе прекратил борьбу. И лишь один человек, тренер Русина, заметил молниеносный, никому не понятный болевой прием, который применил его подопечный. Русин посмотрел в сторону понуро сидевшего Готадзе и направился к судьям. Тренер, наблюдавший за ним, понял его намерения, быстро подбежал к нему и преградил дорогу.

— Не надо, — хватая его за локоть, зло зашипел он, — ты чемпион!

Русин молча отстранил его руку, подошел к главному судье и сказал, что он применил недозволенный прием. Судья недоверчиво посмотрел на него. Владимир, чтобы убедить судью в достоверности своих слов, слегка коснулся пальцем его тела, и не оглядываясь, направился в раздевалку. Он не видел, что судья, как и Готадзе, глотая воздух, расширенными глазами смотрел ему вслед. Владимиру Русину зачли поражение.

В раздевалке к нему подошел его тренер,

— Слушай, парень, я много на свете видел дураков, но среди них ты чемпион! Надо быть идиотом, чтобы своими собственными руками золото отдать!

— Василий Арнольдович, он честно победил, — спокойно отозвался Русин, — Вы же видели, что я применил запрещенный прием.

— А мне наплевать на твою честность! — взревел тренер.

— А мне нет. Поэтому нам с вами не по пути. Прощайте, Я ухожу.

— Ну и катись! — вне себя от ярости закричал тренер.

Сдав все экзамены и зачеты за первый курс, Володя забрал документы из института. Он твердо решил поступать в военное училище. По дороге домой решил заглянуть к дяде на работу. В Министерстве обороны он сказал дежурному подполковнику, к кому он пришел, и через минуту в сопровождении посыльного поднялся на третий этаж. В обширном кабинете за длинным полированным столом сидел дядя. Константин Викторович, увидев племянника, широко улыбнулся и пошел к нему навстречу.

— Рад тебя видеть, — крепко обнимая за плечи племянника, прогудел генерал. — Садись, рассказывай, какими судьбами ко мне?

— Проходил мимо, думаю, дай зайду, а то я ни разу не был у вас.

— Как у тебя дела?

— Нормально, — ответил Володя.

— Вот и прекрасно!

Володя неожиданно засмеялся.

— Что случилось? — спросил генерал.

— Нет, ничего. Просто вспомнил, как в прошлом году после выпускного вечера отец тоже спросил, как дела, а я ответил «нормально». Так он мне за такой ответ целую лекцию прочитал.

— Ты, Володя, на отца не обижайся. Мужик он неплохой. Работа у него такая. Как у тебя с учебой?

— Дядя Костя, я сейчас из института документы забрал. Решил в военное поступать.

— А родители знают?

— Нет, когда поступлю, тогда напишу.

— Не завидую им, когда они такое письмо получат. От Оли и мне влетит. А ты хорошо подумал?