Алексей Семенов - Голые циники Страница 4

Одновременно, с другой стороны, Пермский ОМОН вышел на работу.

Бойцы были с телевизионной группой, которая снимала материал о ходе военных действий. Нижегородский ОМОН шел через высокий кустарник на пермский, с инстинктом стрелять на любой шорох. Пермяки хотели атаковать идущих людей, приняв их за афганских боевиков. Чудо, а точнее, русские чувства спасли ситуацию.

Услышав «Ебаный свет! Не растягиваться! Кучнее! Последние прикрывают!» — пермские бойцы не атаковали. Счастливая случайность, которой на войне совсем мало, спасла нижегородцев от распиздяйства штабных стратегов и координаторов боевых операций. На видеокамеру оператора пермского телеканала вышел нижегородский омоновец, кавалер трех орденов Мужества Сергей Колесников, в крови и ненависти. Потом они подружились и уже не могли друг без друга.

На базе отошли и осознали… плакали над убитым товарищем, и оператор… плакал и снимал. По-другому нельзя…

Сейчас «Герой России» работал охранником в супермаркете. В другие организации не брали прошедших горячие точки, считали психически покалеченными и… просто боялись.

«Сверхтонкий и ароматизированный», — прочел Сергей на презервативе. Он вспомнил, как лет семь назад в школу приехал лидер бойскаутского движения из Штатов и рассказывал, как в презервативе, вставленном в носок, долгое время можно хранить пресную воду.

Сергея тогда директор вывел из класса за то, что тот спросил:

— А после этого можно ли презерватив использовать по своему прямому назначению?

Одноклассники дико смеялись, а бойскаут не знал что ответить.

«Лучше быть пионером», — подумал тогда Сергей и решительно вырвал из дневника обращение директрисы к родителям. Вот и сейчас, стоя в туалете супермаркета, он твердо решил, что девчонка, вывернувшая сумку и всунувшая ему презерватив, когда-нибудь будет его. И он обязательно воспользуется именно этим презервативом.

— Ты ебнулся?! Ты ебнулся, что ли?! Какая «Всемирная проституция»?! Я — твоя всемирная проституция!!! — Варвара схватила что-то, что оказалось под рукой, запустила в Ричарда и попала в лицо.

Рич сморкнулся в себя и выплюнул на ладонь кусок крови:

— Я заслуживаю это… наверное.

А потом долго глазами смотрели в глаза до боли и молчали. Варвара закричала первая:

— Скажи, что не поедешь спать со шлюхами, что любишь меня. Скажи… скажи…

Ричард подошел к раковине, включил горячую воду и тер ладони даже тогда, когда крови совсем не осталось. Он не знал, что говорить:

— Послушай меня… успокойся, блядь, уже… Я только буду делать вид, что трахаюсь с ними, а на самом деле не буду.

— Я ненавижу тебя, — Варвара дрожала вся, — ненавижу твоего отца, этого ебаного ублюдка, который на мать твою плевал всегда и трахал стажерок, а ты, скотина, стал похожим на него. Только деньги и слава. Соси у него всю жизнь, мразь…

Ричард ударил Варвару.

На полу валялся пейджер, разбивший Ричу нос, с его последним сообщением: «Очень люблю тебя, девочка».

В 7:00 китайский будильник на смешном полурусском сказал: «Симьтясовьньольньоль минуть». Оська Барон вскочил на ноги. Он придумал это давно — вскакивать резко на ноги после сигнала и говорить, что он хочет сегодня добиться. Сегодня он хотел отомстить однокласснику, обозвавшему его «жидярой» на перемене и выкинувшему руку вперед с криком: «Хайль!» Оська не был свиньей, мстить каждому придурку ему не хотелось, слишком много шуток на еврейскую тему он наслышался не только от врагов, но и от друзей. Друзья всегда считают, что настоящие друзья имеют право жестоко подшучивать. Оська терпел, но не в этот раз. Этот одноклассник, с красивым именем Константин, бесил еще и тем, что громко рыгал и даже умудрялся при этом говорить нараспев: «Я — Кин Ко-о-о-о-онг», или «Молилась ли ты на ночь, Дездемо-о-о-о-она?!» Этим смешил таких же дебилов и считался в классе самым остроумным. Оська придумал жестокую штуку и решил сегодня ее обязательно реализовать.

А пока он сидел и отрезал себе кусок «Докторской» в синюге. Печенье и пряники он не ел никогда. «Маленький, но не сластена… странно», — говорили про него взрослые. «Странно, что они меня не знают, и так лично думают», — думал Оська и засыпал в чашку кофе пять ложек сахарного песка.

«Обещаю получить „5“. Очень вас люблю. Оська».

Оська каждое утро писал записки родителям и прикреплял их магнитом к холодильнику. Они писали ему ответ. Такая тайная переписка позволяла ему спрашивать у родителей то, что он побоялся бы сказать на словах. Родители понимали это и доверяли умному не по годам мальчишке. Уже много раз их вызывали к директору школы за несносное поведение сына, но каждый раз, возвращаясь домой после собрания, они были на его стороне. Не только родительская позиция, — поведение их сына казалось им правильным и с точки зрения морали, и с точки зрения мужского достоинства.

Однажды, пока в классе не было учительницы, один одноклассник Оськи нарисовал на ее стуле мелом член. Оська не успел подбежать и стереть, как учительница вошла в класс. После: «Здравствуйте, дети, садитесь», — она и сама села на стул. Все дико смеялись, а Оська встал и вышел из класса. Учительница, которую он боготворил, подумала, что это он нарисовал. На перемене в классе географии абсолютно спокойный Оська взял со стола учителя глобус, подошел к «остроумному» однокласснику и разбил земной шар о его голову.

Оська был маленьким и не смог оценить иронию отца, возвратившегося от директора и обнявшего сына: «Я в очередной раз убедился, что планета развалится не от метеоритов. Она разобьется о головы непробудных подлецов».

«Я горжусь тобой, сын! Отец»

Эту записку от отца Оська нашел утром. Он свернул и положил ее в свой тайник, надеясь, что когда ему самому станет 45 лет, то он сможет эту же записку прикрепить к холодильнику уже для своего сына.

Юрий Исаакович написал записку для Оськи. Жена стояла рядом и улыбалась. За входной дверью на крыльце, в ожидающе-деловой позе, зевали охранники. Юрий Исаакович резко взял жену за горло и аккуратно припечатал к входной двери. Хоть и прошло 25 лет со свадьбы, они любили целоваться навзрыд. Каждый день и много.

Славка часто говорила им в такие моменты: «Хоть бы детей постеснялись, извращенцы!»

И получала от отца: «Когда у тебя будет молодой человек, сосись с ним при нас — глазом не моргнем, а если расстанешься с ним и будешь сосаться со вторым, я твои сосалки степлером зашью, а его сосалку собакам скормлю, понятно?!»

Барони любили друг друга… Дверь дрогнула, охранники взволнованно переглянулись. Когда Юрий Исаакович садился в машину и мечтательно улыбался, пожилой водитель, неизменный вот уже 15 лет, сказал:

— Юрий Исаакович, смотрю на вас по утрам и завидую, как вам повезло.

— Сергей Ви-и-икторович, не в деньгах счастье…

— Да и я не про деньги… я про жену вашу. Настоящая жена бандита. Она ведь вас своей грудью закроет. Вон охранники зассат, а она закроет. Завидую я вам…

— Спасибо, Сереж… Я тоже… завидую себе… — У этого монстра, не раз отдававшего команду «обанкротить такую-то кампанию», «запугать такого-то чиновника», «поставить прослушку за таким-то подчиненным», дрогнула губа.

— Сергей Викторович, я забыл дома документы, давайте вернемся…

Жена была в душе. В костюме и ботинках он ворвался к ней в кабинку, обнял лицо и целовал-целовал-целовал: «Я люблю тебя! ЯЛЮБЛЮТЕБЯ!!!» А она обнимала своего промокшего банкира и плакала от счастья.

Варвара и Слава Барон заговорщицки шли по улице, потом начали идти быстрее, потом побежали, понеслись и начали дико ржать. Они забежали в ближайшую подворотню и повисли друг на друге. Варвара открыла сумку, достала бутылку виски «Blue Label», открыла и залила прямо в горло. Слава визжала:

— Ты бы видела его глаза, когда сказала: «Пинкертон, может, сегодня я тебя обыщу?»

— На, пей, — Варвара протянула бутылку Славе.

— Я не буду, мне нельзя, я только шампанское… — загнусавила Славка.

— Пей, иначе отберу у тебя вибратор! — пошутила Варвара.

— И ты туда же!!! — завопила Слава, схватила бутылку и стала пить, как воду. Виски можно пить как воду, но не больше одного стакана — дышать становится нечем.

Прошел час. 20:00. Две пьяные подружки сидели на скамейке какого-то дворика и впервые говорили друг другу правду, периодически удаляясь в ближайший кустарник поблевать и посикать.

— Как не было?! — поразилась Варвара. — Слушай, Барон, а с тем, ну про которого ты говорила… ну такой… ну от которого рыбой всегда перло…

Они уже не могли смеяться. Скулы сводило от боли. Слава пыталась остановить смех:

— Ну не было… Мы только целоваться, я глаза закрываю и представляю себе… селедку… соленую (истерично смеясь и пуская пузыри из носа, Слава впервые в жизни перестала бояться быть глупой, ранимой и некрасивой)… Он мне один раз такой: «Чего бы ты больше всего хотела?» Я и вывалила: «Чтоб ты не пах рыбой».