Шолом Алейхем - Веселая компания Страница 4

И тут Аркадий громко расхохотался, да еще с каким-то взвизгиванием. Но увидев, что его никто не поддерживает, стал оправдываться:

– Не думайте, что я, упаси боже, прирожденный шулер, картежник, мазурик! То есть я, конечно, не праведник в шубе. Мне нечего перед вами рисоваться – ведь я не собираюсь с вами породниться, не прошу денег взаймы; боюсь, и сами вы, извините за выражение, такая же голь, как и я. Другой на моем месте обязательно приукрасил бы, а я говорю в открытую. У меня правда вся на поверхности, как на тарелочке. Нужда, понимаете ли, заставила взяться за этот горький хлеб. Один мой хороший знакомый говорит: лежит – бери, не то другой возьмет! Короче говоря, я вертелся на этих именинах до тех пор, пока не разразился скандал. Мы нарвались на молодчика вроде меня, который привел с собой «кокарду». Я поразмыслил и тут же смылся, а там на короткое время и вовсе исчез. Я, видите ли, не люблю, когда ко мне пристают с вопросами: «Кто вы такой? Чем занимаетесь? Ваша профессия?» Ведь если каждого экзаменовать, то, поверьте, больше половины города придется отправить в арестантские роты. Что? Разве не так?

Ни Бронзентолер, ни его квартирант не сказали ему ни «да», ни «нет». Они хотели выслушать биографию нового сожителя до конца, и он доставил им это удовольствие и рассказ свой продолжил.

– Однако долго ходить без работы тоже не дело. К тому же искушение больно велико. Кто однажды испробовал карты, жить без них не может. Тянет, как пьяницу к водке. Я воздерживался, соблюдал пост до тех пор, пока не познакомился в бильярдной с одним стрелком, который открыл мне глаза, ввел в новый мир, именуемый клубом. И тут для меня началась новая жизнь, я познал, что такое рай земной! Словечко-то какое – клуб! Сюда можно прийти когда угодно, играть с кем угодно, во что угодно и на сколько угодно. Желательно вам – стойте в стороне, глядите и «мажьте» сколько влезет, а нет – садитесь за стол и «отвечайте» на карту. Везет – хорошо, нет – ложитесь в гроб! Значит, не удалось вам сплясать с медведем. Никто не спрашивает – кто вы такой, откуда у вас деньги. Выиграли вы или проиграли – никому до этого дела нет. Пока у вас бренчит в кармане и есть что ставить – вы ставите, нет – катитесь на все четыре стороны! Вот что значит клуб! Можете в один день спустить целое состояние, проиграть последние штаны. Зато, если придет карта и придут пасы, делайте так, как я делал, когда мне везло! Режьте, рубите, крошите, дерите шкуру! Выворачивайте у этих недоносков кишки, мать их черт!

Аркадий так расходился, что грохнул кулаком по столу, и сочинитель чуть не свалился на пол.

– Полегче немного! – предупредил его Бронзентолер. – Вы снова насмерть перепугали моего Чемчурочку.

Аркадий стал извиняться:

– Понимаете, досадно! Ну, зачем я отдал им обратно свое золото? Я мог убраться оттуда с порядочным кушем, и не один раз, а много раз; завести лошадок и выезд на резиновом ходу, приобрести шубу, сунуть руки в карманы, как другие это делают, – и готов добропорядочный хозяин в Егупеце. Но черт его знает, что со мной. Проигрываю – меня не трогает. Но как только начну выигрывать – сразу кажется: вот они, пришли пасы! И я уже мечтаю добраться до тринадцатого выигрыша. Я рвусь, лезу на стену, стреляю пачками: двадцать пять против двадцати, пятьдесят против сорока, сто против восьмидесяти, двести против ста шестидесяти! Ставлю четыреста против трехсот шестидесяти, восемьсот против шестисот сорока!..

– Стоп! – остановил его Бронзентолер. – Этак можете за шестую тысячу заехать.

Аркадий немного обиделся.

– Вы, наверное, думаете, что я преувеличиваю, рассказываю бабушкины сказки? Можете говорить что угодно, но лгуном я никогда не был. Чтоб мне не свидеться со своей старушкой матерью! Это самая большая моя клятва. Потому что мать для меня самое дорогое. Я и поныне посылаю ей целковый в неделю, хоть тут гром греми, молния сверкай! И чтоб мне так счастье привалило, чтоб мне поскорей пришли все тринадцать выигрышей, как я говорю вам правду! Все несчастье в том, что нет у меня четвертного билета и я не могу отправиться в клуб. Понимаете ли, вышла вся мелочь, и к тому же задолжал друзьям-приятелям. У меня даже волосы на голове запроданы. Отнес в ломбард золотые часы, кольцо, подобрал где какая ценность и заложил. А после всего этого доложу вам – если мне удастся добыть четвертной билет, а я его с божьей помощью добуду, я тут же сколочу состояние в сто тысяч рублей. Вы. смотрите на меня как на сумасшедшего? Так ведь? А я вот вам посчитаю, и вы сами убедитесь, что такой молодец, как я, может сделать из двадцатипятирублевой бумажки сто тысяч чистоганом, да еще с хвостиком. Знаете вы, что такое тринадцать выигрышей с четвертного билета? Ну-ка, потрудитесь, возьмите перо и чернила!

– Насчет этого у меня Чемчура мастер, – заявил Бронзентолер.

И тут сочинитель, обмакнув перо в чернильницу, уставился на Аркадия. А тот стал диктовать:

– Пишите, пожалуйста: двадцать пять, и пятьдесят, и сто, и двести, и четыреста, и восемьсот. Каждый выигрыш вдвое больше предыдущего! Тысяча шестьсот, затем три тысячи двести, шесть тысяч четыреста, двенадцать тысяч восемьсот. У нас тут только десять пасов! Дальше – двадцать пять тысяч шестьсот, пятьдесят одна тысяча двести и сто две тысячи четыреста. Теперь понимаете, как у меня дела идут!

Аркадий рассмеялся, по обыкновению чуть взвизгнув при этом, сунул сигару в зубы, руки заложил в карманы и, отступя на несколько шагов, остановился посреди комнаты, чуть выставив одну ногу и легко покачиваясь всем корпусом. Он выглядел человеком, к которому только что пришли все тринадцать пасов и он приобрел кругленькую сумму. Настоящий барон!

Кто в эту минуту не видел Аркадия Швейцера, тот сроду не видел счастливого человека.

Глава шестая

– Так, значит! – пропел Бронзентолер и вытянулся во всю свою длину. – Теперь я понимаю, чего вы добиваетесь. Вы ищете вчерашний день, а иначе говоря, тринадцатый выигрыш. Хотите постичь игру до самых глубин. Конечно, конечно! Ничего не скажешь, и это дело. Но дело не столь верное, как вам кажется.

Аркадий Швейцер почувствовал себя обиженным.

– Не столь верное, говорите? Благо вам, когда фабрики ваши дымят, пароходы бороздят моря, мельницы мелют, а сами вы сидите на готовеньком и стрижете купоны из ваших книжек папиросной бумаги. Извините, господин хороший, но я хочу спросить вас, напшиклад,[3] чем вы-то сами, собственно, занимаетесь?

– Чем занимаюсь? Эге-ге-ге! – затянул хозяин. – Многие ломали над этим голову – хотели уразуметь то жег самое. Вон околоточный уже сколько раз допытывался. Только черта с два кому-нибудь такое в голову взбредет!

– В чем же дело? Вы пишете заклинания для дверных косяков или изгоняете бесов? Может, вы печатаете фальшивые бумажки? Мне вы можете сказать, это погребено, как в железном сундуке со звоном.

– Э, да я вас совсем не боюсь, пусть вам не кажется. Все дело в том, что здесь и говорить не о чем.

– Но название этому должно быть?

– В том-то и штука, что никакого названия нет. Ну, какое название, по-вашему, Чемчура, можно этому дать? Что вы молчите?

Маленький сочинитель, точно очнувшись от сна, спрыгнул с кровати и, подтанцовывая по своему обыкновению, поправил очки и повернулся на одной ноге.

– Как назвать ваше занятие? Да ему нет названия.

– Вот видите! – заметил хозяин, показывая глазами на сочинителя. – Видели, как Чемчура повернулся только что на одной ноге и остался на месте? Точно так и я верчусь вокруг одного дела, очень большого, уже бог весть с коих пор. Верчусь, верчусь, и все на том же месте.

– А-а! Ну, теперь все понятно! – ухмыльнулся Швейцер. – Вы маклер. Из тех маклеров, что продают вершины егупецких гор, тень бойберикского леса, меняют вчерашний день па одесский лиман и прокладывают железную дорогу прямым сообщением из Мазеповки на луну. Так и говорите! Чего ж вы канителите? Вы – наш брат. Мое почтение вам! Когда есть необходимость, я тоже заявляю, что я маклер. У меня в чемодане тоже лежат две-три описи богатых поместий, где имеются прекрасные леса, огромные дворцы, породистые лошади, зеркальные пруды, богатые рыбой и дикими утками.

– Те-те-те! – прервал его Бронзентолер. – Ох и шутник! Смотрите-ка, как он раскудахтался – ни дать ни взять проповедник в синагоге! Ничего подобного! Я никогда не был маклером и никогда им не буду. Даже и не касался маклерства. Мое дело – наследство. Мы тягаемся из-за наследства, из-за большого наследства.

– Наследство? – подхватил Аркадий. – От кого? От какого-нибудь дедушки? Наверно, большое хозяйство – несколько деревень со стадами, с отарами овец, с водяными мельницами, корчмами, с великим множеством построек, с каменными лавками. Как же иначе – еврейское наследство!

– Опять! Вы снова распустили свой язык? Если хотите выслушать меня, то не перебивайте! Ведь я вас не перебивал, – недовольно сказал Бронзентолер и, сладко затянувшись папиросой, оперся о стол, вытянул длинные ноги и принялся рассказывать. А оба жильца напряженно слушали.