Юрий Козлов - Воздушный замок Страница 4

Так, незаметно, Маша миновала двор, перешла улицу и двигалась теперь в сторону Филёвского парка, краснеющего и желтеющего вдали. И не Маша это шла в осенний парк, а вообще девятиклассница уходила со своими неразгаданными чувствами в осень, в лес, в голубое небо, в усталое солнце, утомлённо поглаживающее верхушки деревьев. Однако же странное вообще, когда собственные деяния кажутся ничего не значащими, когда собственная жизнь легче одуванчикового пуха, продолжаться вечно не могло, и Маша ойкнула, когда увидела, что ей уже пятнадцать минут как пора сидеть на уроке географии. Но Филёвский парк… Но листья… Но небо… Маша решила на некоторое время забыть про школу. Она по-прежнему не понимала, что с ней происходит. Не шла — летела не чуя ног. Листья шептали что-то сухими губами. На утренней луне, как на матовом блюдце, проступили синие узоры. Маша догадывалась, что это мёртвые лунные моря и материки. А сторонний взгляд сверху вдруг съёживал всю пятнадцатилетнюю Машину жизнь до иголки, до какого-нибудь эпизода и преподносил этот эпизод с мельчайшими подробностями, заставляя переживать то, что давно пережито, плакать над тем, что давно оплакано, сожалеть о том, что невозвратимо.

«Зачем? Зачем?» — пугалась Маша, вспоминая случаи трёхлетней давности…

…В первую же свою прогулку в новом дворе Маша стала свидетельницей и участницей событий удивительных. Едва только гвоздь успел войти в бетонную стену как в масло, едва только дюреровская «Меланхолия» воцарилась в новой квартире, Маша отправилась в незнакомый, а поэтому страшноватый двор, откуда доносились чужие звонкие голоса, где мяч устало бухал, отскакивая от стен. Однако чувствовалось, что и пронзительный крик стекла мячу привычен.

Маша вышла во двор и показалась сама себе мышкой, забравшейся в гигантский амбар. Так величествен был дом, так могуче опоясывал он двор. Голубой столб воздуха стоял между двумя несоприкасающимися корпусами.

Был май. Молодые женщины несли букеты сирени. Редкие для города вишня и яблоня безнадёжно и яростно цвели в сквере, словно предчувствовали, что ни одна вишенка не успеет покраснеть, ни одно яблочко не засветит сквозь листья спелым боком. А в самом центре сквера царственно шелестел ветками огромный дуб неведомого возраста. Под дубом стояла белобрысая девочка с голубыми застенчивыми глазами и что-то рисовала. Маша тихонько взглянула из-за её спины и увидела, что девочка рисует яблоню и вишню. Маша сделала ещё один круг, чтобы попасться на глаза рисовальщице и таким образом познакомиться, но та её не заметила. Или сделала вид. Маша обратила внимание, что взгляд у девочки был только тогда застенчивым и мягким, когда она смотрела на яблоню с вишней. Когда же она переводила взгляд на рисунок, взгляд суровел, появлялась в нём некоторая даже резкость, и, казалось, девочка недовольна тем, что нарисовала. Маша ещё раз взглянула на рисунок и увидела, что рисует девочка не два случайных дерева, а какой-то сплошной цветущий лес, где всё перепуталось — белые лепестки, небо, солнце.

— Не мешай! — попросила девочка, бросив нежный взгляд на деревья.

— Я только посмотрю… — сказала Маша.

— Не мешай, а то не успею. — Девочка резко посмотрела на рисунок и решительно взялась за белый карандаш, усугубляя всеобщее цветенье.

— Что ты рисуешь? — удивилась Маша. — Здесь всего два дерева!

— Бикулине на память, — ответила девочка. — Бикулина любит, когда всего много.

— Кому на память?

— Ты откуда взялась? — Девочка внимательно оглядела Машу. — А… Новенькая? Только переехала?

Маша кивнула.

— Ну не мешай! — Девочка ещё энергичнее заработала карандашами, потеряв, по-видимому, к Маше всякий интерес.

Вечернее солнце тем временем обрядило низкие белые облака в розовые юбки. Во двор въехал белый автобус с розовой крышей. «Надо же, — удивилась Маша, — на облако похож…» Молодые атлеты в иностранных тренировочных костюмах вышли из автобуса, исчезли в подъезде, а потом угрюмо принялись заносить в автобус чемоданы и кое-какие пожитки. Вещей, однако, было немного, видать, переезжали не насовсем. В завершение хмурый атлет осторожно вынес бронзовый футбольный мяч на длинной, похожей на шпагу подставке. Мяч тускло заблестел, ловя уходящее солнце. Потом из подъезда пружинисто вышел седовласый мужчина, за ним маленькая стройная женщина, а следом девочка в зелёном, как трава, платье.

— Бикулина! Бикулина! — закричала рисовальщица. — На, возьми на память! — Протянула рисунок. — Ты пиши мне! Каждый день пиши мне!

Девочка в зелёном платье взяла рисунок, пристально в него всмотрелась. Зелёные глаза её вдруг полыхнули, как у кошки в темноте.

— Эх вы! — закричала она атлетам, топчущимся около автобуса. — Сапожники! О, какие же… Так глупо проиграть! Из-за вас мы теперь уезжаем в Одессу! — И, не в силах сдерживать слёзы, разрыдалась.

— Юля! Прекрати! С ума сошла! — Седовласый мужчина огляделся. Никого, к счастью, не считая Маши и рисовальщицы, поблизости не было. — Успокойся, мы же не насовсем уезжаем.

— А вдруг тебя никогда не переведут в Москву? — истерически закричала Юля.

— Переведут… Я тебе обещаю, — с трудом улыбнулся мужчина.

— А я… — Юля тянула это «я», как ведро из колодца. Рождённое из шёпота «я» набирало страшную силу и уже гремело эхом, колотило по окнам, неистовствовало в пространстве, опоясанном домом. — Я не хочу! Я не хочу… Я… не хочу!

Столько страсти, энергии, воли было в этом «я», что даже у бывалых атлетов-пораженцев лица изменились. А Юля, вторично полыхнув глазами, порывисто обняла рисовальщицу. — До свидания, Рыбочка! До свидания, подружка! Ты меня не забудешь?

— Я тебя не забуду! — всхлипнула рисовальщица. — Я тебя буду ждать. Возвращайся быстрей!

— Только если проклятые одесситы возьмут кубок! — горько сказала Юля. — Медалей им сезона три не видать… — Она снова посмотрела на рисунок, чуть приоткрыла рот. Маша испугалась, что ещё одно громогласное «я» расколотит тишину, но этого не случилось.

— Юля! — позвал отец. Шофёр коротко просигналил. — Самолёт через полтора часа. Надо ехать.

Глаза у Юлии сузились и ещё пуще зазеленели.

— Стой на месте, Рыба! — прошептала она. — А ты… бледноногая, иди-ка сюда!

— Я? Сама ты бледноногая… — Маша на всякий случай шагнула назад.

— Иди, иди, не бойся! — приказала Юля. — Косу я тебе выдрать всегда успею…

— Чего? — Маша отступила ещё на шаг.

— Иди сюда!

Словно загипнотизированная, Маша приблизилась.

— Видишь коричневую сумку, бледноногая? — спросила Юля. — С застёжками. Сейчас ты как будто пойдёшь мимо и схватишь её с подножки, поняла? Схватишь и, как ветер, прилетишь сюда! Поняла?

— Юля! — Мужчина, казалось, потерял терпение. Вышел из автобуса.

— Сейчас, папочка! — сладко ответила Юля. Но как не соответствовал сладкий, покорный голос сжатым в ниточку губам, злому решительному накалу зелёных глаз. — Ну, пошла! — не прошептала, прошипела Юля.

— 3-зачем?

— Пошла!

Маша медленно двинулась в сторону автобуса, неуверенно улыбаясь и неотрывно глядя на сумку.

— На сумку-то не смотри как удав, — услышала голос Юли.

Мужчина в это время поднялся в автобус. За ним потянулись атлеты. Это облегчило Машину задачу. Схватив сумку, Маша попятилась, упала, поднялась и, сделав непонятный зигзаг, вернулась в сквер, где Юля топала ногами и кричала: «Быстрей, быстрей!»

Дальше произошло нечто совершенно неожиданное. Вырвав у Маши из рук сумку, Юля, как обезьянка, стала карабкаться на дуб, только белые ноги мелькали да сумка рывками взлетала всё выше и выше. Вскоре Юля оказалась на такой высоте, откуда двор ей предстал в ином измерении, потому что она прокричала:

— Рыба! Ты сверху похожа на курицу! А ты, новенькая, на крысу!

Из автобуса вышли все. Обступили дуб.

— Юля! Что за шутки? — устало спросил отец.

— Юля! Я лезу к тебе! — заявила мать.

Угрюмые атлеты быстро притащили откуда-то брезент, растянули под дубом. Они, судя по всему, были всегда готовы к любым неожиданностям. Удивить их было трудно.

— Эй, прыгай! — крикнул самый находчивый.

Из зелёных шелестящих веток послышался спокойный голос:

— Это исключено.

— Что исключено?

— Я не прыгну…

Один из атлетов скинул куртку и пару раз, разминаясь, присел.

— А если этот… полезет на дерево, я прыгну! Но не на брезент!

— Юлечка! — выдохнула мать.

— Ты же взрослая девочка! — Отец закурил, посмотрел на часы. — Мы без тебя никуда не уедем! — Сигарета в руке заметно дрожала.

— Я не слезу!

— Почему?

— Потому что я никуда не хочу уезжать! Потому что мой дом здесь!

Атлеты насторожённо следили за Юлиными перемещениями по веткам. Любопытные прохожие начали заполнять сквер. Сначала они вертели головами, потом, рассмотрев в вышине Юлю, ойкали, а некоторые старушки даже крестились.