Николай Климонтович - Спич Страница 4

Соблазнительно было бы нафантазировать, что отец Равиля был человеком степи и имел несколько семей в разных местах, куда заносила его жизнь вольного кочевника. Для пущей стройности биографии магната можно бы предположить, что его отец был разбойником, конокрадом, угонял чужих овец, присваивал верблюдов. А также держал под контролем систему арыков, собирая дань с оседлых декхан, издавна выращивавших здесь в наиболее пригодных низинах рис и даже тощий хлопок. И могила его неизвестна. На самом же деле, на что глухо намекает авторша, этот самый Филипп был горький пьяница и бродяга, и похоронен на поселковом кладбище. Здесь необходимо обратить внимание на этот мотив пусть не полного бастардства, но сиротства при живом отце: нет ли здесь завуалированного намека на чудесное рождение героя. Впрочем, автор этого жизнеописания вряд ли думала о таких тонкостях, лишь добросовестно записывая слова редких доживших до наших дней сверстников Равиля. Эти интервью давались ей, по-видимому, с большими трудами: героический интервьюер должна была дождаться, пока ее собеседник выпил лишь стакан водки, а не всю бутылку, которую она ему поставила, и этот промежуток был краток.

Дальнейший рассказ тоже ложится в канон апокрифа. Скажем, то и дело упоминается о необычайной силе и ловкости подраставшего героя, как положено, случайно и неожиданно, к вящему удивлению матери и односельчан, обнаружившим себя. Причем о первом подвиге сказано вскользь, что говорит лишний раз о том, что авторша плохо чувствовала законы избранного ею жанра. Речь идет о том, как девятилетний Равиль в одиночку извлек из грязи намертво застрявший в ней грузовик: что-то подложил, налег плечом. Упоминание об этом эпизоде тонет в описаниях кулачных боев Равиля, из которых он всякий раз выходил победителем, о чем на высоких нотах повествует восхищенная журналистка. Здесь она нажимает на то, что с младых ногтей Равиль зарекомендовал себя лидером: надо понимать так, что уже лет в тринадцать-четырнадцать он был вожаком поселковой шпаны.

Очень важны еще два мотива, которые развивает автор очерка. Первый — это неукоснительная приверженность Равиля трезвости. Нет, дело здесь не в законах шариата, родной поселок Равиля Первомайский в те годы — конец шестидесятых — поголовно спивался. Это неудивительно, если учесть, что жили здесь советские мусульмане, давно слившиеся с русскими в то, что прежде называлось новая общность — советский народ. То есть порок бежал героя, так надо бы сказать эпически. Впрочем, дело, скорее, обстояло проще. В глубинной России часто встречаются случаи, когда в одной семье пьющие и не пьющие поколения чередуются. То есть дети, глядя на пьющего отца, на горе матери, испытав на своей шкуре все лишения и ужасы, которые несет алкоголизм главы семейства, с младых ногтей проникаются к водке ненавистью и отвращением. Но и вполне может статься, что просто-напросто организм героя не принимал алкоголя: во всяком случае, по моим данным, будучи уже взрослым и богатым человеком, Равиль никогда не пил ничего крепче шампанского.

Второй важный мотив — мотив неудачливого любовника. Судя по анализируемому нами тексту, Равиль Ибрагимов на этом поприще не был былинным богатырем. Он не был хорош собой, скорее — наоборот, так что все его любовные победы были обеспечены только напором и силой духа. Этому мотиву в цитируемом очерке уделено значительное место. Журналистка отыскала в областном центре и встретилась с первой любовью Равиля, Дарьей Сухорук, и остается лишь догадываться, откуда в степном ауле появилась украинская девушка. Наверное, она была из семьи ссыльных, но об этом в очерке ни слова.

Эта самая Дарья Сухорук, судя по всему, была польщена вниманием прессы, но факт связи с Равилем Ибрагимовым начисто отрицала: у меня с Равилем ничего не было, он только пытался за мной ухаживать, приглашал на танцы, пару раз поцеловал. К тому же после окончания восьмого класса его избранница уехала из поселка, окончила пищевой техникум и попала в официантки в ресторан центральной областной гостиницы, что было для Первомайского головокружительной карьерой. Впрочем, она отрицала, что именно разница в социальном положении свела к нулю шансы Равиля: во-первых, я была уже молодой женщиной, а Равиль — просто сопляком, тощим и рыжим, а мне никогда не нравились рыжие, к тому же он был немного помешанный, что ли, но спокойный, задумчивый какой-то, а девчонкам нужны хулиганы. Но проболталась-таки, что позже, когда ее уже давно не было в поселке, а он бросил школу, ей говорили, что теперь Равиль на танцах мог взять любую.

Показания разноречивы. Надо ли понимать дело так, что, будучи отпетым хулиганом, в свои пятнадцать он одновременно мог взять любую, хотя годом раньше был смиренным соискателем расположения девушки, четырьмя годами его старше. Причем белокожей блондинки — об этом упоминается в очерке, тогда как сам Равиль был рыжим. Отметим лишь, что свой сексуальный путь Равиль начал с фиаско, хоть поначалу и получал, кажется, кое-какие авансы, но позже наверстал упущенное с лихвой. И еще одно важно: не блистательная ли карьера не случившейся любовницы послужила позже причиной его интереса к гостиничному бизнесу.

5

Еще один мотив всплывает в связи с любовью его старшего брата Усмана к старшей сестре Дарьи Олесе — национальный. Об этой связи сестры Дарья Сухорук рассказывала куда охотнее, объясняя, что брат Равиля Усман, мы его называли Худым, безумно любил мою сестру, отчасти поэтому и Равиль пытался за мной ухаживать в подражание старшему брату. Она рассказала также, какой Усман был внимательный к сестре: дарил тюльпаны и катал верхом на лошади. Процитируем Дарью дословно: «Наш отец был категорически против этой связи, считал, что его русской дочке унизительно связывать свою судьбу с татарином. Он Олесе по десять раз на день повторял: «Не позорь меня!». То есть, будущий миллиардер Равиль Ибрагимов рано столкнулся со своего рода расовой дискриминацией: русские — в данном случае украинцы — считали ни много, ни мало позором породниться с татарином.

Итак, Равиль Ибрагимов был рыжий, маленький, безотцовщина, из очень бедной, если не сказать нищей, семьи, не без странностей, причем татарин, — отличный набор объективных обстоятельств для того, чтобы раскалить тщеславие юного честолюбца.

Неугомонная журналистка разыскала и Олесю Сухорук. Она пишет: «В чертах женщины до сих пор заметно, что Джульетта Усмана Ибрагимова была красавицей — тоненькой блондинкой с пухлыми губами». Олеся в отличие от младшей сестры была разговорчивее и прямее. Сразу согласилась, что, мол, да, была любовь. «Как мне за него от отца доставалось! Помню, с автобуса на остановку раньше выскакивала, чтобы провожать не увязался. А то отец увидит — беда. Но все равно тайком встречались. Помню, Усмана в армию провожали, я даже сознание потеряла».

Продолжение этого интервью не имеет прямого отношения к герою, но проливает свет на тамошние нравы, на обстановку, в которой рос будущий магнат. Вот кое-что из интервью с Оксаной Сухорук.

«— А Равиль Ибрагимов в армии служил? — спрашивает журналистка.

— Нет, не служил. Точно не служил.

— Почему?

— Откупился.

— Но разве в те времена можно было откупиться? Шла Афганская война…

— За большие деньги можно.

— А что, у Ибрагимова в восемнадцать-двадцать лет были большие деньги?

— Были».

Показательна история самой Оксаны. Она вышла замуж за человека, которого одобрил отец. Сейчас она вдова: местные малолетки вымогали денег и полгода назад отрезали мужу голову.

6

Итак, будучи четырнадцати с небольшим лет, Равиль бросил школу. То есть, не закончил даже восьмилетку. Еще пару лет, до получения паспорта, Равиль болтался в Первомайском, нигде не работая, и только потом подался в город. Эти два года очень интересовали очеркистку, но она столкнулась с тем, что ни один из тех выживших его сверстников, кого удалось обнаружить, не пожелал рассказать ничего вразумительного. Они только восхищались Равилем, с гордостью рассказывали, что он пообещал бывшим односельчанам разбить на центральной площади сквер и устроить фонтан. И что построил для матери на месте хибары, в которой родился, золотой дворец в виде башни с полумесяцем на шпиле. И дворец этот издалека, из степи, сверкал на солнце как сказочный минарет. Впрочем, мать просила родной дом не сносить, но Равиль сказал жестко, что, мол, нам старья не надо. Отметим этот мотив безжалостного прощания с прошлым — в отличие от многих людей его жесткого склада, Равиль не был сентиментален. Впрочем, он оставил в целости глинобитный дувал, через который перемахивал в детстве, когда сбегал из дому кататься с мальчишками постарше на баллоне в единственном здесь арыке.