Юкио Мисима - Звук воды Страница 4

В эти моменты он чувствовал запах ее лица. Мир удалялся, становился пугающе далеким и поблескивал оттуда, как паутинка в ветвях дерева.

Кирико ни разу не закричала — один из признаков отравления разумом. Ковер тоже безмолвствовал…

Немного спустя мужчина и женщина замертво повалились на ковер. Если бы прохожий с улицы заглянул к ним в окно, то, наверное, он поспешил бы разбить стекло, залезть в комнату и закрыть газ. Кстати о газе, так как время обогреваться газовыми печками еще не пришло, газовая труба была заткнута пробкой, а вентиль на всякий случай был крест-накрест перемотан толстой веревкой, купленной в мелочной лавке. Так что запаха газа не было и в помине. Воздух в комнате был чище, чем воздух снаружи. Парфюм еще не успел рассеяться. Мужчина и женщина одновременно вздохнули. Закряхтела мебель.

…С этого дня я начал регулярно навещать Кирико. — Кадзуо помнил каждую подробность. — Регулярное заседание Кабинета министров, регулярный репортаж, регулярные соития… У министра то же самое, что и у меня, только у меня встречи происходят чаще. О, хорошо, что я вспомнил про министра. Мне же надо подготовить приветственную речь, которую он произнесет на заседании, посвященном программе поддержки накопительных программ. А ведь сегодня суббота… Никак не пойму, что интересного в том, чтобы читать речь, написанную другим человеком? Позвольте мне открыть заседание и выразить свою радость по поводу того, что сегодня здесь собралось так много уважаемых людей…

В своих дурных привычках я знаю меру. Главное — не погрязнуть в них (казалось бы, какое нелепое слово). Ведь безнравственность — это некий механизм. Для того чтобы умело им управлять, нужно обладать нечеловеческими качествами. А тот, кто погряз в своих привычках, управляет механизмом по-человечески и, как результат, неизбежно совершает ошибки. Вот и все.

Это произошло месяц назад. Женщина лежала у меня на груди, а потом с ней случился удар. Кирико чуть не стошнило. Она прижала ко рту платок и сказала:

— Пожалуйста, скорее уходи. Придешь завтра как ни в чем не бывало… Скоро приедет врач… Я ему позвоню прямо сейчас… Я не хочу, чтобы он тебя видел.

Я повернул ключ в замке и открыл дверь. В комнату с надменным видом вошла домработница. Она не выглядела встревоженной, поэтому я, еще раз переспросив о враче и удостоверившись, что он скоро будет, отправился домой. На заре следующего дня Кирико умерла.

Кадзуо допил какао и доставил чашку на стол. Почему дождь все никак не перестанет? На улице почти никого нет. По пригорку к станции спускаются несколько фигур. Суббота, время едва перевалило за полдень. «Суббота — это русалка» — подумал Кадзуо. Субботний полдень разделяет тело надвое, все, что сверху, — человек, все, что снизу, — рыба. И я тоже часть рыбы. Значит, мне остается только плыть изо всех сил.

Наверное, он все-таки сходит в «комнату, запертую на ключ». Пусть Кирико умерла, но там должно было остаться что-то живое. Он и сам не знал, почему, когда Кирико умерла, он нисколько не опечалился. В тот день он, как и всегда, отправился на работу. На его стол неизвестно каким ветром занесло стопку бессмысленных документов с грифом «секретно». Он переложил бумаги на стол начальника. Один из просителей украдкой передал ему фунт масла. Масло было белого бессильного цвета.

Как-то раз во сне ему явилось мертвенно-бледное лицо Кирико. Это было страшное зрелище, и он, так и не проснувшись, все убеждал себя во сне, что ничего страшного в этом нет. Пустыня чувств. Впрочем, он ненавидел тривиальный сентиментализм, который слышался ему в слове «пустыня». Не стоило превращать свое чувство или, вернее, его отсутствие в идола.

Этот, все еще продолжавшийся день был ясным и очень холодным.

Он отправился на вечер танцев и познакомился с жутко неуверенной в себе девушкой. Она то и дело смотрелась в зеркальце, так что у Кадзуо чуть не закружилась голова. Наверное, девушка надеялась, что в какой-то момент в зеркальце отразится красавица, в которую она превратилась, сама того не заметив. Но Кадзуо вовсе не ненавидел дурнушек. По-настоящему чтить мужчину может только неуверенная в себе женщина. Вот появился один из членов императорской семьи, без которого не проходит ни одна встреча. Наверное, он хочет стать известным. В тот вечер Кадзуо прочитал перевод «Мадемуазель де Мопен»[3], одолженный у старого приятеля. Очень скучный роман.

…Он вышел из кафе и открыл зонт. У намокшего под дождем зонта слиплись ребра, и, прежде чем открыться, он издал резкий звук, будто вот-вот сломается. Носки так и не высохли. Это чувство было похоже на ненависть… Он шел через перекресток. Мимо ряда неподвижных автомобилей с включенными дворниками. Вдруг заторопился и наступил в лужу, которая оказалась у него на пути. От этого почувствовал себя очень несчастным.

По дороге к дому Кирико ему пришлось миновать почти полностью сгоревший дом. Рядом лежали стройматериалы, которые под дождем приобрели сочный, свежий цвет. Однако холодно. Может быть, даже выпадет снег.

Пальцем, закоченевшим внутри перчатки, Кадзуо нажал на кнопку звонка на двери умершей Кирико Тохата. Он услышал, как по дому разнеслось эхо. По темному, пустому дому.

Дверь открылась. За ней показалась Фусако. Ручка двери была где-то на уровне ее груди. Навалившись всем весом на ручку, Фусако снизу вверх взглянула на Кадзуо и засмеялась:

— Давно не виделись.

— А что, дома никого нет?

— Мама умерла, а папы никогда нет. Сигэя пошла в магазин.

— Почему ты не в школе?

— Ну и глупый же ты. Сегодня суббота! После обеда школа закрывается.

Кадзуо развернулся, чтобы уйти, но Фусако потянула его за штанину. Слегка склонив голову набок, она смотрела на него снизу вверх и смеялась. Научилась кокетничать на уроках танцев. Это кокетство даже отдаленно не напоминало повадки ее покойной матери. Кадзуо освободил штанину из пальцев девятилетней девочки и крепко сжал маленькую ручку в своей. Рука ребенка затихла в мужской руке.

Кадзуо зашел в дом. Фусако открыла двери гостиной и пропустила его вперед. День выдался дождливый и сумрачный, в комнате горел свет. В углу работала газовая печка. Влажный воздух был пропитан прохладным ароматом, но не духов — тот запах давным-давно рассеялся. На полочке стояла фотография Кирико, повязанная черной лентой. Рядом с фотографией был устроен маленький очажок, в котором дымились благовония.

— Ну-ка, поздоровайся с мамой, — сказала Фусако.

Кадзуо зажег одну из благовонных палочек. Очажок щетинился остатками уже сгоревших цилиндриков, воткнутых в пепел, и было непросто найти свободное место для новой. Пепел слежался и стал твердым, как кость. Палочка, которую Кадзуо безуспешно пытался воткнуть, надломилась. Слом был густо-зеленого цвета. Чрезмерное изящество, будто созданное для того, чтобы сломаться. Кирико на фотографии не улыбалась, но вместе с тем ее лицо нельзя было назвать серьезным. Муж, скорее всего, не знает, какой смысл таит в себе загадочное выражение на лице его жены. Наконец палочка, немного криво, но все же воткнулась. Зажженная, она на мгновение подернулась белым пеплом, а потом сделалась темно-оранжевой. По комнате поплыл запах смерти.

И в этот момент Кадзуо окаменело застыл. Он услышал у себя за спиной знакомый звук. Тихий, выпуклый звук ключа, поворачивающегося в замке.

Он боялся обернуться, но все же обернулся. Спрятав руку за спину, Фусако весело засмеялась.

— Что это ты вдруг дверь запираешь?

— Так ведь мама всегда запирала. И мне не разрешала заходить. Вот я и решила, пока дядя Кадзуо здесь, хоть разочек попробую запереть дверь сама, посмотрю, как это.

Кадзуо устало опустился на стул. Фусако залезла к нему на колени…

Кадзуо вспомнил, как сегодня утром начальник, едва появившись в отделе, сразу же принялся очень громко, чтобы всем было слышно, пересказывать свой сон.

«…Мне приснилось, что я один из тех грабителей, которые ограбили банк Тэйкоку. Представляете? Я — грабитель!» Работники отдела слушали этот рассказ с унылыми лицами, не выражающими ничего, кроме полного отсутствия интереса к чужим снам, и пытались изобразить заинтересованный смех. Кадзуо, который не услышал в этом рассказе ничего смешного, не стал смеяться. На сытом лице мещанина застыла мечта — хотя бы во сне преобразиться в преступника. Благодаря тому, что эти сны — явление весьма распространенное, в обществе все еще сохраняется зыбкое равновесие. И раз уж разговор зашел о снах, то прошлой ночью Кадзуо тоже видел сон. У этого сна было название: «Заветная пивная».

Ему приснилось, что на окраине города открылась Заветная пивная. Что она работает каждый день и открывается в час ночи. Вот Кадзуо идет по городу, час ночи еще не наступил.

Он не знал, как выглядит эта пивная. Он не знал, зачем ее открыли и почему дали ей такое название. Но как бы то ни было, он знал, что должен туда попасть, потому что он один из членов товарищества.