Анатолий Азольский - Афанасий Страница 4

Про 246 бутылок Карасин не знал и знать не желал. Со следующего дня он приступил к осмотру той зоны, в которую заключила его судьба и которую надо было покидать при первой опасности. Вся подстанция изучена, все цеха осмотрены, из-за рыжины волос глаза Карасина казались особо чистыми и голубыми, и глаза эти сверляще проходили сквозь стены цехов, глаза чутко пробегали по синькам чертежей, запоминали схемы канализационных тоннелей и колодцев, кабельных трасс. Завод обнесли забором, кирпичной кладкой в два с половиной метра высотой, и короткие сильные ноги Карасина проверили длину периметра, останавливаясь у намечавшихся уже проломов, поскольку возводилась великая заводская стена в спешке; рядом с ней разбросались металлоконструкции не такой уж тяжести, чтоб их нельзя было подтащить к стене; тогда один стремительный взлет на кладку — и перепрыгивай, а там овраг, ручей, который остановит собак, побежавших по следу.

Впрочем, и без заводской сирены можно покидать зону обычным, не вызывающим подозрений способом, через проходную. Весна уже намекала на скорое пришествие тепла и солнца, на заводском дворе, на улицах грязь и слякоть, и все-таки однажды утром в субботу Афанасий Карасин отмахнул штору, глянул на улицу сквозь мутное стекло и подумал, что жить-то — надо, она ведь, жизнь то есть, продолжается…

А для житья-бытья мать отвела ему угловую комнату, окна выходили на пересечение арбатских переулков, дом невдалеке от театра-студии киноактера, что полезно матери, портнихе с золотыми пальцами и бойким говорком. Отец много лет назад умер внезапно, надо бы после школы поступать в институт, мать прокормила бы, на стипендию не разживешься, но отцовский гонор взыграл в Афанасии, не на дареные, а на свои хлеба решил существовать, подался в Ленинград, в Кировское училище, сюда, на Арбат, приезжал в отпуска, мать обшила его, приодела, да не впрок пошла штатская одежда, повез костюмы с собою в Красноярск, там по пьянке и влетел в одну компанию, исход плачевный, но — смотря как поглядеть. Вернулся — и пришлось свыкаться с мужчинами, которых умасливала мать. Ей все можно простить, она все силы выложила, сына из ямы вытаскивая, и когда трижды привозили его в Москву на очные ставки — так и здесь прорывалась к нему. Чем откупалась от власти — думать не хотелось, а уж эти ее клиентки, что набрасывались на него, на квартире этой продолжая и продлевая застрявшие в памяти экранно-сценические игры с мужчинами, вместе с Афанасием разыгрывая скетчи: она, бестолковая и неопытная, щечки алеют в смущении — и он, мужчина брутального типа, до баб падкий и удачливый. Или наоборот: она, бывшая звезда, при вечернем освещении еще вполне пригожая и на многое способная, — и он, не знающий, куда при волнении руки девать.

А то и ближе к прозе жизни, без притворства: клиентки двигали бедрами, закатывали глаза, заламывали руки, так выпячивали свои недевичьи прелести, что не понять уже, где сцена, где рампа, а где жизнь.

Все деньги, что зарабатывал там, на фармацевтической фабрике, уходили на выпивку, и все чаще почему-то думалось о смерти. Часами, придя с завода, сидел дома перед телефоном, гадая, кому же позвонить? Некому. Все постепенно отлетало и опадало, женщины, с которыми связан был там, на фабрике, повыходили замуж, привив ему правило: на работе — ни с кем и никогда… И на новой работе был неприкасаемым, чуть ли не чужим; иногда в кабинет заходил дежурный, позвонить по городскому — тогда Карасин вставал, удалялся, не хотел слышать про не свою жизнь: чем меньше знаешь, тем еще меньше попытаются выжать из тебя на допросах. На завод приходил всегда трезвым, как стеклышко, руки матери постарались, одет изысканно.

Сменные энергетики носились по заводу, отсиживались у цеховых электриков, зато Белкин все вызовы принимал в кабинете Карасина. Они подружились. В редкие часы встреч веселились, читая приказы руководства, и хохотали над перлами стенгазеты, которая за две недели до Первомая требовала от начальства выдачи новых спецовок, без них, получалось, на демонстрации выйти не в чем.

3

Главный энергетик вернулся из отпуска, пожелал, естественно, увидеть начальника подстанции, вызвал к себе, тепло пожал руку новому подчиненному, заявил о чрезвычайной радости, его охватившей, когда узнал он в отделе кадров о славном прошлом дорогого Афанасия Сергеевича… Он попозировал затем перед своими рыбами, разрешил лично Карасину покормить нежных созданий с чудными латинскими наименованиями, и выразил уверенность, что они, Проскурин и Карасин, сработаются, что все заявки цехов будут неукоснительно выполняться и по вине электриков на заводе не случится ни одной аварии, ни единого происшествия.

Спустя несколько дней он нанес визит, утром заглянул на подстанцию — и через десять минут вылетел вон, невесомой пушинкой взметнулся на пятый этаж, заперся в кабинете, где написал заявление об уходе по собственному желанию и покинул завод сразу после финального гудка, имея в кармане трудовую книжку и какие-то деньги, доставшиеся ему при расчете. Сменный энергетик Белкин напрасно рвался в его кабинет, чтоб доложить о заступлении на смену. Еще более напрасными оказались позднее поиски причин, по которым величавый утес, каким считали главного энергетика все друзья и недруги его, безмолвно скрылся под водой. При последнем спектакле, то есть при его утреннем визите на подстанцию, никто не присутствовал, стены имеют, конечно, уши, но и те ничего не услышали бы из-за шума генераторов постоянного тока; дежурный по ЦРП видел со своего места только входящего главного энергетика, а о чем он говорил с Карасиным в проходе между рядами ячеек КРУ, — неизвестно, как и то, какую тему избрал мыслитель с пятого этажа для сокровенной беседы с подчиненным. Погадали электрики, посудачили и успокоились, потому что скоропостижно сбежавший мерзавец заложил в энергохозяйство порядки, которые нельзя было отменять и которым надо было следовать почти автоматически, аварий иначе не избежать, себе дороже станет, если похерить все для общей пользы сделанное позорно сбежавшим гадом. По утвержденным месячным планам субботы всем электрикам отводились на отдых, зато уж по воскресеньям, когда можно завод обесточивать, весь отдел дружно наваливался на регламентные работы, формуляр на каждый высоковольтный двигатель пополнялся пометками о произведенных ремонтах. С бегством главного энергетика и в ожидании скорого прихода на его место нового человека, коллектив сплотился, с еще большей настойчивостью начал отыскивать судьбоносные причины исчезновения гнусняка, уже начав связывать изгнание его с прошлым человека, обвинившего Ленина в ненависти к электромонтерам, отчего все беды на Руси и произошли. Что-то прояснилось в памяти дежурного ЦРП, вспомнились ему кое-какие уловленные в шуме фразы, но полную картину столкновения дал опрос бывших лагерников середины и конца 50-х годов. После смерти Сталина их, поделенных на «воров» и «сук», стали теснить «мужики», сторонники общегражданских, советских норм поведения; они-то, «мужики», и пошли войной на бешено сопротивлявшихся паханов уголовного мира. Карасин, без сомнения, не раз сиживал в общих камерах и не раз наблюдал, как встречает паханов раболепствующая шваль рангом много ниже. А она, шваль эта, в знак подчинения новому хозяину камеры обычно бросала ему под ноги чистое белое полотенце, а тот долго, со вкусом и со смаком вытирал о него ноги, тем самым принимая на себя бремя правления. Если это так, то нетрудно представить, что случилось на подстанции в последний день марта 1965 года, за кого принял Карасин пришедшего главного энергетика с его привычкой вытирать ноги о рифленый коврик, хоть процедура эта чем-то и напоминала понтийпилатовское умывание рук. Не обошлось, догадались, без хватания за грудки, карманы джентльменствующего начальника были безжалостно вывернуты, а там обнаружились и спички обгорелые, и притоптанные сигаретные окурки, и ветошь, то есть все то, что припрятывалось для последующего подброса, а уж что сказано блатным языком, какие последующие меры воздействия обещаны — о сем можно строить весьма вероятные гипотезы.

«Реформатор. Великий реформатор земли русской» — глава под таким названием вошла в историю завода, и Белкин, историю писавший, стал не только преклоняться перед Карасиным, но и оберегать его от возможных покушений — выстрела в театре, бомбы под каретой, невинной бабенки с браунингом в меховой муфте.

Был главный энергетик — и не стало его. Кабинет опечатан и закрыт главным инженером, связка бесхозных ключей бренчит в кармане Карасина, и однажды он, уже обшаривший все углы и закоулки подстанции, заглянул в подвал, проверил имущество с истинно интендантской дотошностью и в нерешительности остановился перед сургучной печатью на двери, ведущей в неизвестность. Усмирил любопытство и дождался 16.00, когда на смену пришел Белкин, а у того свои виды были на подвал и засургученное помещение, Белкин впал — после изгнания главного энергетика — в горестное недоумение: неужто нечисть можно вымести таким оскорбительно примитивным способом, куда подевалась мертвая хватка бывшего начальника и только ли ради удовлетворения собственной подлости жил и трудился на заводе знаток западной философии и основ науки, пока еще мало распространенной, но уже получившей на Западе название «политология»? С какой, короче, сугубо практической целью главный энергетик по утрам на подстанции воспроизводил беседы, напоминающие споры праздных греков в саду, именуемом Академией? Вопрос отнюдь не лишний, ответ на него хранится в подвале подстанции, в помещении, опечатанном и наглухо закрытом; полупудовый амбарный замок, два внутренних и сургучные печати только распаляли воображение. Белкин и Карасин, закрыв подстанцию изнутри, осторожно спустились в подвал, закрыв за собой люк, посветили фонариком, погремели замками, потянули дверь, нащупали выключатель и долго огорошенно молчали, взирая на несметные богатства. Белкин дал пояснения, припомнив месяцы накануне пуска завода. Сюда, сказал он, сволокли все оказавшееся лишним после монтажа подстанции, а в горячке строительства и досрочной сдачи навезли на завод добра сверх всяких норм. В подвальном складе, запертом личными ключами главного энергетика и опечатанном, хранились алюминиевые шины всех размеров, кабели многих видов и типов, понижающий трансформатор, вольтметры и амперметры, автоматы, крепеж, осветительная арматура всех разновидностей — еще на одну подстанцию хватило бы, маломощную, правда, но как раз такие-то и в цене, населению подарили шесть соток, дачным кооперативам и товариществам побольше во много раз, и ежедневно со страниц «Московской правды» звучат призывы: дай! дай! дай! То есть продай оборудование для понижающей подстанции! Оно-то и покоилось в подвале со всеми документами на вывоз, с подписями нового директора, нового главного инженера и всех новеньких, кто под звяканье двухсот сорока шести бутылок и шелест знамен кадровой революции ворвался в кабинеты на 5-м этаже административного корпуса.