Роман Сенчин - В долине Дагестана Страница 4

Я подсобрался, выстроил в голове другой вопрос и обратился к депутатше Народного собрания:

— А возможно ли решить все-таки эту проблему на республиканском уровне? — Вопрос бессмысленный после всего, что мне уже сказали, но нужно было показывать заинтересованность. Не сидеть же пеньком.

Депутатша протяжно выдохнула, словно готовилась поднять тяжеленный груз:

— Я считаю, что на уровне Дагестана эту проблему уже не решить. Все органы, которые могли бы помочь нам в этом деле, были задействованы, но никто не помог, никто по существу не разобрался. Хотя на словах все за нас, все разделяют наше… гм… наше мнение… Теперь у нас нет другого выхода, кроме как обратиться в Москву, в федеральные структуры. Ни у меня как у депутата, ни у простых жителей села нет никакой надежды на то, что удастся отстоять территорию, исторически принадлежащую храму.

— А по каким причинам власти республики не хотят разобраться в этом вопросе? — Я почувствовал себя журналистом, ведущим расследование, азарт появился.

— Причины… — Депутатша снова протяжно, как-то именно по-тарумовски, выдохнула. — Причины в том, что здесь задействованы родственные связи. Высокопоставленные чиновники, находящиеся во власти, конечно, помогают своим родственникам. И в этом смысле никакой закон, даже деньги не имеют значения. Родственные отношения стоят надо всем. И это особенно ярко проявилось в вопросе строительства магазина на территории храма.

Мне понравился ответ — вполне депутатский хотя бы по форме… И тут взвился Виктор Федорович:

— Да что говорить! Этим магазином до Асият владел муж председательницы нашего районного суда. А сама Асият — родственница председателя суда республиканского! Тут стена непрошибаемая, понимаете?!

Сидели долго, собравшимся нужно было выговориться, и они говорили, говорили. Периоды интереса и сочувствия сменялись у меня усталостью и раздражением, затем какой-нибудь факт вызывал удивление, и я снова со вниманием слушал, увлекался, кивал, издавал междометия, но затем срабатывал инстинкт самосохранения, мозг почти полностью отключался, и я погружался в тупое ожидание окончания этого сидения.

— Ого! — вдруг удивился глава, взглянув на часы. — Уже половина четвертого! Нужно в Новодмитриевку еще успеть смотаться… — Он поднялся, протянул мне руку: — Извините… В общем, надеюсь, проблему нашу почувствовали.

— Да-да… — Я тоже встал, всунул свою руку в его большую, напоминающую вратарскую ловушку, ладонь; произошло крепкое пожатие.

— Мы еще увидимся, а пока вот обращайтесь, если что, к Виктору Федоровичу. Он у нас, кстати, депутат на постоянной основе, — глава выделил “постоянной”, — заместитель председателя Приходского совета. Полностью в курсе всех деталей… И Надежда Николаевна в вашем неполном, — попытался пошутить, — но все же распоряжении.

Заведующая Управлением культуры с готовностью отозвалась:

— Окажем полное содействие! Вы — наша последняя надежда…

— Ну уж не надо так драматически, — поморщился глава. — Но!.. Но действительно мы очень рассчитываем на вашу помощь.

Он ушел, и вслед за ним ушли все, кто собрался на эту встречу. Так вереницей утекли… Я даже растерялся, оставшись в кабинете один… И что? Мне-то куда?.. Резко почувствовался голод — вспомнил, что, кроме кофе и нескольких печенек, ничего не ел. (Виктор Федорович предлагал позавтракать, но я, побаливая с похмелья, отказался.)

Прошел туда-сюда, листанул подшивку газеты. Какие-то фотки улыбающихся школьников, пляшущих казачек…

— Так, — появилась редакторша, — вам уже и пообедать давно пора… Заговорились.

— Да всем пора бы, — отозвался я дипломатично. — Кафе здесь есть где-нибудь?

— А зачем нам кафе? Тут покушаем хорошо. Девочки сейчас принесут.

…Довольно долго я не мог понять (хотя и старался), почему меня поселили на краю села в мотельчике, а не в гостинице, которая находилась на центральной площади; почему мы едим в редакции, а не в одном из, так сказать, пунктов общепита, которых в Тарумовке немало. Догадался лишь вечером второго дня: оказывается, и гостиница, и большинство пунктов питания, магазинов, парикмахерская принадлежали той бизнесменше, Асият, что не отдавала кусок церковной земли. Естественно, что борцы за этот кусок не хотели, чтоб я жил и ел в ее владениях…

Впрочем, в мотеле мне было относительно удобно, кормили тоже неплохо. На тот обед в редакции девушки принесли горячий и сочный пирог с мясом, салаты; редакторша поставила на стол бутылку кизлярского коньяка. Предложила выпить, я не отказался.

— Вы родом из Москвы? — спросила, дождавшись, когда закушу.

Я сказал — откуда.

— Да, знаю, — кивнула она, — это на Волге… А женаты?

— Сейчас нет.

— М-м… а то вот у нас видите невесты какие.

Я глянул на сидящих за столом девушек.

— Да, — сказал по возможности игриво, — красавицы.

— Так вот женились бы! — Редакторша сказала это вроде бы в шутку, но за шутливым тоном чувствовалась серьезность. — Скромные, работящие. У нас девушки золотые просто.

Одна из них при этих словах густо покраснела. Краснота пошла от шеи и постепенно залила лицо… Склонилась над тарелкой… Я тоже почувствовал неловкость и в то же время представил, как она, такая стеснительная, входит в мою спальню и начинает раздеваться. Платье, кофточка, трусики… И пресловутый внутренний голос заверил: “Такая не будет такие истерики закатывать, как Полиночка. Она явно жизнь умеет ценить”. — “Ну да, — осадил я его. — Это сейчас она такая, краснеет. А привези в Москву…”

В середине трапезы к нам присоединились Виктор Федорович и Надежда Николаевна (как я предположил, они уходили на некое совещание с главой района, вернулись смурные; после предложения поесть депутат на постоянной основе как-то потерянно сжевал кусок пирога, Надежда Николаевна к еде не притронулась вовсе, лишь выпила кофе).

— Сегодня поздновато уже, — с усилием заговорил Виктор Федорович, — а завтра надо бы с кем-нибудь из мусульман встретиться, к Татьяне Петровне съездить. Ее мнение тоже важно.

— А кто это? — Я разомлел от двух рюмок коньяка, сытного пирога и в то же время был готов к новым подвигам.

— Заслуженная артистка республики, — тоже, как и Виктор Федорович, словно бы через силу отозвалась завуправлением культуры, — очень уважаемый у нас человек.

— Да, конечно. И… — Я сделал паузу, сомневаясь, стоит ли говорить, но все же решился. — И, для хотя бы внешней объективности, наверное, стоит с этой встретиться…

Виктор Федорович напружинился:

— С кем?

— Ну как ее… Кто здание строит.

— С Асият?! Зачем?

Я кашлянул, ругнул себя: “Полез с инициативой, кретин!” Тем более гендиректор еще намекал, для чего именно меня сюда отправляют… Но здравый смысл и какая-то до того дремавшая журналистская жилка убеждали, что услышать мнение второй стороны нужно…

— Понимаете, — стал объяснять, — вот выйдет материал, и если не будет в нем голоса того, с кем вы конфликтуете, его все воспримут как заказуху. А к заказухе и отношение соответствующее — отмахнутся, и всё. А так…

— Да ведь и так ясно, за кем правда! — перебил возмущенно депутат на постоянной основе. — Ведь…

— Подождите, — в свою очередь перебила Надежда Николаевна. — Это действительно разумно. Эффект будет не тот, если только одно мнение.

— Тем более, — получив поддержку, стал развивать мысль я, — при помощи ее же слов… Ну, Асият… Ее можно представить в таком свете, что любой поймет, кто прав, а кто нет.

— Ну да, — неохотно кивнул Виктор Федорович, — я понял. Только я к ней не пойду. Сами тогда уж как-нибудь. Покажу, где сидит…

До вечера я торчал в газете. Слушал продолжение горькой истории жизни редакторши, новые подробности тяжбы со стройкой, которые вспоминал Виктор Федорович. (Надежда Николаевна вскоре после обеда попрощалась и ушла.)

Это продолжалось долго; в итоге мне пришлось выказывать признаки утомления — тер глаза, вздыхал, возился на стуле, и депутат на постоянной основе отвез меня в мотель.

— Вы ужинайте, не стесняйтесь, — сказал на прощание, — и спиртное берите. Я утром расплачусь.

Особо роскошествовать я не стал — заказал шашлык “как вчера”, триста граммов водки, морса, салат из помидоров. Но ел и пил без аппетита — хотелось скорее лечь и уснуть.

И только стал плавно, как в лифте, погружаться в сон, заиграл мобильник. Это была Полина.

— Ты забыл обо мне? — без приветствия с сухой обидой спросила.

— Нет, не забыл… Привет.

— А почему не звонишь?

— Извини, дел полно. Весь день слушал о проблемах…

— Ты пьян?

— Да нет. Устал просто.

— Я же слышу, что ты пьяный. Значит, пить можно, а мне позвонить и уделить две минуты…

— Слушай! — Наверное, действительно из-за усталости, я прямо взбесился. — Я хочу спать. Я перегружен чужим дерьмом, которое в меня весь день вбивали! Завтра утром я позвоню.

Ткнул пальцем в кнопку с красной трубкой, а потом и вовсе выключил телефон.