Владимир Орлов - Он смеялся последним Страница 4

— И что там за анекдоты рассказываете?

— Выяснили, что фамилия портного, извините: Пук, Лотар Пук.

— Ну, тут веселья — на один смешок, — пытался продолжить Мовчар. — Бывают у нас фамилии и посмешнее.

Кулешов зашуршал газетой, которой укрывал свою тройку:

— Все. Хватит хихикать. — И тут поэт обратил внимание, что газета эта — «Звязда», и прямо перед ним — рифмованные строки. — По-серьезному давайте. Вот: «Письмо белорусского народа товарищу Сталину». Читай, Михась! — И, зажав рот, откинулся на спинку дивана.

Лыньков срывающимся от смеха голосом попытался декламировать:

— «Рушко і Гунько, і Арэстаў, і Зубаў,

І Гладышаў, Мельнікава і Харнас —

І многа іх лепшых, настаўнік наш любы,

Твае гэта вучні — героі між нас.»

Газету перехватил Кулешов, стал читать, чем дальше, тем визгливей:

— «Таварыш Вілентнікава і Слесарова,

Еўсюціна, Розенберг, Туфар, Скабло —

Паэты ім дораць гарачае слова,

Ім славаю яснае сонца ўзышло.» Овидий!

Мовчар оставался невозмутим, пристально оглядывал веселую тройку, упрекнул громко:

— Лучшие поэты Белоруссии слагали от всего сердца — это голос нашего народа!

Айзек Евелевич Мовчар — представлялся: «Алесь Евгеньевич» — в 30-е годы строчил разгромные материалы о литераторах, что помогало органам выявлять свободомыслящих. Когда в конце 80-х газеты тех лет из спецхрана выставили в открытый доступ, он в читальных залах библиотек незаметно вырезал свои статьи предвоенных лет о «нацдэмах», — по сути, политические доносы.

— Что вас веселит, товарищи? — все допытывался Мовчар.

— Радуемся. Восхищаемся. Высокий с-слог!

Крапива перехватил газету и сделал вид, что читает напечатанное там:

— А наш таварыш Лотар Пук —

Хай не смуціць нягучны гук —

Шавецкіх дасягнуў вяршынь,

Спрэс абшываючы старшынь.

— Может, хватит, хлопцы, — прошептал Кулешов. — Стукнет Айзек — и чей-то костюм останется невостребованным.

Открылась дверь, из примерочной вышел сухощавый щеголь в жилете, с сединой в аккуратном проборе.

Мовчар, откинув подшивку газет, мигом очутился рядом.

— Товарищ Пук, мы по очереди первые!

— Как, извините, ваши фамилии?

— Горский и Мовчар. Это мы, — указал на Илью Горского.

— Простите, таких в списке нет.

— А вы посмотрите хорошенько! Мы — писатели. Едем на декаду.

— Товарищ Мовчар. товарищи панове, сейчас по альпабэту на «А»: прошу в ателье товарища Атраховича. — Ударение он сделал на «и», и вообще изъяснялся с заметным польским акцентом. — Проше!

Портной пропустил в дверь Крапиву.

В мастерской пахло пропаренной тканью, лязгали ножницы с широкими лезвиями. Несколько мастеров черкали мелками по развернутому на огромных столах темному в полосочках сукну, еще рулоны громоздились на полках.

Мастер сдернул с шеи клеенчатый сантиметр, принялся обмерять Кондрата.

— Двубортный? Однобортный? — И сам себе ответил: — Двубортный. Для всех мужчин делегации пошиваем двубортный. Хотя могли бы, знаете, для разницы и однобортный, и со шлицами, и тройку, и смокинги кому-то, кто не ходит вперевалочку. Но — двубортный. Хорошо. Всем делегатам — двубортный, и всем туфли — черный «шевро». Всем. Будете все одинаково одеты, как этот еврейский оркестр Адольфа Рознера.

— Может, Эдди? Эдди Рознера?

— Какой он «Эдди» — он «Ади», Адольф, как Гитлер. Но, как говорили у нас в Вильне евреи: не будем о грустном. не будем. А вот насчет сорочек: под галстук или с национальным узором — пока идет, как у вас говорят, совещание. Возьмут в Москву для всех оба комплекта. Это затруднение может решить только Москва. Только. О, важный вопрос!

— Вы из Вильни?

— Можно и так сказать. Пан Пономаренко обо мне был наслышан и перевез сюда. Такая честь: иметь место здесь, в Доме Правительства! Хотя и в Вильне, ведаете, я имел достойную клиентуру.

— Наверное, Пилсудскому шили? — предположил Кондрат.

Пан Лотар не принял иронии, ответил серьезно:

— Он носил только мундир. Строить мундир — особая профессия. Вот почему тут я отказался пошивать модные у вас полувоенные френчи: не умею. Не у-ме-ю! А шил я фраки, тройки и смокинги Витольду Конти, Иго Сыму, Эугениушу Бодо, Михалу Зьничу, Казимежу Круковскому, Мечиславу Венгжину. и однажды — самому Яну Кепуре! Он — не поверите, пан Атрахович! — напел мне Каварадосси. кусочек.

— Кто они такие?

— Киноаманты — звезды варьете, кино, как ваши Михал Жаров, Миколай Крючков, Петра Алейников. — Все ударения в фамилиях были у Пука на предпоследнем слоге.

— Они не носят фраков.

— Да, ваши артисты на экране — в старых пиджачках, косоворотках — это ладить не есть интересно. Они все не паны-мужчины, а какие-то, знаете. пареньки с гармошками — можно и так сказать. Не стрижки с бриллиантином, а чубчики. Но сегодня у меня беда — я готовый плакать: только одного вида пуговицы доставили! Как так можно: одного вида?! Черные.

— Но не будем о грустном, пан Лотар. Не будем.

Портной посмотрел на Кондрата с интересом, покивал.

— Не будем. Я вам на лацканы и грудку дам бурметр — это такой, знаете, жесткий волос. У вас и так файная фигура, а будете в моем двубортном смотреться. как Витольд Конти!

Портной не мог тогда знать о судьбах его прошлых клиентов в годы грядущей войны:

за сотрудничество с фашистами Иго Сыма повесят патриоты-подпольщики.

под бомбами союзников погибнет в Ницце Витольд Конти.

пуля, предназначенная его жене-провокатору, поразит Михала Зьнича.

Мечислав Венгжин взойдет к небесам дымом крематория.

где-то на азиатских просторах СССР затеряются следы Эугениуша Бодо.

Не дано это было предвидеть вообще кому-либо.

— Где теперь мои клиенты? — вздыхал портной, снимая мерки с Кондрата. — Где они. Где их фраки.

— Пан Лотар, позвольте вас пригласить в театр на мои пьесы.

— О, вы пишете для театра! И про что, позволю себе спросить? Про революцию, колхозы, райком?

— Это комедия, сатира.

— Забыл сказать: шил фрак Адольфу Дымше — он замечательно играет в комедиях! Я с радостью приму ваше приглашение.

— Но спектакль — на белорусском языке.

— И что? И что: я в Вильне, знаете, жил в одном доме с белорусами, прекрасно понимал их!.. А можно в театр — с женой?

— Конечно. Попрошу у директора пропуск на двоих.

— А можно, пан Атрахович, в директорскую ложу?

— Это сбоку, видно будет плоховато.

— Неважно. Пусть все видят: скромный мастер Лотар Пук — в директорской ложе!.. О, если бы вам тройку, пиджак однобортный, со шлицами — как пошел бы костюмчик!

Пробуксовка колеса фортуны

Допущения:

по фактам — произошло примерно так.

В двери кабинета возник, не входя, помощник.

— Просили напомнить: совещание вы назначили на.

Пономаренко глянул так, что помощник только и пролепетал:

— Все ждут. Это же по декаде. — и, прикрыв за собой дверь, исчез.

Пономаренко подождал, пока не услышал защелку второй, входной двери,

кивнул собеседнику, продолжил нелегкую беседу:

— Владомирский?

Нарком НКВД поскреб пальцем модные в те годы квадратные усики, вытянул из папки нужный лист, прочитал:

— Пожалуйста: «Владомирский-Малейко Владимир Иосифович — офицер царской армии.»

— Народный артист БССР, — как бы про себя уточнил секретарь.

— А кроме того: «.связь с польским шпионом Алехновичем». Этот нами уже разоблачен — работаем, э!

Театральная программка в руке Пономаренко подрагивала.

— Григонис. заслуженный БССР?

— Пожалуйста: «Глава контрреволюционной организации — по показаниям агента польской разведки», уже разоблаченного нами.

— Бирилло Степан?

— Пожалуйста: «Высказывал антисоветские настроения. Брат осужден за вредительство на «Осинторфе». Кто еще интересует, Пантэлеймон Кондратэвич?

— Платонов?

Цанава порылся в папке, достал нужный лист. Говорил он с грузинской напевностью, без ударений в словах:

— Разрабатывается как участник контрреволюционной национал-фашистской организации. Вот, пожалуйста, а еще — со званием: заслуженный артист!

— Это тот состав, который театр представил для поездки в Москву, — Пономаренко барабанил пальцами по стеклу стола.

— Нам известно, что в спектакле есть второй состав. Но и там тоже не все чисто.

— Это достоверно, так, Лаврентий Павлович?

Чекист самодовольно усмехнулся:

— Вот первый страница: «Список участников декады белорусского искусства в городе Москва, на которых имеется компрометирующая информация». А вот последний: «Начальник 2-го отдела УГБ НКВД БССР старший лейтенант Госбезопасности Крупеня, начальник 4-го отделения 2-го отдела УГБ НКВД БССР лейтенант Дечко». У меня нет оснований не доверять моим людям — очень добросовестные парни. «хлопцы», как вы говорите.