Валентин Ежов - Вольная жизнь Страница 4

Гриня, перевернувшись в очередной раз, приподнял голову, тихо спросил:

— Вы спите?

Блондинка открыла глаза.

— Нет. Что-то разволновалась, не спится.

— Я вам что хочу сказать… Я никогда не видел такой прекрасной, как вы. Можно мне к вам на минуточку?

— Вы с ума сошли!

— Нет, нет! — поднялся и сел на диванчике Гриня. — Вы не думайте, я же слово дал! Я просто полежу рядом с вами. Я ничего такого, честное слово!.. Можно?

Блондинка помолчала.

— А вдруг вы больны? Откуда я знаю? Может, у вас СПИД?

— Ни в коем случае. Нас проверяют. Мы рыбаки. Рыбу ловим!.. И вообще, я только что из рейса. Полгода в океане болтался. А там одни акулы.

— А в Африке?

— И в Африке — ни в коем случае!.. Там нас не выпускают. Запрещено Министерством здравоохранения! Можно?

Блондинка промолчала… Потом широким движением откинула одеяло, открыв свое обнаженное тело.

Гриня, ахнув от восхищения, одним прыжком преодолел расстояние до кровати, накрыл ее собой. Она крепко обняла его шею руками, прижала к себе, впилась губами в его губы. Через несколько секунд голова ее откинулась на подушку, она простонала раз… другой — и зашлась в продолжительном, страстном крике.

…На залитой солцем палубе матросы играли в «жучка». Гриня, отвернувшись, выставил ладонь.

Боцман размахнулся обеими, сцепленными в замок, руками, изо всех сил врезал по грининой ладони. Гриня дугой взмыл в воздух и, перелетев через борт, упал в воду.

— Человек за бортом!!! — закричали матросы, и раздались громкие прерывистые звонки корабельной тревоги…

К барахтающемуся в воде Грине приближался косой плавник акулы… Оглянувшись, он с ужасом увидел, что плавник был уже рядом с ним.

Звенели звонки…

Гриня один лежал на широкой кровати. Тревожные звонки продолжали раздаваться, потом к ним присоединился громкий стук в дверь. Гриня обалдело потряс головой, поморщился, сел в постели, оглядел комнату. С трудом сообразив, где он находится, сполз с кровати и, широко зевая, в одних трусах пошел к двери. Не отпирая, спросил:

— Это ты, рыбка?

На лестничной площадке у квартирной двери стояли два дюжих омоновца с автоматами, в бронежилетах и касках, рядом с ними — следователь в гражданском, его молодой помощник и маленькая старушенция-соседка.

— Я спрашиваю, кто там? — снова спросил Гриня из-за двери.

Следователь, кивнув старушке, дернул ее за рукав. Соседка старательно подыграла «нежным» молодым голосом:

— Это я… твоя рыбка. Открой.

Щелкнул замок. Омоновцы, распахнув дверь, ворвались в прихожую. Схватили голого Гриню, повалили и за волосы прижали к полу.

Следователь повернулся к соседке:

— Вы знаете этого человека?

— Первый раз вижу, — перекрестилась старушка. Гриню подняли и поволокли на кухню, соседка заторопилась следом, приговаривая на ходу:

— Вот жулики проклятые!.. Соседи на даче, а они здесь шуруют!

На кухне, в солнечном луче, пересекавшем стол, лежал раскрытый пустой кейс Грини. Рядом светились бокалы, стояла бутылка из-под вина, сдвинутые в сторону тарелки с недоеденной закуской. Следователь сидел за столом, разложив на чистом месте бумаги, Гриня напротив него на табурете, омоновцы подпирали косяки двери. Из щели между ними выглядывала соседка.

Следователь вел допрос.

— И много денег она у тебя увела?

— Много. Полный был, — понуро ответил Гриня, кивнув на кейс.

Соседка просунулась из-под руки омоновца:

— С ума сойти!.. — И доложила следователю: — А ведь какая нахальная: ты запиши — всю ночь орала, как зарезанная!

— А почему орала — недоуменно посмотрел следователь на Гриню.

Гриня отвернулся, опустил глаза. Следователь кивнул:

— Понятно!.. Пили?

— Она нет. А я пил, — показал на бутылку Гриня. — Вот это вино, — усмехнулся. — Марочное.

— Понятно, — следователь повернулся к помощнику. — Миша, возьми на экспертизу.

Миша двумя пальцами поднял за горло бутылку, опустил в целлофановый пакет, поглядел на смурного Гриню:

— Я и без экспертизы могу сказать — клофелин.

— И это понятно. Проверь на пальчики.

Миша быстро достал мягкую кисточку с порошком, нанес его на поверхность бутылки, тщательно оглядел.

— Вроде не видно.

— Фужерчики.

Миша помазал фужер блондинки.

— Тоже не видно, — мазнул по бокалу, из которого пил Гриня, жирный узор выступил на стекле, — А здесь навалом.

— Это мой бокал, — сказал Гриня.

Следователь снова кивнул.

— Конечно… Опытная стерва. Значит, фамилию ты ее не знаешь?

— Не знаю, — вздохнул Гриня.

— А имя?

— Тоже не знаю, — Гриня стыдливо покраснел.

Омоновцы заулыбались. Один из них весело спросил:

— А частушку знаешь?

Гриня не понял вопроса:

— Какую еще частушку? Омоновец радостно продекламировал:

— За окном сирень цветет,Ветка долу клонится…Парень девушку…

— помолчал, прищурил глаз,

— целует,Хочет познакомиться.

— Тьфу! — скрылась в щели между омоновцами соседка.

— Внешние данные можешь описать? — спросил следователь.

Гриня помолчал.

— Ну, что тебе сказать… Красивая… Ну, прямо красавица!

— Ясно, что красавица. После рейса они у вас все красавицы. Еще что?

— Блондинка.

— И это ясно. Блондинок у нас в городе навалом, если считать крашеных. Мне нужны особые приметы.

Гриня снова подумал.

— Груди у нее красивые! — И жестом пояснил: — Вот такие!

— А особые приметы? — спросил Миша. — Родинки?… Шрамы?

Гриня в третий раз задумался.

— Не заметил. Говорила, что дочка у нее… Что сама кандидат наук.

Следователь усмехнулся:

— Судя по тому, как она тебя сделала, она не кандидат, а уже доктор.

— А может быть, и член-корреспондент! — добавил Миша.

В разговор вступил второй омоновец, улыбнулся Грине:

— Не знаю, член она корреспондент или нет, а вот уж ты — точно член!

— Согласен, — опустил голову Гриня.

Плавбазу, с подвешенными на кильблоках тунботами, бросало на океанской волне, как игрушку.

Раздалась длинная трель свистка, затем крики команд по громкоговорящей связи, грохот заработавших лебедок… и началась адская работа.

Тунбот вздрогнул на кильблоках, приподнялся и упал на океанскую волну.

По брезентовому рукаву в него посыпалось мелкое крошево искусственного льда. За ним — по шторм-трапу — экипаж, которому нелегко попасть в маленькое суденышко, то проваливающееся в пропасть, то взлетающее к небесам.

Тьму океана рассекали только прожекторы плавбазы. Ревел ветер. Ревел мотор ярусоподъемника. До боли в зубах скрежетал барабан, наматывая стальной трос, с большими острыми крючьями. Они угрожающе вылетели из воды, — и вот она — бешено бающаяся туша тунца… За ней другая.

Боцман Пал Палыч стоял за рычагами управления двигателя. Он, напрягаясь, что-то кричал команде, но в страшном грохоте и свисте ветра его не было слышно. Только по движению губ можно было понять, каким количеством «этажей» сопровождались эти команды.

Тунбот круто бросило, и боцман, не удержавшись за обледенелый поручень, свалился на дно, прямо на бьющегося в ледяном крошеве тунца. Матерясь, он поднялся, широко расставил ноги. Оскалив в улыбке зубы, поглядел на задохнувшегося от порыва ветра Гриню. Переломившись пополам, тот зашелся в кашле. Боцман, склонившись к нему, хрипло прокричал:

— Что, Гриня, не нравится?! А деньгу у Зиночки получать — нравится?!

Гриня выпрямился, стер стекающую с рук рыбью кровь и прохрипел в ответ:

— Пропади она пропадом, эта деньга!.. Все! Теперь уж точно завязываю!

Они оба исчезают в пене накрывшей тунбот волны.

Кейптаун. С грохотом упал трап с пришвартованной в африканском порту плавбазы. Стая разноцветных волнистых попугайчиков, усеявших такелаж, оглушительно вереща, взмыла в жаркое африканское небо. Радист врубил на полную мощность маг, и зазвучала любимая песенка плавбазы:

В Кейптаунском порту, с какао на борту,«Жанетта» поправляла такелаж.И прежде чем уйти в далекие пути,На берег был отпущен экипаж…

Экипаж плавбазы двинулся к трапу. Впереди шли боцман и Гриня. Чуть поодаль — остальные.

В увольнение Пал Палыч и Гриня оделись с тропическим шиком. Боцман выступал в желтых ковбойских сапогах, в джинсах и клетчатой рубахе, на голове его был закнопленный «стетсон». Его натура предпочитала ковбойский стиль. Гриня же тяготел к облегченно-колониальному стилю: на нем были узкие, до колен, светло-зеленые с пальмами и океанским пейзажем шорты, легкая майка с надписью «Шанель № 5». На голове — сдвинутая к носу кепочка «Симпл лайф», на ногах — греческие открытые сандалии с ремешками, переплетенными на икрах.