Алексей Притуляк - Я ухожу. Прощай навеки. Твоя душа Страница 4

- О как! Он звонка ждет… А Портос ждет тебя. Мы все тебя ждем… Случилось что?

- Да… Нет… Случилось… Извини…

Он положил трубку.

Идиот. Какой же он был идиот.

Она дала ему номер заказа. Значит, подразумевалось, что он может позвонить туда еще раз… Почему он не спросил номер их телефона, почему?… Ну да, потому что боялся: она убедится в том, что его звонок был случайным… Идиот.

Ладно. Что теперь-то делать?..

Но так ведь не бывает! Во что он поверил? В какую чушь?

Ну знала она его фамилию, ну и что с того? У них определитель номера. Пока она разговаривала с ним, кто-то другой проверил, на кого зарегистрирован номер… Так?…

Да, очень может быть… Одна неувязка есть: зачем? Зачем им это было нужно? Какой смысл? Выгода какая? Да никакой…

Звонок, на этот раз — в дверь, заставил подпрыгнуть второй раз. Он метнулся к двери, лихорадочно дернул задвижку замка — сорвалось. Дернул еще раз и резко и широко распахнул дверь…

Митроха… Митрофанов. Явно уже датый с утра. Когда успел?

- О-о-о! — обрадованно и пьяно протянул незваный гость. — Витюха! Дома! А я как знал, ага.

- Ты чего? Ты почему не в театре? Где уже наелся с утра?

- Хэппи бёрсдэй, как говорится, ту ю, — радостно игнорировал Митроха его вопросы, наваливаясь, отталкивая, пробивая себе путь в прихожую.

- Эй, куда! — попытался Виктор Анатольевич остановить неуместного поздравителя.

- Витюха! — пропыхтел Митрофанов, падая на скамеечку и пытаясь стянуть туфли. — Я как чуял, что ты нынче дома… А что, думаю себе, не отметить ли нам с Витьком его днюху…

- Какую днюху! Днюха была вчера. Вчера после ревизора пили — забыл?

- Забыл, — кивнул вчерашний Добчинский.

Потом, довольно хрюкнув, он достал из кармана мокрого (дождь уже пошел?) плаща бутылку водки.

- Бибамус! — радостно прокомментировал он.

- Э нет, Митрофанов, нет! — замотал головой Виктор Анатольевич. — Не буду я с тобой сейчас пить.

- Эт почему же это? — возмущенно воззрился на него Митроха.

- А-а-а, — понимающе подмигнул он в следующую секунду и кивнул. — Понял, не дурак…

Он перевалился на другую сторону, едва не рухнув со скамейки, и с оглушительным «оба-на!» извлек из другого кармана вторую бутылку водки.

- Гуляем, Витюха! — прогремел он.

Виктор Анатольевич обреченно откинулся к стене.

- Получите, распишитесь, — произнес он.

- А? — не расслышал Митрофанов.

- Ничего, Митроха, ничего…

Он прошагал к телефону и набрал номер театра.

- Алло, — отозвался помреж Полухин.

- Александр Ильич, здравствуйте… Это Корягин.

- Корягин! Какого хрена, Корягин?! Ты почему не в театре?

- Видите ли, Александр Ильич, тут такое дело… Я вам сейчас все объясню…

- Объяснишь, Корягин, объяснишь! — взревел помреж. — Вот сейчас приедешь в храм Мельпомены и объяснишь, твою мать! Двадцати минут тебе хватит, артист, а?.. Не слышу!.. Корягин!

- Да, — кивнул он, прочищая горло. — Да, Александр Ильич, я постараюсь…

- Ага, Корягин, ты уж постарайся, — не унимался помреж. — Ты очень постарайся. Иначе Портос тебя сожрет. А что он не доест — то я дохаваю. Так что давай, Корягин, давай!

Цветы для Сони

- Ну что смотришь? — спросил Иван, глядя в грустные собачьи глаза. — Жрать хочешь?.. Я тоже, брат, хочу. Так хочу, что хохочу. У нас ведь оно как: вчера ничего не ели и сегодня вчерашнее подогрели. Так что ты лучше иди, иди по добру по здорову, не вводи в искушение… Слышь, Чебурек, тебе говорят. Иди! Ты хоть и тощий и блохастый, а все же живность. Так что давай, не смущай.

Он мягко оттолкнул собачью морду, встал и, крякнув, поднял на плечо свой аккордеон. Чебурек — грязно-рыжая лохматая дворняга — сделал несколько шагов в сторону и замер в раздумьях. Он колебался: идти ли ему за Иваном, или попробовать пробежаться до рынка. Что-то подсказывало ему, что от Ивана толку сегодня будет мало. С утра над городом повис мелкий противный октябрьский дождь. А в дождь, известное дело, много не заработаешь. Если и выходит кто в такую погоду, в выходной-то день, так разве что пьянчуги — за опохмелом, — да те немногие бедолаги, которым все одно где пропадать.

Иван махнул на Чебурека рукой и пошагал вперед по Ходячей. Шел он уверенно и твердо, так, будто точно знал, куда и зачем идет. А между тем пребывал он в полной растерянности. Осень — вот она, наступила-таки. С опозданием большим, — за что ей огромное спасибо, — однако же наступила. Лето, с его парками, водной станцией, городской площадью и гуляньями допоздна — закончилось. Лето — благодатная пора. Летом, бывало, и по пятьсот рубликов можно было наиграть за день. Был год, — Иван навсегда его запомнил, — когда за один только летний месяц он почти десять тысяч наиграл.

Осень и зима — вот это швах. Это две убийцы. Зимой, понятно, много не поиграешь: в морозец так пять-десять минут и все — пальцы слушаться перестают. И не посидишь опять же долго — ни ватники, у сторожа этажом выше купленные, не спасают, ни валенки. Подогрев изнутри помогает, так ведь на него ж еще заработать надо сначала. Осень и того хуже. Осенью главное условие не соблюдается: проходимость. Отсутствует людской поток, а с ним отсутствуют и денежки. Осенью нужно перемещаться в такие места, куда люди волей-неволей приходят: на рынок, в церковь, на вокзал, к цирку, на крайний случай — к аптекам или к универмагу. Но тут другой фактор в действие вступает — конкуренция. На рынке появляться — это вообще здоровьем не дорожить. Черножопые, те ладно, те ничего — ну прогонят, в крайнем случае пинка дадут. Но у них можно и сигарет выпросить, а то и бутылку — они хоть и горячие, но не злобливые и не жадные как наши. А вот охранникам, церберам, попадешься — по морде получишь обязательно. Ну а хуже всего — конкуренты. Не сами, конечно, просители, а их хозяева. Эти, если прищучат, то уволокут куда-нибудь в укромное место и будут бить долго и жестоко. Убить могут или покалечить. Ему, Ивану, по пальцам один раз били арматурой — предупреждали для первого раза. Повезло — один только палец и сломали, спасибо, что не все, а то бы закончилась его карьера, если и не навсегда, так надолго…

У церкви тоже все места давно поделены. Там Архидьякон (кличка такая) давно свои порядки установил. Сезонный билет даже осенью полторы тысячи стоит плюс сто рубликов ежедневно, независимо от выручки. И никаких тебе долгов: не рентабелен — пошел долой с паперти!

Вокзал… Там Коля Хромой. А Коля Хромой — это вам не Архидьякон. Он билетиков не продает и бесед душеспасительных не ведет. Чуть что не так — можно ведь и под электричку попасть.

Вот и остаются тебе прочие общественные места вроде цирка, универмага да разных других забегаловок. Там смотрящий в крайнем случае по морде треснет разок, если процента не наберешь. Однако, в тех местах и наработать что-нибудь трудно, ох трудно.

Аккордеон тянет плечо…

Аккордеон — это иваново все. Это единственное, что позволяет ему выжить. Спасибо, земной поклон матери, которая когда-то отдала его в музыкальную школу, заставила его там учиться, долбила его нещадно и не пускала на улицу, заставляя целыми днями и вечерами гонять гаммы, ругалась из-за этого с соседями, плакала перед учителями, вымаливая прощения для своего разгильдяя… Спасибо! Пришло время, и Иван понял, что такое музыка. Инструмент понял. Себя понял. И заиграл. Да как заиграл!..

Когда те, на рынке, прижали его за гаражами и один из них достал нож, Иван испугался. Но испугался он не за себя — он инстинктивно потащил аккордеон дальше за спину. А те Ивана-то резать и не собирались для первого раза. Они хотели инструмент покалечить.

- Давай сюда свою шарманку! — приказал тот, с ножом.

- Это зачем же? — насупился Иван.

- Слышь, чудовище, ты борзой, что ли? — оскалился второй, тот, что был с арматурой. — Нам ведь и кишки твои на перо намотать — тоже не вопрос. Давай лучше музыку. Мы гармошку твою покалечим, для порядку, и разойдемся на первый раз.

- Не дам, — ответил Иван холодея.

- Может кончим его? — предложил первый.

- Утихни, Бес, — огрызнулся второй. И ласково обратился к Ивану:

- Слышь ты, чучело, ты не догоняешь, что по нитке сейчас ходишь? Ты, кнопкодав, на чужую территорию залез со своей гармошкой, а значит — должен быть наказан. Мы не шибко злые, ты на Беса не гляди, лютовать с первого раза в правилах не держим. Мы тебя накажем чуток, морально, и — ходи дальше, куда шел.

- Инструмент не дам! — отрезал Иван, ища глазами в куче мусора, чем бы можно было отмахнуться.

- Значит, хочешь лично ответить? — прищурился Бес.

- Лады, — подытожил второй. — Твое слово.

Драка была не долгой. Вернее, ее и вовсе не было. Иван один раз только оттолкнуть Беса успел и — все: ему аккордеон беречь надо было. Они хлестким ударом по лицу свалили его, и Бес быстро оказался у Ивана на спине, крепко прижал его к щебенке.