Анна Лавриненко - Время моей жизни Страница 4

– учиться. К какой-то там паре. Может быть, даже к первой. Он испуганно стал вспоминать день недели, – точно ли к первой? К первой им только в среду. Завтра четверг, – значит, ко второй. Нужно хоть немного поспать, до второй пары, он, может быть, и выспаться успеет, хотя даже если поспит сейчас чуть-чуть, завтра все равно будет не в форме. А завтра ему надо будет выглядеть… отлично… ведь завтра придет Она. Она всегда приходит по четвергам ко второй паре. Значит, надо опоздать, чтобы вдруг ненароком с ней не столкнуться. Хотя какая ему разница, что она о нем подумает, – не она же ему нравится, а он ей, – вот пусть и принимает его таким, какой он есть.

Хотя кто знает, может быть, он ей уже безразличен – она в последнее время мало обращает на него внимания. Раньше было по-другому. Раньше она ошарашенно смотрела ему вслед, он сам не видел, но знал это, сидела в библиотеке прямо за ним и гипнотизировала взглядом спину. А потом они попробовали начать какие-то отношения, но что-то тогда не получилось. Вот ему и стало все равно… Они ведь определенно друг другу не подходили… Тогда почему он каждую неделю ждет четверга? А ведь он ненавидит университет и при любой, даже самой малейшей возможности предпочитает туда не ходить, загуливать – и спать до двенадцати или сидеть в Интернете. Тем более на хрен ему сдался этот юрфак, компьютеры его интересуют куда больше. Да он и понимает в веб-дизайне больше любого, кто учится на информатике! Это-то и было самым обидным. Учиться на специальности, которая его совсем не интересует. Да и не было это его никогда… Так, родители настояли. А он, дурак, повелся. Зачем? Компьютерщик – тоже неплохая профессия, теперь вон как за границей ценится.

Он выключил компьютер, – сегодняшней работой он остался доволен, еще пара ночей, и сайт будет окончательно готов к употреблению, так сказать, – надо будет показать свою работу в фирме, там, конечно, потребуют кое-каких изменений, но все это будет незначительно, а потом он позволит себе немного отдохнуть и, может, даже поспит нормально пару ночей. До тех пор, пока не получит следующий заказ.

Или пока не пойдет отрываться в какой-нибудь клубешник, наглотавшись экстази.

Засыпая, он вдруг вспомнил – она же сейчас играет в группе, – он поморщился, он не любил рок и вообще всякую такую музыку. Он вспомнил, как однажды сказал ей, что вместо “Короля и Шута” лучше бы пошел на дуэт “Карамельки”, и почему-то улыбнулся этому про себя. Он подсунул руки под щеку – только так он мог заснуть – и провалился в сон прямо до второй пары. На пару он, конечно, опоздал. На десять минут. Но идти все равно не хотелось. В коридоре встретил друга.

– Ты что не пошел? – спросил веб-дизайнер.

Друг махнул рукой:

– Опоздал.

– Понятно.

– Пойдем, может, пивка попьем. – У Друга был скучающий вид.

– Пойдем, – согласился веб-дизайнер, – мне все равно никуда идти сегодня неохота.

Они вышли на крыльцо и закурили. И тут увидели ее. Она шла очень быстро, обмотанная шарфом, запыхавшаяся, – он улыбнулся. Правда, про себя. Поздороваться или нет, думал он. Зря думал. Она все равно не подняла головы и даже не посмотрела в его сторону.

А, пофиг, подумал он, но стало почему-то грустно. Как в каком-то видении он вдруг увидел, что дарит ей розы странного цвета. Он такие никогда раньше не видел. Тогда откуда он знает их?

– А розы бывают зеленые? – спросил он Друга

Друг подумал несколько секунд, потом философски заметил:

– Розы бывают всякие.

– И зеленые?

– Наверное, и зеленые. Хочешь, сходим к арке, посмотрим.

– Пойдем.

И они направились к Триумфальной арке, где тетки, стоявшие с большими ведрами цветов, причитали перед молодыми людьми.

“Что желаете, молодой человек? В подарочной упаковке? Для девушки берете? Да, эти долго стоят. Ах, эти – сорт „Анжелика”, да берите, берите, стоят еще дольше, чем „Чайные””.

Там-то они и увидели их. Зеленые розы. Они. Именно их он видел в своем видении. Эх, подумал он, вот купить бы все, что здесь стоят, и принести ей прямо сейчас. Ничего не говорить, просто отдать в руки, и все. Сказать: “Это тебе”, – развернуться и уйти. Что она тогда?

– Что интересует, молодые люди? – подскочила к ним розовощекая тетка в обрезанных перчатках и огромном надутом пуховике.

– Розы зеленые, – проинформировал ее веб-дизайнер.

– Да, не подскажете, – встрял Друг, – на каком заводе их красят?

– Что? – Тетка недоуменно заморгала глазами, потом дрогнувшим голосом ответила: – Их такими выращивают.

– Зелеными? – не унимался друг веб-дизайнера.

– Зелеными.

– И почем же такая красотища?

– Семьдесят рублей розочка.

– А если я еще доплачу, в оранжевый перекрасите? – продолжал Друг.

Тетка, видимо, поняв в конце концов, что над ней издеваются самым наглым образом, насупилась, а веб-дизайнер и его Друг, отойдя чуть-чуть в сторонку, уже покатывались со смеху.

9

Все пришли на вечеринку к Коровину. Нет, вечеринкой это трудно было назвать – это сборище почти что алкашей, панков и непонятно кого вперемешку. Я задыхалась от табачного дыма, а голова от выпитого совсем размякла. Я пожалела вообще, что пришла сюда, – а ведь тащилась чуть ли не на другой конец города. Хотя тут были все свои:

Билли с той наглой девчонкой, с которой мы видели его в “Партизане”, даже Кирилл и еще парочка первокурсников. Только Ляли не было. А зря. Здесь был ее любимый веб-дизайнер. Он не был пьян, но и не особо трезв, – мы не разговаривали с ним, но, похоже, он очень удивился тому, что я здесь оказалась. А я удивилась его присутствию

– это не его тусовка.

Тут же я увидела его – моего, лондонского. Он болтал, как всегда, с какой-то девчонкой. Надеюсь, не о Лондоне. Ах да, наверное, о Париже.

– Привет, Лондон, – сказал он, подходя ко мне.

– Привет, – ответила я и замялась. Я не знала, что еще ему сказать, на языке вертелось что-то типа: “Что ты здесь делаешь? Сводишь меня с ума своей красотой?”, но такого я, конечно, не сказала.

– Как поживает Лондон? Скоро туда отчаливаешь? – спросил он.

Я не поняла, смеется он надо мной или нет, поэтому ничего не ответила и ушла. То есть совсем ушла с вечеринки, быстро натянула куртку в коридоре и выбежала на улицу. Через пару минут мой, лондонский, догнал меня:

– Ты обиделась, что ли?

– Да нет. Просто… – Я не договорила.

– Понятно… значит, обиделась…

Некоторое время мы шли молча, он даже не шутил, как обычно.

В голове стоял туман. Я была пьяная, но не очень. А главное – рядом был мой собственный Лондон, человек, который называл меня Лондон, который хотел, чтобы я когда-нибудь там побывала. Мы шли по весеннему теплому городу, и мне было весело.

Я улыбнулась. Он тоже. Чему-то своему, наверное. Он достал из сумки мячик.

– Сыграем?

– В сокс? – удивилась я. – Так лужи же!

– Ну и что!

И мы стали играть. Кидали мячик, подбрасывали его, перекидывали с ноги на ногу… Выдохлись. Сели на корточки и стали курить.

– Хорошо, – сказала я.

– И правда, – ответил он.

Он снова улыбнулся. И снова как будто бы чему-то своему. Больше мы не разговаривали. Просто сидели рядом и курили, не разговаривая ни о чем и ни о чем не думая. Потом поднялись с корточек и побрели по городу. Мы дошли до набережной и даже видели рассвет. По дороге купили в круглосуточном ларьке бутылку шампанского и, сидя на холодной лавочке, на Стрелке, пили его. Встали и снова стали играть в сокс. Мячик постоянно падал, еще чаще, чем в первый раз, но мы только смеялись. Все закончилось, когда наступило утро. А я так и не сказала ему, как сильно я его люблю.

10

Кирилл слушал плеер. Даже после репетиции, когда казалось, что уши начинает резать от любого постороннего звука и хочется только одного

– оказаться в тишине, Кирилл слушал музыку. Он был музыкой, а музыка была им. И они навечно были привязаны друг к другу. Я никуда без тебя… а я без тебя… или что-то вроде этого. Он или слушал музыку, или играл ее. Поэтому в тишине он не бывал никогда. Если не музыку, то он слушал что-нибудь другое, – слова людей, шум машин, звуки города. Их, звуки, он любил больше всего и всегда по-разному чувствовал настроение города. Наверное, так оно и было.

Он возвращался на трамвае. Конечно, ближе было на автобусе, но Кирка любил трамваи. Их медленность, дребезжание, романтику – все трамвайное любил.

Кирка был барабанщиком, а значит, странным и непонятным другим уже хотя бы поэтому. Родителям, друзьям, девушкам казалось, что он живет в каком-то своем непонятном мире – в мире ритмов. Он не стремился стать гениальным барабанщиком и добиваться всемирной славы или известности – он просто хотел играть, а группа давала ему эту возможность. И он был ей за это благодарен. “Девчоночья”, – морщились его знакомые. Он бросался защищать. “Да вы хоть слышали, как они поют и играют? Если нет, то я на вашем месте лучше бы заткнулся!” Он любил их всех. И даже Билли. Он любил сидеть с девчонками из своей группы у кого-нибудь в квартире и пить вино или отрываться в “Партизане” под рок-н-ролл.