Луи де Берньер - Сеньор Виво и наркобарон Страница 4

Руки худенькие, только предплечья полноваты. Дионисио поразило изящество позы: Аника стояла, откинув плечи, одна нога согнута и непринужденно упирается носком в пол. Девочка на первом причастии. У нее была большая грудь, и складывалось впечатление, будто Анику это смущает, – она всегда скрывала грудь под просторными блузами. Аника и в самом деле стеснялась своей груди, но не из-за величины, а оттого, что одна чуть больше другой, хотя это замечалось только при ближайшем рассмотрении.

Дионисио так пленили ее живость и очарование, что он уже спрашивал себя, есть ли у него шанс, а Аника Морено, сделав о нем свои женские выводы, ушла и три месяца у них не показывалась.

После ее ухода Херес высказался:

– Классная телка.

Дионисио что-то в ответ пробурчал. Херес обладал неоценимым качеством: все его взгляды и высказывания были так глупы или пошлы, что собеседник в сравнении с ним чувствовал себя кладезем мудрости или эталоном целомудрия.

– Я как-то попытался ее уломать, – продолжал Херес. – Так она от меня рванула.

«Просто удивительно», – подумал Дионисио.

Когда он признался Луизе, что действительно влюбился в Анику, та сказала:

– Поражаюсь тебе. Такая высокая, и эти светлые волосы странно выглядят на мулатке. Меня удивляет, что ты влюбился в такую… необычную.

– Я бы влюбился в тебя, но…

– Но я шлюха?

Дионисио смешался, а Луиза улыбнулась:

– Я не питаю иллюзий.

Она склонилась над ним, ее груди, напоминавшие две ракеты (Дионисио называл их «боеголовки Купидона»), нацелились на него и восхитительно погладили ему грудь. Луиза прошептала:

– Тогда возьми меня в последний раз, пусть это будет медленно и долго.

Взглянув ей в лицо, он все понял. Погладил по щеке.

– Ты прекрасна, Луиза. Пожалуйста, не надо плакать. Никто будущего не знает.

5. Письмо генерала

Уважаемые господа,

В последнее время я с большим интересом читаю в вашей газете письма моего сына Дионисио Виво о торговле кокаином и ее неблагоприятных последствиях.

Прежде я серьезно опасался, что мой сын превратится в этакого выродка, не только злоупотребляющего кокаином, но и торгующего им; в юности явно к тому и шло. А потому я очень горд и доволен тем, что полностью разделяю общий пафос его заметок. Многим известно, что во вверенном мне департаменте войсковые подразделения под моим командованием почти уничтожили наркоторговлю.

Однако хочу возразить своему сыну по поводу его замечаний о вооруженных силах в последнем письме. Рекомендуя использовать армейские части в борьбе с наркоторговлей, он пишет: «…тогда бы они хоть чем-то занялись, а не просиживали штаны, замышляя перевороты». Ему хорошо известно, что никаких заговоров не выявлялось со времен Флеты, Санчиса и Рамиреса. С той поры, о которой лучше не вспоминать, вооруженные силы трудились над почти невыполнимой задачей уничтожения около дюжины партизанских групп левого и правого толка, серьезно угрожавших созданию достойного цивилизованного общества в нашей стране. Кто бы мог подумать, что в наши дни, в нашем столетии еще будут существовать маоисты и сталинисты? Но они есть, и вооруженные силы несут ужасные потери в борьбе с ними. Мой сын должен принести нам свои извинения.

6. Рамон оставляет записку с предупреждением

Диоген,

Твой отец сдуру тебя раскрыл, написав в «Прессу». Теперь им известно, что ты не просто заноза в заднице, но к тому же сын губернатора Сезара, и они еще сильнее захотят тебя достать. Вылезай из бочки и сматывайся из города как можно скорее.

Дионисио прочитал записку дважды и вслух проговорил:

– Очень забавно, Рамон.

7. Дионисио подают руку

Дионисио разбудила странная суматоха на улице. Пытаясь удержать сон, он зажмурился, отгоняя настырные позывы мочевого пузыря. Дионисио дремотно размышлял, что может так шуметь: какие-то хрипы, взвизги, хлопки и временами легкие удары в дверь, словно кто-то весьма настойчиво тарабанит пальцами с нестрижеными ногтями.

Дионисио натянул на голову одеяло, но в конце концов был вынужден сдаться. Отбросив одеяло, он полежал неподвижно, затем выбрался из постели и подошел к окну. Выглянул, но мешал вьюн на стене. Дионисио высунулся из окна и, к своему изумлению, прямо на крыльце обнаружил двух здоровенных грифов – они прыгали и стучали в дверь, а в промежутках пихались. Он озадаченно понаблюдал за ними, потом крикнул:

– Тихо, вы!

Птицы на мгновенье перестали скакать, посмотрели на Дионисио вроде как с пренебрежением и продолжили свое занятие. «Господи ты боже мой!» – подумал Дионисио и пошел вниз.

Едва он открыл дверь, грифы очень удивились и уставились на него, выгнув шеи. Отскочили и негодующе заклекотали, когда Дионисио взмахнул рукой и сказал:

– Кыш! Пошли отсюда! Дайте покоя хоть немного!

И тут обнаружился повод птичьего скандала. На двери Дионисио увидел кисть человеческой руки, прибитую на уровне груди. Сначала подумал, что это муляж: рука будто восковая, а пятна крови какого-то ненатурального цвета. Теряясь в догадках, кто мог так нелепо пошутить, он потрогал руку. И тотчас отпрянул, потому что понял: это не муляж.

Он посмотрел внимательнее. Оливковая кожа, рука явно мужская. Ногти обломаны, на тыльной стороне ладони шрам – видимо, от ножа. Пришла неуместная мысль: человек с такими длинными пальцами стал бы хорошим пианистом. Местами, где грифам удалось клюнуть, виднелись отметины, а между большим и указательным пальцем на резинках держался карандаш.

Поднявшись наверх, Дионисио позвонил Рамону, а затем в колледж – сказать, что опять задержится.

– Ну, это уже что-то, – ответил директор. – Все-таки разнообразие – не труп, а только часть. Я начну в вашем классе урок, а вы приезжайте как можно скорее. Что вы сейчас проходите?

– Принцип достаточного основания. Скажите им, пусть сами прочитают в учебниках и разберутся, чем версия Лейбница отличается от версии Шопенгауэра, ладно?

Дионисио вновь спустился, потому что грифы опять скакали и дрались. Вскоре приехал Рамон с тем же молодым полицейским. Потирая небритый, как обычно, подбородок, Рамон выбрался из машины и остановился перед Дионисио, глядя насмешливо и устало.

– Агустин, – обратился он к полицейскому. – Поскольку мы, видимо, будем приезжать сюда постоянно, позволь представить тебя Дионисио надлежащим образом. Правда, отныне я буду звать его Эмпедокл.[4] В честь философа, который опрометчиво бросился в жерло вулкана, чтобы доказать, что он – бог. На мой взгляд, аналогия весьма подходящая.

Дионисио криво улыбнулся и поздоровался с Агустином. Поймал взгляд Рамона и безмолвно показал на прибитую руку.

– Ага! – воскликнул полицейский. – Так вот она где!

– Ты что, ее искал? – спросил Дионисио.

– Не то чтобы искал, Эмпедокл. Сегодня утром ее владелец объявился на городской свалке, но без нее. Тебе будет приятно узнать, что это рука господина, который отказался одолжить свою дочь Заправиле и банде его верных приспешников. Девушку все-таки забрали, и как раз сейчас их обоих грузят на свалке в фургон, чтобы вернуть жене, которой теперь нужно поднимать только четверых детей без мужа.

Рамон подошел к двери и внимательно осмотрел руку.

– Такие гвозди используют в поместьях, когда сколачивают загоны для скота. Карандаш самый обыкновенный, а руку отсекли одним ударом мачете. Да уж, преступление, так сказать, сельскохозяйственное, а нам известно, у кого большое поместье в округе. – Рамон замолчал и, расшатав гвоздь, выдернул его из двери. Потом поднес руку на гвозде к лицу Дионисио: – Ты же у нас спец по знакам. Скажи, что это означает.

Дионисио отпрянул:

– Они хотят, чтобы я перестал писать в газету.

Рамон секунду разглядывал приятеля, потом невесело усмехнулся:

– Ошибаешься, Эмпедокл, слишком тонко для них. Это означает, что перед тем, как убить, тебе отрубят руки. Думаю, подбросят их в полицейский участок, что избавит меня от необходимости рыскать в поисках, чуешь, дружище? Они отрубят руки, писавшие письма, потом, наверное, помучают тебя чуть посильнее и соорудят галстучек, чтобы ты спокойно истек кровью.

Друзья молча смотрели друг на друга, потом Рамон, приподняв бровь, улыбнулся.

– Карандаш видишь? На нем отпечатки того, кто вложил его в руку. Вот насколько они самоуверенны. Им наплевать, что мы знаем, кто это сделал.

– Ты его арестуешь?

Взгляд Рамона мог бы показаться снисходительным, если б не обычная насмешливая улыбка:

– Арестую? Да нет, мы его быстренько пристрелим без лишней волокиты.

По лицу Дионисио было видно, насколько он поражен. Рамон приобнял его за плечи, они прошли пару шагов.

– Вот что я тебе скажу, приятель. Если мы арестуем убийцу, найдутся люди, у которых денег хватит, чтобы подкупить хоть тысячу судей и полицейских и выпустить его по закону. Чтобы не превратиться в продажных тварей, мы таких просто убиваем.