Андрей Геращенко - Хут Страница 4

— Что ты, Катенька! — всплеснула руками Ганна и бросилась к дочери.

— Теперь уже всё. Не бойся — сейчас она придёт в себя. Надо только водой лицо помочить да воздуха свежего пустить, — заверила её Мария.

Ганна уже хотела было выпроводить от греха подальше Марию восвояси, но потом, убедившись, что Катька и в самом деле пришла в себя после того, как её лицо окропили холодной водой из бочки в сенях, успокоилась и принялась проветривать хату.

— Что у вас тут — не пожар ли? Откуда столько дыма?! — испуганно спросил прибежавший из хлева Василь.

Рябая, уже немолодая, но всё ещё крепкая кобыла медленно тащила сани по узкой, припорошенной свежим ночным снегом дороге. Василь, запахнувшись в кожух, смотрел по сторонам на занесённое снегом поле и вспоминал вчерашнее гадание Марии. Гадалка после окуривания Катьки выглядела растерянной и толком так и не смогла ничего истолковать из сказанного дочерью. Разве что сказала, что парень — нездешний, но это Василь знал и сам. А главного — кто он да откуда — так и не сказала. Но удивительнее всего было то, что Катька увидела отца в Малой Зимнице. А как раз утром пришли от Старжевских и сообщили, что пан отправляет Василя за лисьими шкурами в зачёт будущих отработок как раз в Малую Зимницу.

Потянуло свежим морозным ветерком, и Василь натянул пониже на голову свой треух. «Может, хлопец этот, чтоб ему неладно было, из Малой Зимницы? Так нет — я там всех знаю вроде. Нет там такого хлопца, кажись. Или есть. Ей Богу — нету! Может, чей родич и приезжает к кому, а заодно и к нам — Катьке голову дурить. Надо будет поспрашивать у тамошнего ловчего Ивана Крюка — может, он чего знает и расскажет?

Из–за леса поднялось низкое февральское солнце и осветило всё вокруг чуть розоватыми, холодными лучами. Но даже этого скупого света было достаточно, чтобы на душе у Василя стало радостнее, и он, весело свистнув, незлобно щёлкнул Рябую пугой и сани понеслись — впереди был лишь небольшой лесок, а за ним и первые дворы Малой Зимницы. Василь уже заранее предвкушал хороший обед с дичью и самогоном у ловчего, да и Рябой была хорошо знакома дорога, и кобыла почуяла, что и ей перепадёт кое–чего в соседней деревне.

Едва проехав лесок, Блин тут же натянул вожжи:

— Тпру! Стой, зараза!

Рябая послушно остановилась.

Василь удивлённо разглядывал ещё не успевшее за ночь остыть пепелище, которое чёрной дырой зияло на месте самого первого дома. От чёрных обвалившихся стен в небо поднимались едва заметные струйки дыма. Снег вокруг пожарища был утоптан множеством ног. То там, то здесь виднелись ледяные пятна — всё говорило о том, что совсем недавно жители деревни боролись с огнём, но так ничего и не смогли поделать. Теперь тут было безлюдно. «А ведь Ганна сказала, что Катька в бреду видела меня в Малой Зимнице на пожаре. Я и колесо какое–то в руках держал, — удивленно вспомнил Василь Блин. — Не соврала, значит, Мария. Только что к чему?»

Привязав Рябую к стоящему у самой обочины дереву, Василь направился в сторону пожарища — с одной стороны, ему было просто любопытно поглазеть на случившееся, а с другой — мало ли чего могло остаться после пожара, что сгодится в хозяйстве. У людей, конечно, горе, и пользоваться этим нехорошо, но раз тут была вся деревня, уж наверняка ничего путного не оставили.

Не дойдя совсем немного до кромки пожарища, Василь неожиданно споткнулся о какой–то предмет, зарытый в снег. Расчистив снег руками, Блин извлёк из него. колесо от телеги. Почти такое же, какие были в его повозке. «Вот и колесо! Не соврала Катька. И вправду есть что–то в этом гадании. Как в воду глядела!», — удивлённо подумал Иван и, позабыв, что хотел осмотреть пожарище, побрёл к своей телеге, продолжая очищать от снега и разглядывать найденное колесо.

Бросив колесо под рогожу, которой была укрыта телега, Василь ещё раз оглянулся на пожарище и поехал прямо к ловчему.

Крюк уже поджидал его дома.

— Здорово, Иван! — поприветствовал хозяина вошедший в хату Василь.

— Здорово, Василь. Проходи, лисьи шкуры уже готовы — как раз двадцать пять штук. Посидим — вон моя жинка сколько наготовила, — хозяин сразу же пригласил Василя к столу.

— Добра, — охотно согласился Василь и, сбросив кожух на лавку, окинул взглядом стол.

Стол был знатный — в одном чугунке дымилась каша, из другого доносился аппетитный запах какой–то дичи, рядом стояла большая глиняная миска с квашеной капустой, хлеб, а в самом центре красовалась зелёная бутыль самогона.

— Да у тебя стол, как у пана! — заметил Василь. — Хорошо вы тут живёте.

— Дык и ты неплохо — наверное, Ганна за то, что бабой бывает, немало в дом носит? — довольно улыбнулся Иван, которому понравилась похвала гостя.

— Что есть, то есть. Да только это хорошо, что земля у меня есть да Ганну бабой то туда, то сюда кличут. А у других–то, того, — хлеб кончается. Того гляди, скоро хлеб из чего попало печь начнут. И землю Старжевский у многих забрал — треть Ректы в безземельных бобылях, у соседей работают да за других на панщину ходят. С того и живут.

— И у нас то же самое. Половина Зимницы в землянках живёт. Да и огородники все в основном — только так, для себя, и сажают, а где с того прокормиться. Земля у меня да ещё человек у пятнадцати есть, вот и всё, — перестав улыбаться, кивнул Иван. — Хорошо ещё, что под Россию пошли, — уж мочи не было под ляхами. Помнишь, как ещё при Польше лет десять назад люди от голода мёрли. Беднее белорусов, наверное, и нет никого.

— Это уж точно. Я в Малороссии под Полтавой был. Вот там живут — ни чета нашему. Землянки только кое–где встречаются, а так всюду белые, мазанные известью хаты с соломенными крышами. Тепло летом, хорошо. И чего только ни растёт — и яблоки, и груши, и ягоды разные. И земля почти у всех есть. Там в сёлах и хуторах не то что бобылей безземельных — даже огородников не встретишь.

— Зато леса и зверья у них, говорят, мало. Да и лесной ягоды и грибов меньше. А ведь я только от охоты и живу. Кабы не лес — тоже сидел бы на мякине да отрубях! Ну, садись, не стой. Давай по чарочке перед едой.

— Давай, Иван. Давно не видались.

Крюк и Блин молча перекрестились на висевшую в углу икону, затем Иван перекрестил стол и приятели, наконец, уселись.

После первой чарки тут же выпили по второй. Беседа пошла значительно веселее.

— А что это у вас хата крайняя сгорела — пожар был? — вспомнил Василь.

— Ещё какой пожар! — кивнул Иван и налил третью чарку. — Давай ещё по одной.

— Давай! — кивнул Блин и быстро опрокинул чарку в рот.

Ему не терпелось узнать про пожар.

— Никто и не видал, как всё загорелось. Когда я прибежал, всё занялось так, что трудно даже было подступиться. Конечно, народ тушил — и воду из колодцев таскали, и снегом забрасывали. Да куда там — всё дотла сгорело.

— А чья хата–то?

— Степана Микулича. Был безземельным бобылём, а тут за три года сначала в огородники выбрался, а потом и вовсе землю прикупил. И так ему везло — столько зерна в этом году взял, что половина Зимницы столько не намолотила. Гроши завелись. Говорят, что даже хотел выкупиться у Старжевского на волю. Долго Стар- жевский не соглашался, больших грошей требовал. Так, говорят, собрал Микулич. Да вот не успел — кончилось его счастье. Закатилась планида. Говорят, грошей было много, но на пожарище так ничего и не нашли. Сгорело всё дотла. И сам Степан, и жинка его, и четверо детей малых. Их, обгорелых, в церковь завезли — послезавтра будут хоронить. А грошей не нашли. Не все же в ассигнациях были?

— Может, люди лихие отобрали да поубивали и хозяина, и семью его?

— Кто его знает. Ночью всё случилось — никто ничего не видал и не слыхал. Грошей нет, а ведь хранил он монеты дома, — Крюк налил ещё по чарке самогона. — Монет у него хватало — и меди, и серебра. Да может, и золото было!

— Э, брат, ты так не спеши, а то я шкуры лисьи в Ректу не довезу. Мало ли что — тогда Старжевский с меня самого шкуру спустит. Попробуй потом расплатись!

— Расплатишься. Ты не прибедняйся.

— Да и неизвестно, отчего хата сгорела. А ну как те самые в лесу нападут да шкуры отберут? Надо возвращаться засветло — от беды подальше, раз уж такие дела делаются! — возразил Василь, но чарку всё же выпил и тут же закусил тушеной лосятиной из стоящего возле него чугунка.

— Мы уже послали гонца к Старжевскому. Пусть сам пан решает — полицию звать или ещё что. На то его воля. Только был ли кто ночью возле хаты Степана или нет, мы всё равно не узнаем — когда тушили, всё затоптали, если и были какие следы.

— А вдруг он закопал гроши в землю в каком–нибудь жбанке?

— И я так думаю. Пока не похоронили их, грех на пожарище копать. А как схоронят — думаю, многие копать там будут. А перво–наперво — Старжевский свою дворню пришлёт, эти перероют всё. Вот увидишь. Может, и похорон ждать не станут. Для панов свои законы. Да и католик Старжевский — что ему наши обычаи.