Карлос Фуэнтес - Приятное общество Страница 4

Но ограничился он тем лишь, что через черный ход покинул дом, давая понять прохожим, что сестры Эскандон "еще живы", а словами доньи Серены, поправившей донью Сенайду — "что в доме живут".

Картезианский разум выпускника лицея отказывался принять это противоречие. Если сестрички хотят, чтобы люди знали — они еще живы, а дом — не заброшен, естественно было бы пользоваться парадным подъездом. А не шнырять взад-вперед задворками, как глухонемая служанка Панчита.

Он решил подвергнуть противоречие испытанию. Открыл дверь черного хода и вышел в пыльный парк, где мальчишки играли в футбол. Стоило ему показаться, как они остановились и уставились на незнакомца. Алекс улыбнулся им. Один из мальчишек подал мяч, Алекс инстинктивно отбил. Другой мальчишка принял и отпасовал. Алекс различил самодельные штанги и сильным ударом послал мяч в ворота.

— Гол! — в один голос крикнули мальчишки.

Алекс только сейчас понял, что в воротах не было вратаря. Победа досталась ему слишком легко. Однако забитый гол прочно связал его с детской игрой. Более того — он почувствовал удовлетворение, даже радость, словно эта непредвиденная ситуация была спасением от парализующего безволия, которое охватывало его в доме сестер Эскандон и — он сам удивился, когда эта мысль пришла ему в голову — указывала цель в жизни. Играть в футбол. Или просто — играть.

Он принял мяч головой, так что невольно пришлось поднять глаза.

Из окна на втором этаже сурово взирала на него тетя Серена.

Из другого — умиленно улыбалась ему тетя Сенайда.

Чуть позже, когда он собирался пообедать с нею, со второго этажа до него донесся сильный шум. Он замер у подножья лестницы, не понимая, что происходит. Да, старухи ожесточенно спорили, но голоса их звучали будто из дальней дали или со дна колодца. Дважды хлопнули двери, послышалось приглушенное рыдание. Алекс понял, что тетя Сенайда на этот раз компанию ему не составит.

Направился в столовую. Под металлической крышкой супницы обнаружился грибной суп, на одном блюде, как всегда, — разные сорта холодного мяса, на другом — гора великолепных — он никогда раньше таких не пробовал — тропических фруктов.

Поев, он вернулся в свою комнату, почитал Мюссе, и под воздействием "Исповеди..." ему самому захотелось что-нибудь написать. Сел за парту. Он знал — ящик пуст. И удивился, когда, запустив туда руку, что-то обнаружил в нем.

Поднял крышку и увидел несколько детских книжек-раскрасок. И горсть цветных карандашей.

"Вот тебе раз!" — улыбнулся Алекс. Новая загадка. Неужели вчера он так одурел от перелета, что, заглядывая в парту, мог не заметить это? Кто-то — наверняка Сенайда — принесла сюда книжки и карандаши. Зачем? В этом доме никогда не было детей.

А раскраски — он перелистал их — были напечатаны всего лет пятнадцать назад, если верить выходным данным.

Автором же был он.

Алехандро де ла Гуардиа. "Приключения маленького француза в Мексике".

Страницы были пусты.

Способность рассуждать здраво окончательно оставила его. Зато пришел безотчетный страх. Он прилег на топчан, прикрыл глаза подушкой. Мало-помалу успокоился. Стал ждать ужина. За ужином все станет на свои места.

Тетя Серена к ужину не вышла. Алекс подождал десять минут... Пятнадцать. На столе он видел остатки полдника. Суп остыл. А мясо — мало того что холодное — имело вид объедков: казалось, эти куски вырваны когтями из туши какого-то животного и с омерзением отброшены.

Он начал тревожиться. Дом наполняла важная тишина. Молодой человек несмелыми шагами приблизился к лестнице. Он еще ни разу не поднимался на второй этаж. Тетушки не приглашали. А он был хорошо воспитан.

— Дети должны быть видны, но не слышны, — учила его мама. — Children should be seen, but not heard.

Медленно и неуверенно одолевал он ступеньку за ступенькой. И наконец остановился в коротком коридоре, куда выходили двери двух комнат, расположенных напротив друг друга. У порога каждой стоял поднос. Еда простыла.

— Ну да, они едят холодное мясо, — попытался вразумить себя Алекс.

Но когда они его едят? И почему едят наверху, если до сих пор разделяли трапезу со мной внизу? И кто принес им эти подносы, если Пан-чита ушла спозаранку? Одна другой, что ли? Но ведь они терпеть друг друга не могут — откуда ж тогда такая услужливость?

Он взглянул вниз.

Поднял крышку с блюда., стоявшего у двери Марии Сенайды. Мясо было облеплено насекомыми. Какими? Пауки, тараканы, еще какие-то твари и обычные муравьи... Все это шевелилось.

Алекс торопливо прикрыл блюдо.

Скользнул к противоположной двери и снял крышку с другого блюда. Суп. Томатный? Свекольник? Борщ?

Не удержавшись, он сунул палец в тарелку, а потом в рот. Кровь. Суп из крови.

Он едва не вскрикнул. И слизнул кровь с пальца.

А не вскрикнул потому, что из-за двери Серены донеслось еле слышное, однако отчетливое рыдание.

Он поднял руку, чтобы постучать. Открыл рот, чтобы спросить: "Что случилось?!"

Но остановился. Нелепая мысль мелькнула у него в голове. Почему он должен постучать в ту дверь, из-за которой слышалось рыдание Марии Серены, а не в ту, за которой безмолвствовала Мария Сенайда?

Он был сбит с толку, может быть, даже напуган. Спасло хорошее воспитание. Нет, он не имеет права вмешиваться в частную жизнь своих теток: пусть они старые девы, чудаковатые и даже слегка полоумные, но это родные ему люди. И они оказали ему гостеприимство.

И молча, так же, как поднимался, он спустился, стараясь ни о чем не думать, в свою комнатку.

Там, как в гостинице, лежала на подушке плитка шоколада в золотой фольге.

Алехандро не стал разворачивать ее. В приступе ярости, непривычной даже для него самого, — должно быть, слишком долго он ее копил и сдерживал, как держат на сворке разозленного пса, — распахнул окно и швырнул шоколадку в парк.

Было десять вечера.

Сон усмирил разыгравшееся воображение.

6

И только проснувшись утром и по давней привычке сунув руку под подушку, Алехандро де ла Гуардиа нащупал там что-то.

Отодвинул подушку и обнаружил пижаму. Чужую. В растерянности он разложил ее на кровати. Маленький размер — словно бы на карлика. Или на ребенка. Алекс взглянул на ярлычок у ворота: так и есть — "S", small.

Он не знал, что с ней делать. Выкинуть, что ли, и этот бесполезный подарок теток (кроме них, некому было войти в комнату) вслед за шоколадом — может, пригодится кому-нибудь из мальчишек, приходящих после школы в парк?

Потом решил, что правильней будет оставить пижаму там, где он ее нашел — под подушкой. Это уймет теток. Теток? Они же не разговаривают, если не считать вчерашнего скандала. Так которая же шутит с ним такие шутки? Он подумал, что одна из них не просто сумасбродка, а настоящая сумасшедшая.

Он пошел в туалетную комнату. Влез в неудобную ванну, тоскуя по хорошему душу. Вытерся полотенцем — полотняным, так называемым посудным, которое в отличие от современных, махровых, плохо впитывает воду. Ну, понятно, сестры застряли в другой эпохе.

Взял бритвенный крем и принялся втирать его в щеки и подбородок, как проделывал каждое утро лет с пятнадцати. Машинально поднял глаза, ловя свое отражение в зеркале.

Зеркала не было.

Убрали.

На стене оставался след от него — бледный прямоугольник пространства, некогда занимаемого этим нашим странным и милым двойником, которого мы не склонны наделять никакими мистическими свойствами. Предмет повседневного обихода. С долей поэтического волнения вспомнил зеркала в "Орфее" Кокто — юный Алекс много раз видел этот фильм в "Синематеке". Зеркала, сквозь которые можно пройти, как сквозь воду. Вертикальная жидкость, проницаемая для перехода из одной реальности в другую. По правде говоря — из жизни в смерть.

Сегодня утром Панчиты на кухне не было. Его встретила сеньорита Сенайда в ладно повязанном фартуке.

— Как нынче спалось, ангел мой? — заботливо осведомилась она. — Хорошо?

Алехандро кивнул и принял из ее рук тарелку с омлетом, керамическую чашку кофе с корицей, что-то еще... -

— Спасибо за шоколад, — произнес он как можно более непринужденно.

— Понравился? — объятая хозяйственным ражем тетушка даже не повернулась к нему.

— Еще бы, — самым нейтральным тоном ответил Алекс.

— Милый племянник, — Сенайда говорила, продолжая заниматься своими делами. — Хочу, чтобы ты знал вот что... В юности мы с Сереной просто обожали друг друга. Целовались, обнимались, ласкались, нежничали... Знаешь, был такой романтический обычай... Так вот, мы его унаследовали и ему следовали.

— Знаю, знаю, — Алекс оживился. — Я читал английские романы XIX века. В ту пору это и вправду было принято. Сейчас вызвало бы скандал...

Он осекся. Какая-то тень омрачила лицо Сенайды.