Тимур Ибатулин - Сборник рассказов Страница 4

— У-ух, ты!!! — раздалось от дерева, — папа да ты… гений!

Валерий Михайлович смущенный, довольный эффектом радостно потирал руки.

Не зря он два вечера, как обезьяна лазил по дереву и натягивал под развилкой сеть выпрошенную у знакомых ребят с рыболовного траулера.

Не зря натягивал капроновый фал — укрепляя гнездо.

Не зря устанавливал флагшток с самодельным Андреевским флагом, укреплял трап — веревочную лестницу, подаренную теми же ребятами.

Не зря ввязал под канат вертикальные балясины, и стянул их выбленочными морскими узлами, повесил компас, бинокль. Сделал небольшой навес из зеленой виниловой клеёнки, еще…

— Папа, как ты мог?…

— Что случилось? — спросил Валерий Михайлович, он почувствовал у сына перемену в голосе. Отец мысленно чертыхнулся «столько сил потрачено, неужели все впустую?!!!»

— Я все испортил?

— Нет, папа все здорово, — попытался не обидеть отца Мишка, — только ГВОЗДИ! Ему же больно!!!

Валерий Михайлович, казалось, стал ниже ростом и словно затвердел лицом. Миша тревожно смотрел на папу. Дети вообще чувствительны, а что говорить о чуткости к родным. Мишка ужаснулся такой остекленелости отца. Понимал, что лишним словом может разбить все. Пауза растягивалась, а вместе с ней связующая нить. Казалось, еще мгновение, и нить лопнет, тогда… Что будет «тогда» Мишка думать боялся, это показалось слишком страшно, а отец вдруг присел на корточки, заглянул в глаза, сказал:

— Прости… Знаешь, ведь можно вытащить гвозди, дырки залить садовым варом, а вместо гвоздей все привязать к дереву морским капроновым фалом. В древности в средиземноморье были такие корабли из дерева связанного просмоленными веревками, а в Египте лодки с парусом делали из тростника туго перетянутого веревками.

Мишка улыбнулся, пока еще робко, несмело:

— И корабль «Тополь» получиться настоящим! Он будет только из дерева и веревок? А можно, мы гвозди отдерем уже сегодня…

Они еще три дня возились с «кораблем». Зеленый друг был не против — одобрительно скрипел снастями-ветками, и прогибался под парусностью кроны.

Все было хорошо, пока мама не поругалась с папой. Все было бы хорошо. Только вот, Мишка, проговорился маме об их с папой секрете. Теперь все было плохо, и весь мир, казалось, мстит ему за предательство…

Мишка бежал вниз по улице, вдоль шеренги убитых «генералов» — вековых тополей. И трудные, совсем не детские мысли терзали его: «… кому такое надо, чем виноваты тополя? Они же чистый воздух дают и пух, невесомый пух всего неделю в году. Как снежная метель летом, пух летит, в носу щекотка. Ласковое касание щеки, что может сравниться с этим? Тополя, словно богатыри в зеленых кольчугах, стояли вдоль улицы — охраняли покой. Единственная такая улица была — тихая, прохладная в жару, и почти безветренная благодаря плотно стоящим великанам. Ну, кому они помешали?!!! Старые стали, могут упасть? Нет, это не ответ. Мишка слышал, что если спиленный кусок ствола закопать в землю и покрасить сверху, чтоб не засох, то он пустит корни и побеги. Так делали после войны — от бомб было много поваленных деревьев. Но здесь все спиленное уже убрано, а пни не замазаны краской и теряют сок. Значит, их будут выкорчевывать? Зачем? И почему взрослые не хотят жить среди зеленой сказки?».

Мишка на секунду остановился у огромного пня-великана, его раскололо пополам. Часть пня торчала корнями наружу. Мишка разглядел вмятины на асфальте: отпечатки гусеницы экскаватора, оставшиеся незамеченными осколки стекла кабины, следы боковой части трака и катков. Мишка как следопыт осмотрел отпечатки и злорадно улыбнулся своим выводам: «Рабочие зацепили за стрелу экскаватора обвязанный тросом ствол великана, надпилили, и потащили в сторону. Вот только массу векового тополя не рассчитали — в своей последней битве победил тополь. Дерево под нагрузкой начало заваливаться, и через стрелу, словно огромный рычаг надавила на машину — тополь победил, своей тяжестью завалив обидчика набок. Мишка вздохнул «победил, только тополю от такой победы не легче».

Среди этих мыслей где-то в подсознании сидела одна, главная — жив ли его тополь? Этот страх, всплыв на поверхность, заставил сорваться с места и побежать — жив ли его друг-тополь, его дом-корабль, его мир. Мишка упал, встал и побежал вновь, хромая, но от боли только увеличил скорость. Уклон помогал. Первые капли дождя застали его почти у цели. Мишка повернул за угол и встал, как соляной столп. Дерева не было. Сиротливо белел сколом недопиленный срез. Сплошной стеной хлынул дождь. Мишка отстраненно подумал: «Это даже хорошо, только так природа может выразить свое возмущение человеческой глупостью, только такой ливень может помочь смыть слезы…»

Они видели детское убежище на дереве, но даже это их не остановило.

Пространство стало вязким, словно в банке с солидолом. Движение давалось с трудом, но что-то еще жило в Мишке и заставляло действовать. Он ухватил у основания мощную ветвь тополя, забытую рабочими на обочине и потащил ее к дому. Около среза пня обернулся, погладил мокрую, шершавую поверхность. Слезы смешивались с каплями дождя, стекая по щекам падали на корни.

Мишка не мог знать будущего. Он не знал, что на столе у чиновника лежит распоряжение «… к концу августа выкорчевать все пни на улице Флотская», что приказ будет выполнен. К сентябрю все будет закатано свежим асфальтом и только кусок земли за углом по халатности рабочих покрыть забудут. Пройдет немного времени и появится тополиный росток. Может тополек пророс из-за искренних детских слез, пролитых на землю? Читатель скажет: «Возможно, в земле удалили не все корни, и тот ливень тоже помог». Что же, конечно «удалили не все», и «ливень помог», и отец тоже мог прорастить семечко и посадить в землю. Но ведь основное в другом, что ребенок знал главное — этот росток его, Мишкин, тополь. Валерий Михайлович с сыном огородят росток, и тополь будет расти вместе с Мишкой. Спустя время Мишка, а точнее уже Михаил Валерьевич будет часто приходить к тополю со своим внуком. Потому, что у внука на дереве вязанный из веток и веревок шалаш, а у деда воспоминания детства, и внук не меньше деда любит старый тополь, и будет беречь дерево для своих детей.

Мишка не загадывал вперед, он привык жить ощущениями. Сейчас была потребность дотащить эту спиленную ветвь до своего двора и вкопать под окном. Холодные струи дождя были спасением, они смывали боль утраты. Появилась надежда, что дерево приживется. Набив на мокрых руках мозоли, Мишка дотащил и вкопал под своим окном тополиную ветку. Его по всем улицам, под дождем искали мать и отец и не догадывались, что с обратной стороны от входа в дом, под окном дитя сажает первое в своей жизни дерево — дерево надежды. Этот тополь в будущем станет для Мишкиного сына любимой «лестницей» между квартирой на втором этаже и двором.

Мишка не думал о волнении родителей и в полном безразличии шел к пирсу. Хотелось видеть море. На пирсе было пусто. Беспорядочные массы воды накатывали и с грохотом разбивались о бетонный причал. Фонтаны брызг взлетали на высоту третьего этажа, и опадали вниз, тут же стекая в море, чтоб со следующей волной взорваться новыми брызгами. Мишка обалдел от подобного зрелища. Надолго застыл, пораженный такой силой стихии. В воздухе висела мелкая водяная пыль. Сквозь тучи, осветив город, пробился луч солнца. Над пирсом повисла очень яркая, близкая радуга, можно рукой дотянуться. Мишка засмеялся, он заметил на фоне основной радуги повисшей в водяной пыли, десятки радуг поменьше, вспыхивавших на миг, во время взлетающих под разными углами потоков воды.

Вдоль берега, где-то за спиной прозвенела рында — такой корабельный колокол. Папа обещал подарить на день рождения настоящую, маленькую рынду. Мишка повернулся на звук и увидел в двух шагах рыжего щенка. Мокрый пёс сильно дрожал, наклонив голову на бок и высунув розовый язычок, смотрел бусинами то на радугу, то на ничейного ребенка. Они были оба одиноки — в одном месте, в одно время…

Мишка подошел, присел рядом, погладил щенка.

— Ты чей, рыжая команда?

Животное доверчиво прижалось к теплому боку. Мишка встал и пошел в сторону дома, обернулся. Щенок шел за ним. Тогда Мишка расстегнул рубашку, туго завязал ее узлом на пузе, присел и посадил за пазуху мокрого щенка. Шерсть была насквозь пропитана влагой и холодом. Мишка вздрогнул, сильнее прижал щенка к себе. Встал, отряхнул одной рукой колени, повернулся, и встретился с гневным взглядом отца.

Отец молчал, только ладони сильных рук сжимались и разжимались. «Когда он подошел?» — подумал Мишка, и вдруг вспомнил, что совсем забыл о родителях. Понял, какого нервного напряжения стоило им отсутствие сведений — где, и что происходит с их чадом. Мишка опустил глаза, потом прямо взглянул на отца: