Александр Житинский - Внук доктора Борменталя Страница 4

…Ну, вот и славно, вот и отвязались. Крепко же тебя прежний хозяин прикрутил, не распутаешь. И нас, Дружище, прежний хозяин прикрутил накрепко. Ежели человеком станешь, поймешь — почем фунт лиха. Собакой-то что, собакой прожить можно, а вот человеком…

Твой предшественник, говорят, героем был. Ну, и ты не подкачай. Донор у нас, правда, неизвестный, но это не беда. Я на тебя, Дружок, рассчитываю. Ты все в жизни повидал, живя в этих Дурынышах, вместе нам веселее будет, если что… Так что держи марку Полиграфа Шарикова, героя Гражданской, а мы тебе поможем!

А теперь беги прощаться с Мариной и Аленкой!»

Медсестра Дарья Степановна вышла из сельского магазина, возле которого потерянно слонялись пациенты доктора Борменталя в поисках выпивки. Она не спеша пошла вдоль деревни по обочине шоссе, неся в авоське одинокую пачку турецкого чая.

Навстречу ей, прямо по проезжей части дороги, пробежала стая грязных и голодных бродячих собак.

— Дарья Степановна! Погодите!

Дарья оглянулась. Ее догонял Швондер — запыхавшийся, всклоченный, с безумным блеском в глазах. Палка его часто стучала по асфальту.

Дарья с неудовольствием остановилась, холодно взглянула на старика.

— Чего вам? — не слишком любезно спросила она.

— Дарья Степановна, я слышал… Борменталь произвел операцию?

— Ну, произвел. Вам-то что?

— Говорят, результаты странные… — тяжело дыша, проговорил Швондер.

— Да вы слушайте больше, что говорят, — Дарья повернулась и пошла дальше.

Швондер поковылял следом.

— Но это правда? Получился человек? У него получился человек? — канючил он сзади.

— Да какой человек? Одна видимость, — Дарья даже не оборачивалась.

— Но расскажите же! Я знать должен, — горестно возопил Швондер, вздымая в воздух свою суковатую палку, будто хотел ударить ею Дарью.

Дарья повернулась, уперла руки в бока.

— Ничего я тебе не скажу, хрыч старый! — прокричала она в лицо Швондеру. — Знаю, куда гнешь! Дмитрий Генрихович — золотой человек. Мало тебе загубленных?!

— Молчать! — взвизгнул Швондер. — Именем революции!

— Да какой революции! Тьфу! — Дарья сплюнула под ноги Швондеру и отправилась дальше, качая головой. — Совсем из ума выжил, ей-богу!

— Дарья Степановна, кто старое помянет… — залепетал Швондер. — Муж ваш сам виноват. Сеял горох вместо люцерны. Ну и пришлось…

— У-у, паразит! — простонала Дарья.

— Вы мне только скажите: шерсть выпала? — с последней надеждой спросил ей вслед Швондер.

— Да отвяжись ты! Выпала шерсть! Выпала! — снова обернулась она.

— И на морде? — с каким-то особенным волнением спросил Швондер.

— Везде выпала, — сурово произнесла Дарья Степановна и принялась карабкаться в горку к своему дому.

Швондер остался стоять на шоссе, потрясенный.

— Полиграф… Это Полиграф… — бормотал он и утирал выступившие на глазах слезы.

Борменталь выглянул из комнаты дочери.

— Мариша, трусы! Быстро!

— Какие? — испуганно спросила жена.

Они с Аленой находились в гостиной и выглядели совершенно потерянно.

— Какие-нибудь мужские трусы! Не могу же я его так выводить! Не-при-лич-но! — яростно разъяснил Борменталь.

Марина кинулась к платяному шкафу, порылась, кинула Борменталю синюю тряпку. Борменталь поймал одной рукой, скрылся за дверью.

Там послышалась возня, голос Борменталя сказал: «Так, а теперь правую… Не дрейфь, Дружок! Молодец…»

Снова распахнулась дверь, будто от удара ноги.

— Нервных просят не смотреть! — молодцевато выкрикнул Борменталь из комнаты.

На пороге гостиной показалось нечто странное и скрюченное, с остатками шерсти на боках, в сатиновых длинных трусах. Его поддерживали под согнутые локти Борменталь и Катя в белом халате.

— Вот и наш Дружок. Прошу любить и жаловать! — произнес Борменталь с преувеличенной бодростью. При этом он отпустил локоть существа.

Существо сделало попытку опуститься на четвереньки.

— Нет-нет, привыкай… Ты теперь прямоходящее… — ласково сказал Дмитрий.

Существо бессмысленно уставилось на Алену.

— Мама, я боюсь… — прошептала она.

— Ничего не бойся, — храбрясь, сказала Марина и, шагнув к существу, погладила его по затылку.

В ответ существо потерлось головой о Маринину руку.

— Ласковый… — сказал Борменталь.

— Какого пса испортили, Дмитрий Генрихович… — вздохнула Катя.

— Что значит — испортили? — возмутился Борменталь. — Посмотри, какой красавец! Это же человек новой формации! Он у нас еще говорить будет. И не только говорить!.. Будешь говорить, Дружок?

— Гав! — утвердительно отозвалось существо.

— А сейчас пойдем в сортир. Будем учиться…

— Митя! — поморщилась Марина.

— Ничего не поделаешь, се ля ви! Катя, я сам его провожу, — с этими словами Борменталь мягко взял существо под локоток и вывел из комнаты.

— Одежду ему надо… Костюм, что ли, купить? — неуверенно произнесла Марина.

— Вот еще, Марина Александровна! Он и так вас объест. Тратиться зря! Я ему халат из больницы принесу, — сказала Катя.

Из уборной донесся звук спускаемой воды и радостный возглас Борменталя: «Отлично! Видишь, ничего страшного!»

В ординаторской пили чай терапевт Самсонов и Дарья Степановна. Борменталь рядом ругался по телефону.

— А я буду жаловаться в райздрав! Средства вам отпущены еще три года назад. У меня больные на операционном столе, из всех щелей сифонит! Три случая послеоперационной пневмонии. Я требую немедленного ремонта!

Борменталь швырнул трубку, вернулся к своему остывшему чаю, отпил.

— Не тратьте нервы, Дмитрий, — посоветовал Самсонов. — Ваш предшественник дошел до инфаркта, а ремонта нет как нет. Кроме того, нервы вам еще понадобятся.

— Что вы имеете в виду? — насторожился Борменталь.

— Вашу собаку. Поселок гудит от слухов. И я тоже считаю, что это негуманно.

— Очеловечивать — негуманно? — изумился Борменталь.

— Вот именно. В обстановке всеобщего озверения очеловечивать собак — негуманно. Людей сначала очеловечьте, — терапевт вытер губы платком и вышел из ординаторской.

Борменталь с досадой бросил на стол чайную ложку.

— Ну зачем? Зачем нужно было трезвонить на всех углах об операции?! Дарья Степановна! — плачущим голосом обратился он к санитарке.

— Да бог с вами, Дмитрий Генрихович! Ни сном, ни духом! Вы у Катьки спросите или Аленки вашей… Разве ж такую вещь утаишь? Теперь каждая собака знает. А анестезиолог, забыли? А Ванька Воропаев, который вас до дому подвозил с собакой?

Борменталь сник. И вправду, шила в мешке не утаишь.

— Отправьте его куда-нибудь, ей-богу, — посоветовала Дарья.

— Кого? — не понял доктор.

— Пса.

— Он уже не пес, Дарья Степановна, — заметил Борменталь.

— А кто же?

— Посмотрим… — загадочно улыбнулся Борменталь.

— Тот-то, прежний, дружок Швондера… Он ведь хуже пса был, — почему-то шепотом сообщила Дарья.

Еще издали, подходя к дому, Борменталь заметил у забора группку жителей деревни, которые неподвижно, как пеньки, стояли у штакетника, глядя во двор. Борменталь прошел сквозь них и, миновав калитку, увидел следующую картину.

Во дворе у конуры, в теплом больничном халате мышиного цвета, с молотком в руках работал Дружок. Он был уже вполне похож на человека, только двигался неумело и неловко держал инструмент. Однако с упорством, не обращая внимания на зевак, пытался прибить к крыше конуры запасенную где-то фанерку. Приставя к ней гвоздь, он неторопливо тюкал по шляпке молотком, три других гвоздя по-плотничьи держал в сомкнутых губах. Он был весьма сосредоточен.

Зеваки с терпеливым ужасом наблюдали за Дружком, ремонтирующим свою конуру.

Борменталь не выказал смущения или растерянности, подошел к Дружку сзади и несколько секунд с отцовской улыбкой наблюдал за его работой. Потом похлопал по халату.

— Молодец! Правильный мужик, — сказал он, адресуя эти слова более дурынышцам, чем бывшему псу.

Дружок обернулся и что-то приветливо замычал сквозь гвозди во рту.

Из дома, одетая налегке, выбежала Марина с неизменной газетой в руках.

— Господи! Я и не углядела!.. Сейчас же на место! — крикнула она Дружку.

Тот насупился, потемнел. Борменталь же, мгновенно вспыхнув, тихо и яростно прошипел:

— Что ты мелешь?! Здесь люди!

И, полуобняв Дружка за плечи, ласково проговорил:

— Пошли домой, дружище… Потом доделаем.

Уже с крыльца он обернулся и крикнул застывшим дурынышцам:

— Расходитесь, граждане! Здесь вам не цирк.

Дружок покорно вошел в дом. Молоток понуро висел в его вытянутой руке. Изо рта торчали шляпки гвоздей. Марина, недовольно шурша газетой, проследовала за ними.