Юрий Буйда - Ваниль и миндаль Страница 4

Нико закурил сигару.

— Нравится? — спросил он. — Все это — нравится?

— Да. — Она прокашлялась и повторила: — Да. Очень.

Одного этого дня было бы достаточно, чтобы оправдать десять лет ее мечтаний — десять лет жареной куриной печенки. А сейчас Ваниль думала только об одном: придется ли ей при отъезде с Майорки возвращать это роскошное платье, эти туфли и колье.

Она пригубила вино. Рука дрожала.

Нико откинулся в кресле.

— Ты хотела бы здесь жить? Летом — здесь... Ну не всегда — тут довольно скучно, однообразно... остров маленький... Есть еще дом в Биаррице и небольшая вилла в Майами. Зимой — в Лондоне. Хотя зимой можно хорошо провести время где-нибудь на Карибах или на Гавайях... или где хочешь...

Ваниль кашлянула.

— Как это?

Нико повернул к ней голову и улыбнулся.

— Тебе хочется вернуться в Чудов? В Москву? К матери? Тебе двадцать семь, Ваниль...

— Двадцать шесть.

— Двадцать шесть. Ты не замужем, живешь на съемной квартире, работаешь среди гастарбайтеров. Выйдешь замуж за одного из них? Или за чудовского, как твоя мать? Станешь матерью-одиночкой? — Он говорил ровным голосом, чуть посмеиваясь, словно и не всерьез. — Другой жизни у тебя там, боюсь, и не будет. Это — твоя настоящая жизнь?

Он взял бокал, взболтнул вино, отпил.

— А какая? — хрипло спросила Ваниль. — Настоящая — какая?

— Не знаю. И никто не знает. Но для начала хотя бы та, которую предлагаю я. — Он выпрямился. — Наверное, я напрасно сразу взял быка за рога, извини, но мне кажется, лучше так, без уверток... Если ты согласна, завтра же летим в Париж, оденешься там... или в Милан... куда хочешь... начнешь жить настоящей жизнью, Ваниль, настоящей... — Допил вино, поставил бокал на столик. — Я понимаю, что мое предложение может показаться тебе непристойным. Наверное, оно таковым и является. Да нет, оно попросту непристойно. Ты можешь отказаться, сказать “нет” — что ж. Проведешь две недели на Майорке, ни в чем не нуждаясь, обещаю. И мы никогда не вспомним об этом разговоре. Дурной сон, пьяный бред — назови как угодно. Забудем. Ничего не было. Через две недели вернешься домой веселая, загорелая, с подарками, как ни в чем не бывало. Это платье, это колье — они твои, без дураков. Колье стоит пятнадцать тысяч евро — оно твое. Эти две недели будешь жить тут, в твоем распоряжении весь дом, я оставлю тебе денег, прислуга будет сдувать с тебя пылинки. Если не нравится здесь, завтра же — или даже прямо сейчас — сниму для тебя номер в хорошем отеле. А через две недели вернешься в Москву, в Чудов — куда хочешь...

Ваниль словно оглохла. Она чувствовала себя глубоководной рыбой, вытащенной на поверхность, жалким чудовищем, которое вот-вот взорвется от избыточного давления. Взорвется, разлетится на мелкие кусочки.

— Что? — переспросил Нико.

Она поняла, что, видимо, на какой-то миг выпала из жизни и в бессознательном состоянии что-то сказала.

— Да, — сказала Ваниль. — Ну да — да.

Она удивилась, услышав свой голос: он был твердым и чистым, а не хриплым, как минуту назад.

Нико налил в бокалы вина. Ваниль выпила вино бесчувственно, как воду.

— Я поднимусь к тебе через полчаса, — сказал Нико.

— Полчаса, — повторила она, хотя хотела сказать: “Хорошо”.

Он кивнул, откинулся на спинку кресла и пыхнул сигарой.

В ванной она сняла туфли, повесила платье на плечики, спрятала колье в выдвижной ящичек, понюхала руку, надушенную Сандрой, встала под душ и замерла, забыв включить воду. Неизвестно, сколько бы она так простояла, если бы в дверь не постучали.

— Сейчас! — крикнула она и включила воду. — Минутку!

Через десять минут она вышла из ванной, замотанная в полотенце, от сильного удара упала на пол, проехала на животе по паркету, закричала, Пабло навалился, жарко дыша в лицо.

Все произошло быстро.

Ваниль лежала на полу скорчившись и с ужасом смотрела на Нико, который был прикован наручниками к двери. Значит, все это произшло у него на глазах. Ей хотелось зажмуриться, но не получалось. Настоящая жизнь. Куриная печенка.

На полу валялась бейсбольная бита — ею, похоже, Пабло оглушил хозяина: голова у Нико была в крови, он еле держался на ногах.

— А ты прав, Нико, — сказал вдруг Пабло. — Она была целкой — клянусь рукой. Ты ведь целку хотел?

Он повернулся к Ванили и рухнул от удара битой в лицо. Ей пришлось ударить его еще семь раз, чтобы он перестал дергаться.

— Теперь уходи, — сказал Нико глухо. — Теперь ты должна уйти, Ваниль... ты сама понимаешь... должна понимать...

Она повернулась к нему — тоненькая, обнаженная, малогрудая, всклокоченная, потная, забрызганная кровью, с потемневшими от ярости глазами — и спросила:

— Ты правда хотел?.. — Запнулась. — Чего ты хотел, Нико?

— Ты должна уйти, — повторил Нико. — Уходи, пожалуйста... если тебе нужны деньги...

Ему наконец удалось выпрямиться.

Она шагнула к нему.

— Чего ты хотел, Нико? Чего ты хотел на самом деле?

— Ваниль...

— Чего?

Он закрыл глаза.

Через два дня сеньора Каталина Д., которая занималась уборкой на вилле близ Вальдемоссы, сообщила в полицию о преступлении. Камеры видеонаблюдения в доме были выведены из строя за несколько дней до убийства, поэтому личность преступника установить сразу не удалось. Хозяин одного из ресторанов в Пальме рассказал, что за несколько часов до смерти Нико ужинал в его заведении с молодой женщиной, но описать ее внешность не смог: ни вкуса, ни цвета, ни запаха. Дело сдвинулось с мертвой точки, когда через месяц из Нью-Йорка вернулась Сандра Ф., которая хорошо знала Нико и запомнила необычное имя его русской подруги.

Ваниль задержали в Чудове, в больнице, в кабинете гинеколога. На вопрос об отце будущего ребенка она ответила со смехом: “Да кто ж его знает!”

Она не запиралась, рассказывая следователю о своем пребывании на Майорке. Ей удалось снять номер в отеле на берегу моря, несколько дней она колесила по острову на арендованной машине, останавливаясь в живописных местах, чтобы искупаться, перекусить и заняться сексом. Все эти дни она “трахалась, как землеройка”, три-четыре раза в день, а то и чаще. Ее рекорд — восемь мужчин за день, причем дважды это был групповой секс. Своих партнеров она называла “милыми”, но имена их вспомнить не могла. “Андзолетто, Альберт, Консуэло... шучу, извините... их было слишком много, всех не упомнишь...” Испанцы, немцы, англичане, французы — в отеле, на пляже, в темном проулке, где придется.

Сообразив, что бриллиантовое колье на таможне вызовет вопросы, она подарила его любовнице-англичанке. Но платье от Сандры берегла — в нем вернулась домой, в нем явилась в больницу к матери — загорелая, веселая, сияющая, прекрасная. Мать сказала: “Тебя не узнать” и заплакала.

Однако, когда речь зашла об убийстве Пабло и Нико, Ваниль замкнулась, перестала отвечать на вопросы. Она не отрицала, что именно она совершила это преступление, забив обоих мужчин бейсбольной битой до смерти, но о мотивах и обстоятельствах убийства не сказала ни слова.

На суде Ваниль была спокойна, даже весела, отвечала на все вопросы, кроме вопросов о мотивах и обстоятельствах убийства. Выслушав приговор, сказала матери: “Платье береги, не надевай, наденешь — убью, клянусь рукой”