Федор Чернин - Вячик Слонимиров и его путешествие в непонятное Страница 4

3

Чтобы перевести дух и обдумать ужас-ситуацию, Вячик присел на хлипкий стул, который тут же сложился под ним, подломившись на все четыре и наделав препорядочно шума.

— Кто здесь? — раздался из темноты, откуда-то из-за шкафа, неопределенный, но при этом определенно человеческий голос. В голосе не было ни недовольства, ни раздражения, ни упрека. Уже само по себе это показалось Вячику странным. По-русски говорят, также отметил он, что, впрочем, не было удивительным, поскольку русскоязычных граждан в районе Большого Нью-Йорка в то время проживало что-то около миллиона. Вячик был уверен, что с соотечественниками во всяком случае сумеет договориться. Будем надеяться хотя бы, что я, грешным делом, не завалился к кому-нибудь из знакомых, подумал он.

— Помогите, я тут ночью упал и ушибся, — отозвался Вячик, изобразив таким образом преимущественную для себя версию, чреватую для хозяев серьезным гражданским иском.

— Ничего страшного, бывает. Кстати, будем знакомы, — ответили из-за шкафа, нисколько, по-видимому (слышимому?), не смутившись. Вячика такая реакция несколько обескуражила.

— Вы что, шутите? Что значит «ничего страшного»? Кто вы? Это ваш дом? Если вы меня сейчас же не выпустите, я буду жаловаться!

— Успокойтесь. Моя фамилия Сарафанов, но боюсь, она вам ничего не скажет. Это не мой дом, так что упрекнуть меня вам не в чем! Мы, так сказать, товарищи по несчастью, впрочем, кто может утверждать, чту есть счастье, а чту нет? Во всяком случае не мы. Вы согласны?

«Че он гонит?» — с тоской подумал Вячик, но вслух на всякий случай ничего не сказал.

— Я при всем желании не могу вас выпустить, мешает славянский шкаф. Он был занесен сюда в результате предшествующих модуляций, и он неподъемен. Знаете, в слявянском национальном характере… Впрочем, можем попробовать вместе.

Однако их совместная попытка сдвинуть шифоньер не увенчалась успехом. Попыхтели-попыхтели и бросили это занятие.

— Для того, чтобы мы могли обсудить теорию выхода…

— Теорию? Вы понимаете, что происходит? Меня задерживают против воли, не имея на это никаких оснований! Мы, слава Богу, в свободной стране живем, богатой юридическими традициями, так что беспредел тут неуместен!..

Так говорил Вячеслав. А из-за шкафа ему говорили буквально следующее:

— Успокойтесь, пожалуйста. Я знаю, вы полагаете, что попали сюда по ошибке. Случайно ли? Однако не вы ли некоторое время назад, в гостях у вашего товарища Биренбойма, утверждали, что ничто на свете не бывает случайным?!

— Вы-то откуда знаете, что я когда-то утверждал?

— А это уже совершенно лишний, второстепенный вопрос. Так вот, вы сами представить не можете, до какой степени вы были правы. Действительно, случайностей в жизни не бывает и быть не может. Однако давайте сначала определим, что называть случайностью? Событие, которого мы не могли предсказать? Или стечение обстоятельств, смысл которых непонятен, потому что несовершенный мозг и ограниченное представление реальности не позволяют охватить разнообразие причинно-следственных связей…

— Давайте не разводить метафизику! У меня нет ни времени, ни сил…

— У вас и у меня как раз — море времени, так почему бы не пофилософствовать на досуге! Ну хорошо, река. Ведь время можно представить в виде реки без начала и конца, время не зря называют четвертым измерением, — по этому поводу Сальвадор Дали…

— Послушайте, зачем вы морочите голову? Что происходит? Где я нахожусь?

— Вы находитесь, как и всегда, — в глубине своего подсознания.

— Вы это бросьте! Какой это район? Бронкс? Бруклин?? Манхэттен???

— Седьмая крабовидная туманность Бета-Центавра на дворе. Вчера была.

— Да, туман был сильный, к вечеру, впрочем, гораздо хуже…

— Значит, происходит дальнейшее сгущение модуляций…

— Каких еще модуляций?

— Каких-каких… Недетерминированных, конечно.

Вячик понимал, что имеет место некий сюрреалистический диалог. Во всяком случае, они явно говорили о разных вещах, как в том наркоманском анекдоте, где для того, чтобы найти площадь Ильича, предлагалось умножить длину Ильича на ширину Ильича. Тут явно имело место нечто подобное. Вячик понюхал воздух, ему показалось, что из-за шкафа вроде бы действительно попахивает травкой. Он не успел ничего сказать, как тишину нарушил шелест и треск. Рядом с Вячиком бухнулся тяжелый пакет, обернутый в плотную коричневую бумагу.

— Почта пришла? — после некоторой паузы спросил Сарафанов из-за шкафа.

— Кажется, какой-то сверток упал с полки. — Вячик осмотрелся.

— Не удивляйтесь, так оно обычно и происходит. Подвиньте сюда, шкаф встал неудачно…

Вячик попытался просунуть пакет в узкий просвет между полом и шкафом.

— Не лезет? Тогда развяжите, пожалуйста. Там должна быть книга Теуна Мареза «Путь Жонглера». из серии «Учение Толтеков». Он возражает Кастанеде по поводу схоластических аппроксимаций. Но я считаю, что это не самая его сильная вещь…

— Каких-таких проксимаций? — вяло реагировал Вячик.

— Это долго объяснять. Вы вообще знакомы с теорией о визуализации?

— Смутно… — Вячик развязывал бандероль. — Тут новая книжка о Гурджиеве…

— Прекрасно, очень кстати. Просовывайте все сюда!

Подсовывая книги под шкаф, одну за другой, Вячик осматривал заголовки: «Адаптированное Учение Будды», «Разговоры о вечной жизни», «Практический Шуй», «Карма на каждый день», «Метемпсихозия — система верований Ирокезов», пока стопка не перекочевала на сторону Сарафанова. Вячик и сам был не против прочесть кое-какие из книг. Будучи совсем молодым человеком, пока не открыл для себя девушек и крепленые вина, Вячик много и увлеченно читал, что называется, дружил с книгой (как, впрочем, и после, только оставалось для этой дружбы все меньше свободного времени). Он, действительно, родился и вырос в интеллигентной семье, это его потом иммиграция обломала. Он и выпивать-то начал благодаря (или, как он предпочитал говорить, «вопреки») иммиграции.

— Хорошие книжки, — сказал Вячик, просовывая под шкаф последнюю, носившую, по-видимому, неслучайное название: «Вход — доллар, выход — два».

— Последние достижения философской мысли, — важно произнес Сарафанов. — А вы, кстати, как относитесь к проблеме оккультизма в определенных кругах?

— А что, есть такая проблема? — ответил Вячик, еще не понимая, что позволяет спровоцировать себя на дальнейшие ненужные разговоры.

— Разумеется! Знаете, сколько в прошлом году население Америки потратило на гадалок, хиромантов и прочих профессиональных предсказателей? Хотя бы приблизительно? Так я скажу — сумасшедшие деньги! Это тоже в определенной степени свидетельствует, что закон жизни, так называемая карма, играет определенное значение и имеет роль…

— Играет роль и имеет значение, — поправил Вячик, пытаясь сосредоточиться.

— Не важно. Лично вы что думаете о постулатах вечной жизни, бессмертия души, реинкарнации и бесконечном милосердии Сами Знаете Кого?

— Я об этом, честно говоря, последнее время не особенно часто думал…

— Плохо. Это, очевидно, потому, что ваш кармический сосуд переполнен. Впрочем, и у меня с этим не все гладко, шестнадцатый Кармапа в последнее время как-то плохо визуализируется.

Сарафанов, казалось, был готов говорить не смолкая. Вячик затосковал. Он был не то чтобы смущен приглашением к философской дискуссии. В иное время Вячик дал бы в этом деле фору даже и вышесреднему демагогу. Его обескураживало очевидное непонимание Сарафановым неуместности посторонних разговоров в данном контексте…

— Честно говоря, мне сейчас некогда, в другой раз, если не возражаете, я зайду… — миролюбиво, догадываясь, что беседует с ненормальным, начал было Вячик.

— Вы все еще думаете, что куда-то идете?

— Естественно. Я не думаю, что иду, я уверен… — чуть более твердо, чем следовало бы для выражения спокойной уверенности, сказал Вячик.

— Естественно? Боюсь, что у нас с вами разные представления о естественном. Вам, например, может казаться вполне естественным, что вы куда-то идете, но одновременно с этим вы будете оставаться на месте, а процесс передвижения — оставаться исключительно в вашем воображении. Как и все остальное, движение является одновременно источником и продуктом. В мире, как мы его знаем, вообще сплошные загадки. Ведь кто-то уже из наших современников сказал: «Мир безусловно познаваем, только, увы, не человеком».

— Послушайте, Сарафанов, что вы придумываете? Я вам сказал, что оказался здесь в результате несчастного случая, и не по своей воле. Хотя то, о чем вы говорите, — интересно, и при других обстоятельствах я бы с удовольствием с вами поговорил, но сейчас не могу…

— Напрасно. Вы можете быть интересным собеседником, а мне всегда приятно поговорить с начитанным человеком, даже если его знания поверхностны…