Ричи Достян - Хочешь не хочешь Страница 4

Он стоял, прижав головку к одному плечу. Лапки у него были тонкие, белые. А живота и в помине не было. Вместо живота — высокий свод.

Неизвестно, сколько времени он простоял бы так, но перед ним появилось блюдце с молоком, и тут котенок проявил себя! Он до того самоотверженно лакал, что вымок от подбородка до белых лап.

Блюдце убрали, и будущий кот начал облизываться. А в его вытаращенных глазах было столько глупейшего удивления, словно несчастный сомневался, он ли это ел.

Ирину маму все приводило в восторг, а когда котенок начал икать, отчего содрогался весь, ей захотелось его погладить.

Иканье и самого котенка удивило до крайности. Он смотрел невидящим взглядом. Он просто был потрясен тем, что с ним происходит, и, как говорится, весь ушел в себя. Когда он наконец выпрямился во весь рост, облепленный мокрой шерстью, Ирина мама не выдержала и засмеялась:

— Боже, что за вид!

— Он простудится, — сказала Ира.

— От теплого молока?

— Посмотри, как он обляпался, видишь — дрожит?

Ирина мама схватила чистое махровое полотенце и принялась котенка сушить. Она так усердно его вытирала, что он вопил и царапался. В конце концов, укутанный и сытый, уснул.

Естественно, котенок сразу стал считаться маминым. И не только потому, что она то и дело спрашивала: «Где мой котик?» Просто Ире теперь не влетало, что бы котик ни делал и где бы ни наделал!

А уже через неделю уличного подкидыша невозможно было узнать.

Ирина мама так взялась за его питание, что однажды соседка, Мария Ивановна, не выдержала и спросила:

— Я не понимаю вас, зачем вы ему так распихиваете желудок?

— А мне кажется — только-только… Он же растет!

— Две котлеты зараз? Взрослый мужчина наедается двумя котлетами, а вы такой фитюльке. .

Ирина мама немного подумала и возразила на это так:

— Но они ведь сырые.

Кот рос. Слишком много ел, и вид у него был всегда немного утомленный. А Ирина мама говорила:

— Необыкновенно задумчивый котенок!

— Меланхолик! — не скрывая уже раздражения, говорила Мария Ивановна. — Обжирается, оттого и меланхолик.

Ира постепенно теряла к котенку интерес. Единственно, что стоило наблюдать, — это как он лакает. Казалось, молоко само поднимается с блюдечка и плотной струйкой лезет в пасть. Ира даже ложилась на пол, чтобы лучше разглядеть, как это получается. В конце концов она поняла, в чем дело. Дело в скорости, с какой котенок работал языком. Бедное молоко просто не успевало опадать.

Ну, а когда он перешел на мясо, — смотреть стало нечего, даже противно было, до того он жадно ел. После еды лениво умывался. Потом или сразу шел спать, или залезал на подоконник и безнадежным взглядом смотрел в окно. Если Ира пыталась его растормошить, котенок отвечал слабым взмахом лапки, как бы говоря: «Ах, оставьте!»

Оживлялся он только с приходом Ириной мамы. Он бежал ей навстречу, полуоткрыв похожую на морскую раковину пасть, и сквозь прозрачные зубки выпускал такой нежный скрип, от которого Ирина мама окончательно приходила в умиление и уверяла всех-всех, что ее котик — необыкновенное животное. Сам он тоже старался доказать это и день ото дня обрастал и обрастал очень породистой шерстью. Когда он пересекал комнату шагом размеренным и плавным, хвост, поднятый высоко, реял над ним, делая кота похожим на какую-то важную птицу.

Толя, забегавший к Ире по своим хомячьим делам, присматривался к котенку, присматривался, а потом прямо сказал:

— Очень вялый экземпляр.

— Как ты можешь так говорить! — возмутилась Ирина мама.

— Вы же сами видите.

Тогда Ирина мама, ни слова не говоря, взяла ненаглядного кота и положила Толе на руки.

— Чувствуешь? — придирчиво спросила она. — Ты чувствуешь, он ведь тяжелый как камень.

— Потому и вялый, — настаивал Толя. — Вы его перекармливаете, а для животных это вредно.

— Брось, пожалуйста, — сказала Ирина мама и отобрала у Толи котенка.

К осени котенок превратился в тучного кошачьего подростка, невероятно вылизанного и капризного. Котлет теперь он не ел, особенно в кукурузной панировке, теперь он ел только чистый фарш. В крайнем случае — свежую балтийскую салаку.

Конечно, был он очень изнежен, и, когда начались осенние дожди, первым в доме начал мерзнуть он.

Все давным-давно знают (многие к этому даже привыкли), что в домах с паровым отоплением топить начинают вовсе не тогда, когда холодно, а когда начинается «отопительный сезон».

А коту всего этого было не понять! Поэтому с наступлением дождей он перестал ходить по полу. Пол был слишком холодным. Кот передвигался теперь только по мебели.

В один из таких неуютных дождливых вечеров задумчивый кот взобрался на радиоприемник! Лег и стал слушать музыку.

Он медленно прикрывал и открывал свои прекрасные громадные глаза цвета восходящей луны, и вся его морда с точеным носом и пышными бакенбардами выражала углубленность. Кот слушал и… наслаждался. Это было до такой степени несомненно, что Ирина мама позвала Марию Ивановну.

— Вы видели что-нибудь подобное? — спросила она шепотом.

Мария Ивановна постояла, посмотрела, послушала (а музыка в этот вечер была замечательная).

— Ну и ну, — сказала Мария Ивановна, — это надо же — слушает!..

На следующий день Ирина мама волновалась, когда включила приемник, — будет слушать или не будет? «А вдруг, — думала она, — это только вчера на него такое нашло?»

Кот спал в кресле, собрав в букет все четыре лапы и хвост. С первыми шорохами в приемнике он приоткрыл пьяные от сна глаза, которые, с необыкновенной быстротой трезвея, панически округлялись.

Ему не хотелось вставать, но он встал и пошел. Его плавно льющаяся на ходу спина прямо так и говорила: «О, как вы надоели мне».

Ирина мама взволнованно шептала:

— Вы видите, он уже слушает!

Подле тумбочки с приемником кот поднял голову в надежде, что его подсадят. Не дождался, поглядел на людей через плечо с укоризной и вдруг непостижимо легко вознесся вверх. Помедлил чуть, а затем швырнул свое холеное тело на полированную крышку так, будто сперва шубу разостлал, а потом уже лег на нее сам. Маленькая его голова изящно выглядывала из обильных мехов.

Не осталось ни одного человека в большой коммунальной квартире, кто бы не узнал про музыкальные способности кота.

Ира известила об этом своего друга Толю. И Толя прибежал, как только Ирина мама вернулась с работы. Его пытливый ум был не на шутку встревожен.

До вечера было еще далеко, но все решили испытания провести немедля. Кот в это время обедал! А ест он, надо сказать, ме-едленно. Мама включает приемник.

Ребята смотрят.

Кот ест, но уши приходят в движение — дергаются то одно, то другое, как будто на каждое садится по мухе.

Приемник трещит.

Кот перестает жевать. Рывком поднимает от миски морду и… точно ему поддали под зад — мчится к приемнику! А через минуту ни один человек не скажет, что ето вылизанное существо не слушает музыку.

По радио объявили минутный перерыв.

— Ну, почему ты молчишь? — спросила Ира.

— Я думаю, — ответил Толя.

Кот лежит. На морде его белым по рыжему написано: «Не трогайте меня — я наслаждаюсь искусством!»

После минутного перерыва начался доклад о сельскохозяйственных машинах. Кот с упоением слушает доклад.

Толя еще какое-то время пристально всматривался в кошачью физиономию, потом решительно подошел к приемнику, сунул руку под кота и объявил:

— Пузо греет!..

Ирина мама так взглянула на ученого мальчика, как будто он разлил кисель на чистую скатерть.

— Ну почему вы сердитесь? — спросил Толя. — Неужели вы думаете, что ему интересно слушать про сельскохозяйственные машины?

В эту минуту по радио сказали:

— Внимание, на старт!

— Гимнастику, — закричал Толя, — гимнастику ему надо делать!

Ирина мама грустно вздохнула и согнала кота с приемника.

 ―Да, конечно, — сказала Ирина мама, — раз он ничего не смыслит в музыке, пускай занимается гимнастикой.

Помолчав, она добавила:

— А я все равно его люблю.

Где-то в большом, просторном нашем мире летает маленький воробей. Летает по небу, как ходим мы по земле, и знать не знает, что натворил он в доме, который был ему гнездом.

Ялта

1962