ЖеЗеэЛ - Басыров Марат Страница 4

– Это из-за Алика? – спросила Мила, когда мы ехали в метро.

– Мне кажется, он влюблен в вас.

– Влюблен? Бросьте! Алик не умеет любить. Может быть, он научится когда-нибудь потом, если повзрослеет.

Она, конечно, верила, что Алик может испытывать к ней теплые чувства. Почему нет? Мила знала, что может нравиться, после отъезда супруга у нее было много мужчин – она рассказала мне, как снимает их в джаз-клубе на одну ночь, а потом бросает. Или это они ее бросали? Не суть. В общем, она искала богатого еврея, потому что ее бывший был евреем, и теперь мужчин других национальностей для серьезных отношений она не рассматривала.

– Вы еврей? – спросила она у меня, никак не желая переходить на «ты».

– Похож? – усмехнулся я.

– Вы похожи на кого угодно, только не на еврея, – улыбнулась она. – Вы ведь не влюблены в меня?

Несмотря на молодость, Мила была опытной соблазнительницей. Мы дошли до ее дома. «Подниметесь?» – «А дочь?» – «Она у свекрови». Мы поднялись на второй этаж, вошли в темную прихожую. Она будто испытывала меня, делая все медленно, словно ждала, что я накинусь на нее, прежде чем она включит свет, а потом прежде чем снимет сапоги, пальто, подаст мне тапочки. У нее был отличный профиль и точеная фигура, единственно, что с ней было не так, – это плохие зубы. «Ненавижу зубные кабинеты», – поморщилась она. «Как много у нас общего», – сказал я.

– У меня есть одна странность, – снова заговорила она. – Я люблю по-жесткому.

– Это как?

– Это значит, вы должны меня немного побить. Я смотрел на ее красивое лицо и не понимал, о чем она говорит.

– Побить?

– Да, побить, побить, – немного раздраженно повторила она. – В постели, перед тем как.

– Ты хочешь, чтобы я тебя избил?

– Вы видите разницу между словами побил и избил? – Кажется, она уже была порядочно раздражена.

– Нет, – сказал я и начал одеваться.

Она смотрела, как я зашнуровывал ботинки.

– А вы похожи с Аликом, – произнесла она, когда я выходил в парадное. – Вы такой же слабый, как и он.

– Попроси ты его, уже сейчас бы ходила в синяках, – ответил я и закрыл за собой дверь.

– И ты ушел? – спросил Алик с пола, по которому он катался во время моего рассказа. Но не от смеха, а от сильного потрясения.

– Я не мог так с тобой поступить, брат, – ответил я.

– Да ладно! Неужели ты не трахнул ее только из-за меня?

– Признаюсь честно, не только. Мне совсем не хотелось ее бить. А ты бы как поступил на моем месте?

– Я? – Алик поднялся на ноги и сел на стул. – Сделал бы я ей больно? Конечно! Если это ее возбуждает! Черт, я бы исполнил все, что она попросила!

– Ты гонишь.

– Нет, нет! Ты меня не знаешь! Ты не знаешь, на что я способен! Я бы сломал ей руку, если бы понадобилось, чтобы с ней переспать! Черт, чувак, на твоем месте должен быть я! Как так случилось, что она выбрала тебя! Какой же я дурень, что познакомил ее с тобой!

– Но ты не виноват! – тут же спохватился он. – Ты ушел, поступив как настоящий друг.

– Ты влюблен в нее? – спросил я.

На секунду он задумался:

– Да, конечно. Она мне очень нравилась. Но теперь… теперь я даже не знаю, что тебе сказать.

Конечно, он врал себе и мне – Алик был еще большим пацифистом, чем я, и она это за версту чуяла. С этой женщиной ему не светило с самого начала.

После того случая я стал замечать некоторую холодность в его глазах. Внешне мы оставались все теми же неразлучными друзьями, но я уже чувствовал, что он не доверяет мне, как прежде.

Спустя полгода он познакомился с француженкой, преподававшей на факультете иностранных языков в университете. Ее звали Ариэль, и в ней было немало арабской крови. Она с трудом говорила по-русски и очень мило картавила, что придавало ей дополнительное очарование. К Алику ее привел их общий знакомый, с ней был еще один парень, которого звали Седрик, с ударением на последний слог. Когда они, выпив вина, ушли, Алик решил написать ей любовное письмо. Он взял с полки «Войну и мир» Толстого и понадергал оттуда некоторые цитаты на французском, где герои объясняются в чувствах. Потом Ариэль говорила, что ни одна фраза не была написана правильно, но Алик перевел стрелки на великого русского писателя. В любом случае такое послание она получала впервые, ход оказался верным, и Ариэль ответила на его внимание.

У них завязался русско-французский роман. Ариэль была нежна, скромна и загадочна. Я считал ее лучшей из всех женщин, бывших когда-либо с Аликом. По сравнению с ним она была богата и в силу плохого знания русского языка немногословна, что опять же являлось плюсом. Ко всему прочему, она жила в Париже, в том самом городе, где творили его кумиры и куда он с ее помощью мог бы попасть, чтобы повторить их путь. Он стал проникаться ко всему французскому: смотреть Годара и Шаброля, слушать Патрисию Каас и Азнавура, читать Сартра и Камю. Конечно, все это он читал, смотрел и слушал раньше, но теперь Алик воспринимал их гораздо ближе, они не казались ему недостижимыми.

Кокто, Габен, Паради, Готье, Монтан, Аджани, Денев, Брессон, Бессон, Влади, Марсо, Матье, Платини, Портман, Мориа, Бомарше, Кубертен, Ферма, Карден, Ришар, Декарт, Бернар, Ардан, Пиаф, Золя, Селин и многие другие соотечественники Ариэль стали занимать Алика едва ли не больше нее самой. Можно сказать, он загорелся Францией, а та, которая зажгла этот огонь, осталась в стороне.

Она ему нравилась, но не более того. За спиной этой девушки маячила такая культура, которая полностью поглощала ее образ, растворяя без остатка. Глядя на Ариэль, он видел только величественную историю архитектуры, литературы, музыки и кино. Он не мог любить это как свое, он мог только восхищаться замечательной перспективой. Думаю, Алик так и не смог выделить из всего этого блеска простую, в общем-то, девушку, искренне влюбившуюся в него. Возможно, она тоже увидела в нем нечто большее, чем он являлся, но все-таки ее взгляд был трезвее.

Она свозила его во Францию. Тогда, в девяностые, в нашем кругу такая поездка приравнивалась к полету на Луну. Ариэль познакомила Алика с родителями, водила его по залам Лувра, они сидели в кафешках Монмартра, прогуливались по площади Пигаль, она показывала ему знаменитые набережные и мосты. Он вернулся полный впечатлений, но и вместе с тем опустошенный до предела – так бывает, когда волна, обрушиваясь на каменный берег, взрывается снопом брызг, а потом спадает. Он приехал другим, как будто потерял больше, чем приобрел, утратив по дороге часть своего обаяния. Некоторым людям нельзя никуда выезжать – оторвавшись от корней, они начинают увядать. Я, например, тоже не мог представить Алика в другом месте и в другом формате общения. У него была квартира, где он был полноправным хозяином, – это многое для него значило. Если бы он мог, как улитка, передвигаться со своей жилплощадью на спине, тогда другое дело. Без нее он чувствовал себя неуверенно. Но вряд ли и это было главным. Скорее всего, Алик выжал из этой девушки все и теперь не знал, что с ней делать дальше. Он мог на ней жениться и уехать из страны, но, побывав в Париже, Алик не нашел там того, что искал. Или Париж оказался пустышкой, или пустышкой был он сам.

Как бы там ни было, но после этой поездки отношения Алика и Ариэль постепенно сошли на нет. Он стал отдаляться от нее, все чаще уединяясь в своей квартире под предлогом письма, страсть к которому открылась в нем с новой силой. Теперь он запирался на неделю и больше, набивая на печатной машинке безумно длинные тексты, в которых не было ни одного героя и начисто отсутствовал сюжет. Он читал их на литературных объединениях, куда многие участники, заранее узнав о его чтении, не приходили вовсе, а мнения оставшихся делились наполовину. Там были и горячие его поклонники. Ничего не понимая в том, что он делает, они увлекались его страстью, его любовью к письму, к самому процессу. В этом процессе и был смысл, хотя сами тексты не представляли никакой ценности.