Михаил Веллер - Самовар Страница 40

ПАМЯТЬ И ИНТЕЛЛЕКТ. Коли так, активный ум, сильная и легковозбудимая нервная система – означает хорошую память. Ею и отличался ряд гениев, как Наполеон или Эдисон. Но были и абсолютно заурядные личности с исключительной памятью. Более того – известны случаи (психиатрия считает их патологией), когда человек помнит абсолютно все, что узнал, увидел, пережил; с равной яркостью помнит и важные события, и ничтожные детали. Люди такие неумны и неактивны и не живут долго. Попробуй-ка, когда нервная система постоянно перегружена гигантским трудом: помнить все.

Но плохая память соответствует низкому интеллекту? Тоже не обязательно. Один из примеров гениальных ученых с плохой памятью – Эйнштейн. Да не интересовался он подробностями, его волновали абстрактные идеи – на них он был сосредоточен, в этом и достиг вершин.

Мощная работа центров памяти не обязательно означает мощную работу остальных участков. А слабость памяти – еще не слабость ума вообще. Хотя и взаимосвязаны: возбуждение в мозгу не вовсе локально, оно распространяется на соседние участки.

Но уж – кого что возбуждает.

СТАРОСТЬ – МОЛОДОСТЬ. Банально: в детстве-юности память хорошая, в старости плохая. Нервные клетки с возрастом обызвествляются, отмирают – помнить нечем становится. Юные нервы – свежи, быстры, возбудимы. И – идет закладка информации для формирования личности на всю жизнь. А идет она стихийно, во многом хаотично, широкой струей. Поэтому даже ничего не значащие картинки – вид дерева из окна, соседская собака, платье родственницы – запечатлеваются часто на всю жизнь. Прочно запоминаются обиды и радости – это со взрослой точки зрения их поводы бывают ничтожны, а ребенок переживает сильно. Дело не в поводе к ощущению, а в самой способности к нему, а уж повод всегда найдется. Ребенок легко и быстро возбуждается: легко смеется, легко плачет, легко усваивает языки и навыки. Чувства свежи, эмоции остры, ощущения сильны, ярки.

НОВИЗНА И ОПЫТ. В детстве, юности многое происходит впервые. А первый раз – это открытие нового, столкновение с неизвестным, постижение непознанного. Брать или бежать? Друг или враг? Каково это, что делать, как реагировать? Организм предельно мобилизуется, не зная, к чему именно быть готовым. Ко всему! Границы явления непознаны, неизвестны! Возбуждение происходит предельное, с запасом. Хулиган с ножом не так страшен, как полночное привидение с косой. Казалось бы, какая разница, кто и как хочет тебя убить, опасность-то одинаковая. Нет – хулиган понятен, а от привидения не знаешь чего ждать и как спастись, тут и у храбрейшего рыцаря волосы дыбом встанут.

Вот первый раз остро и запоминается. А с повторяемостью событий ощущения притупляются, сглаживается впечатление: уже знаешь, что это такое и как на это реагировать, излишнее возбуждение ни к чему.

Солдаты и преступники лучше других знают, что ожидание возможности смерти (атаки, ареста) – обычно страшнее и мучительнее непосредственной встречи с угрозой. Ведь самый страшный час в бою – час ожидания атаки. Неопределенность, неразрешенность ситуации изводит – организм мобилизуется, напрягается для встречи и борьбы и возбуждение такой силы долго не переносимо, не выдерживает перегруженная психика. Вот молодости – первому экзамену, первой близости с женщиной, первому преступлению и первому бою – сопутствует аналогичное напряжение: мобилизация перед неизвестностью. Вот и впечатывается, помнится.

А старики чувствуют слабее. Нервишки истрепались, сердце еле кровь гонит, вообще не тот уже организм. И опыт есть: все уже в жизни известно, пробовано. И инстинкт жизни ослаб. Невозможны былые возбуждения. Откуда ж тут взяться хорошей памяти…

СЛУЧАЙНЫЕ ФАКТОРЫ. Но вообще в жизни человека выборочность многих воспоминаний как бы произвольна. Возбуждение чувств – сильные, незаурядные ощущения – зависит от разных факторов, мы их обычно не учитываем.

Скажем, по личным биоритмам человека сегодня день активности. На скачок атмосферного давления нервы тоже реагируют. Последнее время много работал, устал, а тут выдался свободный вечер, и погода хорошая. От детей пришло хорошее письмо. И вот видишь в электрическом свете уличного фонаря зеленую листву на фоне темносинего неба – и надолго-надолго запоминаешь этот кадр. Красиво. Хорошо. Миг удивительной и чистой отрады в душе.

Или наоборот: ну все было так хорошо – и вдруг тебя киоскерша обхамила. Не будь все хорошо до этого – плюнул бы и забыл тут же. А так – помнишь…

БЫЛО – НЕ БЫЛО. Почему память о несбывшемся часто крепче памяти о том, что было на самом деле?

Скажем, мужчине свойственно вспоминать женщин, с которыми был близок. Живописуя и обогащая подробности. Положительные эмоции, приятные ощущения, хорошая и богатая жизнь в прошлом – понятно. Но – не реже, а часто сильнее и желаннее вспоминаются те женщины, до собственно обладания которыми дело не дошло. С чего? Или тебе не настолько хотелось, чтоб идти до конца, или просто отказ получил, – в любом случае воспоминания должны бы быть на порядок слабее тех, где хоть есть о чем вспомнить.

Нет же: рисует себе в воображении блаженство неземное – которое не испытал и с женщинами куда более желанными и близкими.

Тут когдатошнее сильное возбуждение осталось без естественного разрешения. В мозг впечаталось это возбуждение. С кем переспал – там слабеющие, исчезающие ощущения (пресытились, надоело, расстались) наслоились на сильное, заслонили его, вытеснили. А с кем на взлете расстался – та в эротических фантазиях прямо Клеопатра.

Несовершенные поступки, несбывшиеся желания тем и помнятся сильно, что реального разрешения и от него естественного успокоения не случилось.

Мы помним ощущения. В том смысле, что в основе любого воспоминания лежит возбуждение чувств.

ВОЗБУЖДЕНИЕ – ОТУПЕНИЕ. Поэтому события чрезвычайной, судьбоносной важности отнюдь не всегда хорошо помнятся. Оттрубил зэк пятнадцать лет в концлагере, чудом жив остался, каждый день в голоде-холоде невыносимой каторги загнуться мог. Каждый день – на пределе всех сил выживал. Казалось бы – все в памяти должно отпечататься намертво. Нет, куда как не все… От чудовищных нагрузок отупение наступает, как на автопилоте тянет человек. Приходит утром бригадир в барак, зачитывает список: Ты, ты, ты и ты – после обеда идете на расстрел. Расстрел так расстрел, никаких эмоций у полутрупов не осталось. Это писатель Сергей Снегов рассказывал, он семнадцать лет в заполярных зонах на общих работах отбыл, невероятного здоровья был человек. И остается в памяти, кроме редких случаев, нарушавших каждодневное течение, только это вот предельное отупение от мук.

А посиди так всего недельку – каждый час ее до гроба запомнишь.

Что помнит пехотинец о войне – если не по глянцевым мемуарам и юбилейным митингам? Огромную, мучительную усталость. Отдохнуть, поспать хотелось. И постоянное, изматывающее ожидание опасности, что убить могут. Мечту с передовой оттянуться. Все прочие воспоминания – уже потом, слабее.

РЕАЛЬНОСТЬ И ВПЕЧАТЛЕНИЕ. Не в реальности, стало быть, дело, а в том, какое впечатление она на нас произвела.

Умирал в пустыне от жажды – а тебя спасли, напоили. Не забудешь. А для спасательно-розыскной группы ты – двадцатый клиент за сезон. Работа такая. Чего тебя особенно запоминать.

Выздоравливающий больной лучше помнит врача, чем тот его.

Монахиня согрешила единожды, а старая проститутка пропустила десять тысяч клиентов. Понятно, кто лучше помнит акт.

Есть у Шукшина рассказ Гармонь играет: уж не помнит замученный жизнью мужик, как женился, а помнит до слез, как отчаянным парнишкой скакал на жеребце ночью сквозь грозу.

СЛОВО И ЧУВСТВО. Матерная ругань – предельное выражение экспрессии, выражение сильных чувств. Из всего речевого запаса именно мат соответствует наибольшему возбуждению. Эти слова, врубленные в память сильнее прочих, и хранятся до последнего – даже у инсультника-паралитика.

Глубже впечатано только первое и главное, базовое, слово мама, с которым так часто умирали в забытьи даже мужественнейшие бойцы…

ВДОХНОВЕНИЕ И РАССЕЯННОСТЬ. Вот человека что-то сильно взволновало. Определенный участок мозга пришел в сильнейшее возбуждение. Этот очаг возбуждения доминирует над прочими. Доминанта бывает так сильна, что прочие участки возбуждения забиваются ею, гасятся, слабеют, делаются неразличимы: максимум энергии мозга сосредоточен на главном.

Узнал вдруг, что дом сгорел – или миллион долларов в лотерею выиграл – и забыл вдруг, что зуб болел, и перестал он болеть, только назавтра и вспомнил о нем, что болел ведь вроде.

Вдохновение художников и ученых – это сильнейшее перевозбуждение нервной системы, голод-холод перестают ощущать, и такие озарения им хорошо помнятся. А что при этом разные носки надел, или соль в чае размешал, или про поездку забыл – какая ерунда, слишком он сосредоточен на другом, на главном.