Марина Ахмедова - Дневник смертницы. Хадижа Страница 40

— Хадижа, это ты? Иди шурпу есть, — позвала тетя из кухни. — Сегодня много работы, вечером к Вагабу гости с работы приходят.

Я резала салаты, балык, раскладывала на тарелки, не поднимая от работы лица. Зачем я села в эту машину? У меня так уже бывало — когда я хочу одного, а делаю другое. Моя голова говорит мне, как правильно, а я как будто слышу, но все равно делаю, как неправильно, хоть я и знаю, что так нельзя. Может, у меня раздвоение личности? Миясатка один раз рассказывала тете про их бывшую соседку, которая говорила, что сама она из Египта, а ее предки — фараоны. И все ей верили, потому что она жгла у себя дома палочки со специальным запахом и держала фигурки пирамид. Потом оказалось, что она на самом деле аварка из одного горного села и у нее раздвоение личности. Может быть, у меня тоже такое?

Я всю ночь спать не буду. Как я могла так себя опозорить? Хоть бы дядя не узнал. Они отвезут меня назад в село, потому что, получается, их я тоже опозорила. Какой стыд на мою голову!

Если честно сказать, все на курсе считают меня сельской. Один день Марина Буталибова подходит ко мне такая и говорит:

— Наида с Мадиной из второй группы, я слышала, говорили, что Хадижа Хасанова — сельская, у нее вкуса нет, она как сорока — все блестящее на себя надевает, такие блестки уже давно не в моде.

Эти Наида с Мадиной сами такие. Они только ходят и про всех сплетничают, у одних выведывают, другим передают. Вечно стоят шушукаются, шепчутся, глазки всем парням строят. Но парни на них внимания ни грамма не обращают, потому что одна толстая, а у другой нос кривой. Клянусь, если бы у меня были такие ноги-бутылки и такой нос, который тень на землю даже бросает, я бы дома сидела, никому бы не показывалась. Надела бы на себя черный мешок и хиджаб, как наша соседка с пятого этажа. Астагфирулла, зачем я ее вспомнила!

А эта Буталибова тоже всегда так радуется, когда про кого-то что-то плохое скажут. Ее маленькие глазки сразу бегать и блестеть начинают. У нее столько угрей на носу, кожа всегда жирная и волосы жирные. Я брезгую с ней рядом сидеть. Когда она мне что-то дает, мне противно из ее рук брать. Этим я в тетю пошла, она тоже всем брезгует — когда кто-нибудь выпьет из стакана, она вторая ни за что пить не будет.

Ничего, подождите, сплетницы проклятые. Настанет зима, я в норковой шубе приду, все от зависти сдохнете. Я уже смотрела эту шубу. Она висит у тети в шкафу в спальне под целлофаном. Шикарная.

У нас на курсе есть одна девушка, с ней никто не хочет общаться, потому что она тихоня и на ней всегда вещи бедные. Один раз к ней другая подходит, берет двумя пальцами ее куртку и говорит:

— Это, что ли, настоящая замша?

Клянусь, я бы встала и плюнула ей в глаза. Хайванка такая — какое право имеешь мою куртку своими грязными пальцами трогать? Клянусь, так бы я сделала, если бы это была моя куртка. Они знают, я так сделаю, поэтому мне в лицо никто не говорит, что я сельская. Пусть только попробуют, посмотрим, что будет. Тетя правильно мне говорила, что только по одежке в нашем городе принимают.

Может быть, Сабрина — все-таки порядочная? Скорее бы она замуж за этого из джипа вышла, чтобы уже никаких упреков к ней не было. Тогда тетя ничего не скажет.

К дедушке в селе тоже гости приходили, но они кричали, веселились, на чунгуре играли, песни пели, а эти сели, молчат, едят, редко-редко что-нибудь говорят, смотрят как быки, если навстречу им по дороге в красном идешь. Мы с тетей быстро заходили к ним в комнату с подносами, ставили тарелки на стол и бесшумно выходили. Я даже глаза от подноса боялась поднять, такие эти люди были важные и, честно скажу, неприятные. Один — лысый, с большой головой, смотрит, клянусь, как волк из подо лба. Глаза у него — голубые, в красных венках. Один раз он на меня посмотрел, я чуть поднос не уронила. Другой — маленький, черный, усы у него. Третий — тоже лысый, еще потный и красный. Они пили коньяк из красивой бутылки.

— Гнида, все себе оставил, — услышала я, как сказал первый, когда я ставила поднос на стол.

— Сколько получил, знаешь? — спросил дядя Вагаб.

— Пятьсот тысяч. — Тот оторвал зубами большой кусок мяса. — Тело уже отдали.

— На понт он нас, что ли, взять хочет? — спросил который с усами.

— Я его сам на измены посажу, — сказал первый.

Аллах, про что они говорят, удивилась я. Я быстро вышла из комнаты. Мне так страшно стало. Какое тело? Кто-то покойников продает или что? Или я ничего не поняла? Ничего такого знать не хочу. Ничего слышать не хочу. Если бы не поднос, который я несла двумя руками, я бы уши пальцами заткнула. Аман, какие страшные вещи они говорили.

Тетя положила на большое блюдо курзе с мясом, и я пошла относить.

— Там, короче, такое получилось, — говорил третий, который красный, — они тоже патруль выставили, а московские спецрейсом прилетели, сразу сели в бронированную «газель».

— Сколько было, не знаешь? — спросил дядя, пока я убирала тарелки с середины стола, чтобы поставить блюдо с курзе.

Не знаю, почему я двигалась медленно — мне хотелось послушать или я под их взглядами не могла шевелиться? Мне было и страшно, и все равно хотелось слушать.

— Девять спецназовцев. Может, десять, не знаю точно. Короче, они поехали на «газели», так чтобы те не поняли. Просто «газель» да. Помнишь, как тогда из Губдена их патруль предупредил, «бэтээры» едут, эти шайтаны за пятнадцать минут в лес ушли? Теперь спецназ приехал, тихо, шито-крыто, дом окружили, и все — конец этим шайтанам.

— Вот так надо всегда делать, — сказал дядя, — по-профессиональному… А то пока спецназ доезжает, уже весь Дагестан знает, куда они едут…

Он еще что-то говорил, но я быстро выбежала из комнаты. Как они мне надоели со своими спецоперациями. Кому это надо? Если бы не эти разговоры, как приятно было бы в городе жить. Все есть — магазины, Восточный рынок, салоны красоты, люди красиво одеваются, свадьбы каждые выходные играют, дома строят. Зачем, да, вот это все надо? Что, жить спокойно не могут? Не знаю я, мне так хорошо в городе. Если бы дядя с тетей вечно не говорили про спецоперации, я бы даже никогда не вспомнила, что они бывают. Я ни одной не видела, одни только разговоры кругом.

Слава Аллаху, мне надо было только последний раз им чай отнести. Я услышала еще один разговор.

— Наш, не наш, меня это тоже не волнует, — говорил дядя. — Если он с этими шайтанами связался, его тоже в список надо внести. Меня, бывает же, не волнует, мент его отец или не мент. Я сам мент, мой сын тихо-спокойно в Москве живет. Если бы он с шайтанами связался, своими руками убил бы, клянусь Аллахом. Короче, ты, Ибражка, это проверяй. Если так, надо его накрывать так, чтоб не отмазался.

Слава Аллаху, я даже не понимаю, о чем они говорят. Я этих людей, которые в лес уходят, боюсь больше, чем шайтанов. Иншалла, мне никогда с ними не встречаться.

Сегодня «неудовлетворительно» я получила по зарубежной литературе. Нам дали домашнее задание прочитать роман «Дафинис и Хлоя», который был в античное время написан. Я с таким трудом взяла эту книгу в библиотеке. Пошла туда после занятий, она прямо напротив рынка стоит, искала там, сама не нашла, потом мне женщина, которая там работает, ее принесла. Я еще прочесть не успела, потому что тетя попросила меня посуду помыть. Оставила книгу в комнате на диване.

Мне только стаканы осталось помыть, как я услышала, дядя закричал:

— Зухра! Откуда у нас в доме такой позор?!

— Что позор? Где позор? — Тетя выбежала из спальни.

— Вот это, я тебя спрашиваю, откуда тут? Кто это принес? — Дядя махал книгой, как кинжалом.

— Хадижа, я тебя спрашиваю, твоя эта книга?! — крикнула тетя.

— Кто тебе сказал такие книги читать? — спросил дядя.

— Ума Саидовна… — еле ответила я.

— Ты мне эту Уму Саидовну покажи, я с ней тоже поговорю хорошенько. Кто она такая? — не успокаивался он.

— Наша преподавательница по зарубежке. Она сказала — книгу в библиотеке взять.

— Зухра, ты смотри, чему их там в университете учат! Ты спокойно отправляешь их учиться хорошему, а им вот такие книги дают читать. Хадижа, ты это чтоб завтра унесла, чтоб я никогда у тебя в руках таких книг не видел. Или я сам порву и выкину! Чтобы всякие Умы Саидовны мне знали!

— Не надо, дядя, да, — стала просить я. — Это я в библиотеке взяла, они сказали, если потеряю, в десятикратном размере надо платить.

— Я им заплачу! Я им сам так заплачу! Все, унеси этот позор отсюда.

Я взяла книгу и хотела пойти, когда тетя тоже начала ругаться на дядю:

— А тебе зачем эта книга? Что ты читаешь все, что лежит? Делать нечего, да? Я тебе скажу, что делать — у Алишки деньги забрать. На два месяца брал, сколько с тех пор прошло? Год прошел! Иди к нему, скажи, нам наши деньги нужны.

— Отстань ты тоже от меня! Когда надо, тогда скажу!

— Скажешь ты! Никогда ты не скажешь. Ненавижу, когда люди борзые становятся!