Дон Делилло - Ноль К Страница 40

– С теориями и дискуссиями для меня покончено, – сказал я. – Мы с Россом уже все проговорили. И проорали. На всех уровнях.

– Он сказал, вы никогда не называли его папой. Я сказала, это так не по-американски. Он хотел рассмеяться, да не получилось.

Я вообразил, как в своей невзрачной рубашке и брюках сливаюсь с настенной росписью и становлюсь незаметным – мутная фигура в углу комнаты.

– Человеческая жизнь – случайное соединение крохотных частиц органической материи, что плавает в космической пыли. Но продолжение жизни – вещь уже не столь случайная. Здесь нужно использовать все, чему мы научились за тысячи лет человеческого существования. Здесь меньше произвола, меньше риска, однако ничего неестественного нет.

– Что это у вас за шарф?

– Кашемировый, из Внутренней Монголии.

Чем дальше, тем очевидней становилось, что она во всем этом деле играет какую-то важную роль. Если Стенмарки – творческий костяк, шутники-пророки, то она, может быть, занимается извлечением прибыли, задает направление? Относится ли она к кругу тех, кто замыслил Конвергенцию и поместил на этой суровой территории, за рамками правдоподобия и законов? Финансист, философ, ученый, расширивший поле деятельности. Чем конкретно она занималась? Не стану выяснять. Не стану спрашивать или изобретать ее имя. И это мой личный прогресс. Пора отправляться домой.

Однако женщина сказала, что в заключение я должен посетить еще одно место – так хотел Росс. Она привела меня к виражу, и мы – она, я, эскорт из двух человек – углубились в многоуровневое подземелье – туда, где мне еще не доводилось бывать. Как я это понял? Ощутил, почуял костным мозгом, хотя очевидных доказательств этого – в смысле прошедшего времени или предполагаемого расстояния – и не наблюдалось.

Меня доставили в какой-то карман, снабдили дыхательным аппаратом и защитным костюмом вроде скафандра. Он оказался вполне удобным и помог мне погрузиться в ирреальное состояние, соответствующее случаю.

– Вполне естественно, что нам приходится мириться с провалами, нечаянными сбоями и нереализованными планами. Тому, кто надеется, случается разочароваться, – сказала женщина.

Она следила за мной из своего противогаза.

– Есть действующие инструменты, которые обеспечат вашему отцу безопасность, хоть и не на начальном уровне. Существует база, и администрация, и механизмы блокировки, и меры безопасности, и временные факторы.

– Вы получаете поддержку по другим каналам.

– Само собой, постоянно. Но то, что Росс для нас сделал, имело поворотное значение. Его непоколебимая вера, ресурсы мирового масштаба.

– А иные, наверное, срывались.

– Его готовность принять участие, выраженная самым убедительным способом.

Нас вели по узкому проходу.

На стене висела треснутая глиняная табличка, расположенная горизонтально, а на ней были нанесены ужатые в плотную строку цифры, буквы, квадратные корни, кубические корни, плюсы и минусы, а также скобки, восьмерки бесконечности и другие символы со знаком равенства в середине, указывающим на логическое или математическое тождество.

Я не знал, что это уравнение должно было выражать, и спрашивать не собирался. Потом подумал о Конвергенции, о самом названии, о слове. Две различные силы, стремящиеся к точке схождения. Слияние вдоха-выдоха, конца и начала. Могло ли уравнение на табличке выражать языком науки происходящее с отдельно взятым человеческим телом, когда силы смерти и жизни соединяются?

– Где он сейчас?

– Проходит процедуру охлаждения. Или скоро будет, – ответила она. – Вы – единственный сын. Он, конечно, дал мне понять, что у вас есть сомнения насчет нашей концепции, да и насчет нашего местоположения. В определенных ситуациях скептицизм – преимущество, хотя и несерьезное. Однако он никогда не характеризовал вас как человека ограниченного.

Я был не просто его сыном, я был единственным сыном, оставшимся в живых, прямым наследником.

Мы миновали круглую шахту со шлюзами и вошли в криохранилище. Теперь мы шли уже без сопровождения по галерее, уходившей вверх под небольшим углом. Скоро в поле зрения возникло открытое пространство, а через мгновение я увидел, чем оно заполнено.

Рядами человеческих тел в поблескивающих капсулах, и мне пришлось остановиться, чтобы осознать увиденное. А увидел я ряды, шеренги, длинные колонны голых мужчин и женщин, взвешенных в застывшем веществе. Женщина подождала меня, и мы медленно приблизились, заняли высоту, с которой открывалась панорама.

Все капсулы смотрели в одну сторону – десятки, за ними сотни – наш путь пролегал прямо сквозь упорядоченный строй. Тела размещались на площади невероятных размеров, люди разных цветов кожи стояли в одной и той же позе: глаза закрыты, руки скрещены на груди, ноги крепко сжаты, и никакого буйства плоти.

Я вспомнил три капсулы, которые мы с Россом видели в прошлый мой приезд. То были человеческие существа, плененные, обессилевшие, отдельные жизни, на пути к иллюзорному будущему застрявшие в пограничной зоне.

Здесь я не видел жизней, о которых мог бы что-нибудь подумать или вообразить. Я просто наблюдал зрелище, единый объект, тела, замороженные в царственной позе. Произведение фантастического искусства, боди-арта, подразумевающее массу смыслов.

Только одну жизнь можно было осознать, и она принадлежала Артис. Я представлял себе Артис в экспедициях и думал о грязных траншеях и тесных замкнутых пространствах, о выкопанных предметах, вросших в землю орудиях и оружии, резных известковых черепках. И разве экспонаты, выстроившиеся передо мной в ряд, не наводили на мысль о чем-то почти доисторическом? Археология будущей эпохи.

Я ждал, когда женщина в монгольском шарфе расскажет мне, что эта культура, согласно замыслу, должна возродиться однажды, через много-много лет после катастрофической гибели всего живого на земной поверхности. Но мы шли, останавливались и снова шли в молчании.

Если отец хотел мне это показать, я, соответственно, обязан был ощутить приступ благоговения и благодарности. И я ощутил. Вот куда занесла науку бурная фантазия. Как тут не восхититься.

Под конец я подумал о танцевальных номерах из стареньких голливудских мюзиклов, номерах чересчур техничных, о танцорах, синхронизированных, как марширующее войско. Здесь не было монтажа, наплывов, фонограмм – вообще никакого движения, но я смотрел не отрываясь.

Через некоторое время я уже следовал за женщиной по коридору с настенной росписью – все новыми и новыми изображениями разоренной местности (которые, видимо, должны были стать пророческими), двойными изображениями – одна стена дублировала другую – искалеченных холмов, долин и лугов. Я посмотрел налево, направо, снова налево, сличая две стены. Тонкие линии рисунка напоминали паутину, и это изящество делало картину разрухи еще более впечатляющей.

Наконец мы подошли к сводчатому проходу, который вел в маленькое узкое помещение с каменными стенами и тусклым освещением. Женщина сделала знак, я вошел, однако через несколько шагов пришлось остановиться.

У дальней стены располагалось два футляра обтекаемой формы – выше тех, что я видел минуту назад. Один стоял пустой, в другом находилось женское тело. Больше в комнате ничего не было. Я не подошел, чтоб рассмотреть получше. Мне надлежало соблюдать разделявшее нас пространство – так казалось.

Женщиной была Артис. А кто еще тут мог быть? Однако мне понадобилось время, чтобы освоиться с этим образом, с этой реальностью и приложить к ней ее имя, дать наступившей минуте просочиться в меня. Наконец я сделал несколько шагов вперед и заметил, что ее тело занимает иное положение, нежели те, другие в своих капсулах.

Ее тело словно светилось изнутри. Она стояла прямо, на носочках, я увидел бритую голову, слегка запрокинутую, закрытые глаза, крепкую грудь. Идеализированное человеческое существо, закрытое в футляр, но в то же время Артис. Руки по бокам, кончики пальцев упираются в бедра, ноги слегка расставлены.

Красивое было зрелище. Человеческое тело как образец творения. Мне в это верилось. В данный момент я видел тело, которое не состарится. И видел Артис, здесь, одну, она несла в себе весь этот комплекс идей и таким образом делала его достойным некоторого уважения.

Захотелось поделиться своими чувствами, может быть, выразив их только взглядом, жестом или просто кивком головы, но, повернувшись, женщины, сопровождавшей меня, я не обнаружил.

В пустой капсуле, конечно, место Росса. Его телу возвратят форму, лицу придадут оттенок, мозг (как здесь водится) запустят, чтобы работал в режиме заторможенного самосознания. Могли ли эти мужчина и женщина много лет назад знать, что им предстоит обретаться в таких условиях, на этой субпланете, в этом уединенном помещении, голыми, чистыми и в том или ином смысле бессмертными.

В течение еще какого-то времени я смотрел, потом повернулся и обнаружил стоявшего в проходе человека, молодого, бесполого – очередного сопровождающего.