Эльмира Нетесова - Забытые смертью Страница 40

— Митя, попей, — доносится до слуха, и железная ложка стучит по зубам, тихо сочится вода по капле на одеревеневший язык.

Горбун с трудом проталкивает воду внутрь.

«Отчего так болит горло?» — пытается он вспомнить. Но снова потерял сознание.

Лишь на пятый день, придя в себя полностью, узнал, что произошло. Не хотелось верить следователю, Нине, но сказанное ими подтвердилось…

Змеюка Тоська, стерва облезлая, хромоногая курица, чума болотная, а не сестра, вылила Митьке в кашу ртуть из двух градусников. Отравить решила брата. Уж очень не хотелось ей лишаться дома, к которому давно привыкла и считала своим.

Десять лет по приговору суда поехала она отбывать на Печору.

В зале суда она молчала. Отказалась отвечать на вопросы обвинения. Не воспользовалась правом последнего слова.

Да и куда ей было открыть рот, если горожане, собравшиеся в зале суда, обзывали и грозили ей так, что скамья под задницей казалась горячей сковородкой.

— Столько лет мальчишку заставляла побираться, а сама вон какую жопу отожрала на милостынях! Сука облезлая, чтоб ты сдохла! Мало денег, крови захотела? Откормил пацан на свою шею старую блядь!

— На куски курву!

— На каленое железо! Пока не рассыплется в прах!

— Смерть ей! Какой срок?

Едва Тоська пыталась открыть рот, ее освистывали со всех сторон — громко, зло.

Уж чего ей не желали, каких гадостей не наговорили. Особо старались нищие. Они в день суда заявились. Своего собрата жалели во все горло. Их невозможно было успокоить, угомонить. Выставить на улицу никто не посмел.

Митька ничего не просил у суда для сестры. Смягчить или ужесточить приговор не требовал. Оставил все на волю самих судей, удивляясь, что снова жив остался.

Придя в себя после больницы, вышел на работу, взялся учить роль, которую предстояло сыграть в театре.

Жил он теперь в доме единственным и полновластным хозяином.

Митька был жадным человеком. А потому ни с кем не общался, даже с ближайшими соседями.

В свою комнатенку пустил на квартиру нищего — Ваську-козла. И ежемесячно брал с него плату.

Когда Митька впервые выступил в спектакле в роли актера, зал, стоя, аплодировал ему, узнав в артисте известного городского нищего. Успех спектакля был неожиданно громким. Митьку не просто узнала, но и признала публика. Его забрасывали цветами. И режиссер театра сдержал слово, взял Митьку в труппу. Он, на удивление, оказался способным актером. И сам режиссер драмтеатра вскоре признал, что, видимо, благодаря артистическим данным Митька был удачливым, преуспевающим побирушкой.

Горбуна такой вывод не обидел. Он постепенно свыкался со своим новым положением в обществе, еще не понимая, что актер и нищий мало чем отличаются друг от друга.

Успех обоих зависел от признания толпы. А она — многолика и не всегда справедлива. Она меняет надоевших кумиров. А потому одинаково безжалостно бьет назойливого нищего, освистывает, материт надоевшего актера.

Зритель, как капризная бабенка, всегда хочет перемен, новых острых ощущений, смешных сцен.

И Митька старался. Он понимал — ему никак нельзя сорваться, оплошать, иначе зритель живо напомнит ему, кто он, и вернет в прошлое, втопчет радость, разобьет хрустальную мечту, которая была дороже жизни.

Нина и впрямь не заставила себя долго уговаривать. Едва Митеньку признала публика, назвав его кумиром сезона, девушка согласилась выйти за него замуж.

Увидела воочию, сколько поклонниц появилось у ее ухажера. Он для них перестал быть горбуном и нищим. Ему даже любовные записки приходили из зала. И девушка решила обойти всех.

Теперь она была на каждом спектакле. Сидела в первом ряду. И ловила на себе завистливые взгляды незадачливых поклонниц мужа.

Он настоял, чтобы она оставила работу. Сказав: мол, не к лицу жене актера работать в больнице нянькой.

На самом же деле работы хватало и дома. Нина едва успевала.

Случалось, выматывалась так, что еле на ногах держалась. Но вечером, не глядя ни на что, шла в театр. Нарядные вечерние платья, модные туфли, украшения, тонкие духи — все имела она. И деньги… Для нее ничего не жалел горбун. Она была его радостью. Единственной, постоянной.

От нее у него не было секретов. Она одна жила в его сердце полновластной хозяйкой. Он дышал, жил, он любовался ею. Она была для него выше любого признания, дороже аплодисментов, денег. Она была его судьбой.

Он помогал ей во всем. Был самым нетребовательным и кротким. Может, потому все пять лет жили они душа в душу. И казалось, никто и ничто не может нарушить их покой, омрачить радость. Но судьба свое подкараулила. И когда Митенька, обрадованный, услышал, что Нина ждет ребенка, уже через месяц случился выкидыш.

Жену еле спасли. Митька не находил себе места. Утешал, успокаивал, убеждал, что дети у них будут. Чтобы жена немного забылась, отправил ее на курорт. Отдохнуть, подлечиться. Она согласилась с радостью.

Митька проводил Нину до самого купе. Просил звонить, сообщать о здоровье. Если понадобятся деньги, обещал выслать тут же.

Нина уехала на месяц. Митька все дни пропадал в театре. Новый сезон режиссер задумал комедийным, и в предстоящих спектаклях Митьке достались второстепенные, незначительные роли.

Горбун страдал. Он мучительно переживал угасающую популярность. Публике он надоел. Она теперь предпочитала видеть на сцене полураздетых сисястых девок с могучими задницами, умеющими дергаться в ритм немыслимой музыке. Спектакли перестали быть интересными и напоминали скорее представление балагана, где полуголые раскрашенные девки, подергивая ляжками, пытались перевизжать, перехрипеть одна другую. Такие представления пользовались громадным успехом и собирали полный аншлаг.

На спектакли умные приходили немногие истинные ценители. И мало-помалу ставить их стало делом безнадежным, бессмысленным.

Понемногу загрустили актеры, ругая своих зарубежных собратьев, навязавших зрителю дешевый гастрольный репертуар, ставший модным повсюду.

Труппа актеров заметно изменилась. Изменились и спектакли. Классику вытеснили за старомодностью.

Все чаще оставались без ролей недавние любимцы публики. Они тоже состарились, как детские игрушки, доживающие свой век в забвении, так и артисты — все чаще оставались за кулисами.

Митька только тогда понял, что помогало ему держаться в театре. Ведь заработок актера всегда был смехотворно низким. Прожить на него, не голодая, не мог никто. Удерживали на сцене лишь признание и восторг зрителей. Когда и это стало угасать, работа потеряла смысл. И актеры начали терять форму. Иные стали выпивать. Другие в хандру впали.

Но Митенька еще держался.

Он изо всех сил убеждал себя, что веяния моды пройдут и. зритель снова затребует серьезных спектаклей, что нынешняя чехарда — скоротечная болезнь. Но… Начался новый сезон, а перемен в репертуаре театра не наметилось.

Горбун сник. Он подсчитывал уже каждый месяц, сколько протянут они с Ниной на старые сбережения. Их оставалось совсем немного. А тут, словно подслушав его, подошел к Митеньке режиссер театра и, изысканно извинившись, сказал:

— Времена для театра наступили тяжелые. Настоящее испытание. Не все с ним справляются. А тут приказ пришел из Министерства культуры. Требуют сократить труппу за счет неперспективных актеров. Вы меня поймите правильно. Я бы с дорогой душой оставил. Но… У тех — образование, стаж работы, сотни ролей сыграны. Вас я взял на свой страх и риск. Не скажу, что ошибся. Талантливый вы человек. Но я не могу оставить вас, а сокращать их. Посыпятся жалобы, кляузы, проверки. Они нам все нервы измотают. И все равно проиграем. Уж лучше сразу. Самому. Вы меня поняли? — спросил он, виновато улыбаясь.

— Понял, — ответил Митенька и, ссутулившись, вышел из театра, дрожа всем телом от услышанного.

— Нина, меня сократили. Я больше не работаю в театре. Не нужен стал. Изменился репертуар. А у меня, как ты знаешь, нет образования, нет прав, чтобы потребовать оставить меня, — глянул Митька в лицо жене. Та ничего не ответила. — Ты не расстраивайся, я подыщу себе работу. И все наладится. Ведь тебе не обязательно иметь в мужьях артиста? Главное, мы друг у друга! Правда же? — улыбался Митька, веря, что Нина, конечно, согласится.

— Ты снова побираться станешь? — глянула она на него колюче.

— Это почему? Неужели ты думаешь, что меня никуда не возьмут и я не сумею заработать на нас двоих?

— Ну кому ты нужен? Где найдется для тебя работа? Здоровые, сильные мужики — в неприкаянных. Ты же глянь на себя! Что сумеешь? Да и не умеешь ни черта! Только побираться и кривляться! — отвернулась к окну.

— Ну это ты зря. Я еще на многое способен. Не старик. Рано меня со счетов сбрасывать. Работы никакой не боюсь и не стыжусь. А и без претензий выбирать буду, где больше заработок, — не обиделся на жену.