Александра Маринина - Ад Страница 40

– Доволен? – голос Камня потеплел, он искренне радовался за своего любимчика.

– Как слон, – проворчал Ворон. – Ну все, можно лететь? Или тебе еще каких-нибудь деталей не хватает?

– Да вроде все. Лети, птица. Ежели чего вспомню – потом спрошу.

Ворон улетел, а Камень предался размышлениям о словах Андрея Бегорского по поводу сходства человеческой жизни и шахматной партии. Рассуждения Бегорского показались ему на первый взгляд просто чудовищными, но чем дольше Камень думал, тем меньше находил аргументов против этой теории. «Наверное, я что-то не так понял, – с грустью думал он. – Я старею, мозги становятся неповоротливыми, негибкими, и я уже не могу ухватить новую идею и разложить ее по полочкам в соответствии с правилами логики. Надо будет поговорить об этом со Змеем. Интересно, куда он девался? После новогодней ночи я его так и не видел, а уже недели две прошло. Неужели опять уполз куда-то далеко? И не предупредил, не попрощался, старый негодник».

Камень печально вздохнул, поерзал, устраивая ноющие кости, и углубился в размышления. Почему так много лжи в жизни Любы и Родислава Романовых? Ведь они неплохие люди, даже, можно сказать, хорошие, добрые, неглупые. Ну есть у Родислава свои слабости, не любит он напряжения, не любит сложностей и проблем, а кто их любит-то? Ну хочет Люба быть для всех хорошей, удобной и комфортной, хочет, чтобы ее все любили, так что в этом предосудительного? Как же так вышло, что с годами ложь начинает нагромождаться, превращается в шаткое здание, которое вот-вот рухнет и погребет под собой всех и вся? Разве можно осуждать ту же Любу за то, что она бережет отца, не хочет его расстраивать и поэтому не рассказывает ему правду о Николаше? И разве можно предъявлять претензии Родиславу за то, что он старается помочь Лизе и ее детям, хотя саму Лизу уже почти ненавидит, а к детям, особенно к Даше, никаких особых отцовских чувств не испытывает и, не моргнув глазом, вычеркнул бы их из своей жизни, если бы представилась такая возможность. Дениска ему, конечно, нравится, но нельзя сказать, чтобы Родислав умирал от любви к младшему сыну и скучал по нему. Его чувство долга по отношению к детям – сплошное притворство, но Камню казалось, то это притворство вполне оправданное. Почему же все так плохо? «А может, и не плохо вовсе, – думал Камень. – Может, это только мне отсюда, из Вечности, из сырого непролазного леса кажется, что все плохо, а на самом деле все хорошо и даже отлично? Я ведь ничего не понимаю в людях, если разобраться. Я так мало знаю о них… Как говорил один философ, я знаю только то, что ничего не знаю. Вот это как раз мой случай».

Ворон вернулся неожиданно быстро, Камень даже задремать не успел.

– Ты что? – перепугался он, увидев возвращающегося друга. – Что-нибудь случилось по дороге? Ты заболел?

– Не, – Ворон на лету мотнул головой и ловко пристроился на самой нижней еловой ветке, прямо перед носом у Камня, – я уже все посмотрел. Удачно попал, аккурат на бабкины поминки.

– Значит, все-таки померла, – сочувственно констатировал Камень.

– Ну а как ты хотел? Сначала инсульт, потом инфаркт, да и возраст у нее… Но ты не переживай, она недолго мучилась, всего месяц в больнице пролежала – и конец. Люба опять все на себя взяла, Лариска-то с животом, и живот такой приличный уже, а Геннадий пьет беспробудно, от него все равно никакого толку. В общем, схоронили старушку, в одну могилку с дочкой, с Надеждой, положили. Поминки устроили, все честь по чести. Правда, народу на тех поминках было – раз-два и обчелся, Лариска с Геннадием да Романовы, ну, еще парочка соседей по подъезду, тоже старушек, которые с Татьяной Федоровной общались, пока ее инсульт не свалил.

– А отец ребенка? – спросил Камень.

– Какой отец? Какого ребенка?

– Ну, от кого Лариса беременна. Он-то был на поминках?

– Ага, щас! Три раза он был! – презрительно откликнулся Ворон. – Я вообще не уверен, что Лариска знает, от кого беременна. Так-то она девка неплохая, и о бабке заботилась как следует, и дом соблюдала, убиралась, еду готовила, и работает она хорошо, начальство ее хвалит, а вот в личной жизни неудалая она какая-то. Спит с кем ни попадя. С юности такой была.

– Какой ужас! – охнул Камень. – Как же так? Просто в голове не укладывается.

– Да очень просто. Думаешь, такие, как Лариска, – редкость? Да они среди людей на каждом шагу попадаются. Ей очень хочется замуж выйти, и она вбила себе в голову, что если переспать с мужиком, то есть шанс, что он на ней женится, вот она этот шанс и использует направо и налево. Только никто чего-то не стремится жениться на ней. Интерес проявляют, она все-таки девка видная, хоть и невысокая, но фигуристая, объемная такая, выпуклая во всех местах, где надо, так что спать с ней охотники всегда находятся. Вот я и удивляюсь, почему она аборт не сделала при таких раскладах.

– Может быть, отец ребенка все-таки намерен жениться на ней? – предположил Камень.

– Если бы так, то он должен был быть на поминках, а его не было, – возразил Ворон.

– Ну, мало ли, может, он болен или в отъезде. Ты посмотри, как Лариса рожать будет и кто ее из роддома встречает, тогда ясность наступит.

– Хитрый какой! – заверещал Ворон. – Думаешь, так легко попасть, когда не знаешь точную дату? Думаешь, я тебе на глазок сроки беременности и родов могу установить? Живот – он и есть живот, чуть больше – чуть меньше. Как я попаду-то, куда надо?

– Ладно, давай тогда сразу… Что у нас там было, когда Татьяна Федоровна умерла?

– Середина июня, – проворчал Ворон. – Ельцин как раз первый тур президентских выборов выиграл.

Камень завел глаза к небу и принялся что-то подсчитывать.

– Давай сразу в сентябрь, там уже должна быть ясность.

– Куда, в начало месяца или в конец? – уточнил Ворон.

– Лучше в конец, чтобы уж наверняка.

– В конец не полечу, – решительно заявил Ворон. – Там грустно.

– А что такое?

– В Ростовской области маневренный локомотив столкнулся с автобусом. А в автобусе дети. Представляешь? Двадцать один ребенок погиб. Вся страна переживала. Даже национальный траур объявили. Я в этом месте всегда рыдаю, у меня сердце не выдерживает.

– Ну, тогда отправляйся в октябрь, – разрешил Камень. – Там уж точно с Ларисиным ребенком будет все понятно.

На этот раз Ворон вернулся не так быстро, Камень успел не просто задремать, но и целый сон посмотреть. Сон был ярким, красочным и очень радостным. Они со Змеем и Вороном втроем встречали какой-то праздник, вроде бы и Новый год, потому что ель стояла наряженная, вся в игрушках и в переливающихся гирляндах, но при этом светило яркое солнце, было совсем тепло, и рядом с Камнем цвели цикламены. Змей и Ворон помирились, в сущности, по этому сну выходило, что они и не ссорились никогда, и все были веселые и счастливые и обсуждали предстоящую женитьбу Ветра. Жениться он должен был почему-то на белочке, на той самой, с которой так усиленно флиртовал в реальной жизни Ворон. Но Ворон во сне совсем не ревновал, наоборот, радовался и за старого приятеля, и за свою подружку – многодетную мать. В общем, все было здорово!

Проснулся Камень оттого, что Ворон осторожно тюкал его клювом по макушке.

– Просыпайся, соня, – вполголоса приговаривал он.

– Я не сплю, – хриплым со сна голосом отозвался Камень. – Так, задремал немного. Ну, что там, рассказывай.

– Родила! – с гордостью объявил Ворон, словно в том была его несомненная заслуга. – Еще в августе. Мальчика. Назвала Костиком.

– А отчество? Отчество-то у него какое? Ты в свидетельство о рождении заглянул?

– Сергеевич он. Как Станиславский.

– Как кто?

– Константин Сергеевич Станиславский. Был там у них такой театральный деятель, жутко знаменитый, у него даже какая-то своя особая система была, так и называлась: система Станиславского.

– А кто ж такой этот Сергей? Ты его видел?

– Нет. Рядом с Лариской никакого Сергея нет, я хорошо посмотрел. Какой-то случайный партнер, наверное.

– Плохо, – расстроился Камень. – Значит, за отца ребенка она замуж не выйдет. Жалко.

– Да чего ты жалеешь-то ее? Может, он охламон какой-нибудь или вообще бандит, мы же не знаем. Может, без него-то ей и лучше будет.

– Может быть, – согласился Камень. – Но одной ей в любом случае лучше не будет. Как она с ребенком управится? Бабки нет, помочь некому, отец сам как второй ребенок, за ним глаз да глаз нужен.

– А Люба на что?

– Ну ты вообще! – задохнулся от возмущения Камень. – Мало Любе мучений со своими и чужими детьми, мало она на Ларисину семью сил потратила, так она еще и ребенком ее должна заниматься? Ты что выдумал?

– Ничего я не выдумал, – оскорбленно отозвался Ворон. – Что есть, то и говорю. Моя Любочка не может бросить соседку на произвол судьбы, она же помнит, как они с Родиславом перед девочкой виноваты и перед ее отцом тоже виноваты. Твой Родислав, – Ворон сделал упор на слове «твой», – конечно, морщится, маленький пищащий и какающий комочек ему совсем не нравится, но куда ж деваться. А Люба помогает вовсю.