Даниэла Стил - В тихой гавани Страница 40

Они вернулись домой только в половине десятого. Настроение у всех было замечательное. Мэтт не забыл даже попросить официанта сложить в пакет все, что осталось на тарелках, чтобы порадовать Мусса. А Пип аккуратно выложила потом все в миску для собаки.

— Вы так добры к нам, Мэтт, — тихо проговорила Офелия.

Они снова сидели в гостиной, и Мэтт, как тогда, в их коттедже, разжег огонь в камине. Через минуту вернулась Пип. Было уже довольно поздно. Не обращая внимания на ее вялые протесты, Офелия отправила ее наверх, сказав, что пора спать. Пип попыталась возмутиться, но глаза у нее слипались. Переглянувшись, Мэтт и Офелия засмеялись.

— Вы этого заслуживаете, — с искренним чувством ответил Мэтт, усевшись возле нее.

От вина он отказался. Все последние дни Мэтт почти не пил. Он испытывал истинное наслаждение, работая над портретом Пип и заранее предвкушая, как увидит их снова. Он давно уже заметил, что его тянет к выпивке только в минуты острого одиночества, а такого не случалось уже давно, и этим он тоже был обязан им обеим.

— Кстати, у вас просто замечательный дом, — откровенно признался он, окинув одобрительным взглядом гостиную, в которой они сидели. Мэтту сразу понравились прекрасные предметы старины, которые хозяйка выбрала для комнаты. Может быть, чересчур строго на его вкус, решил он, и уж совсем не похоже на их с Салли двухэтажную квартиру в Нью-Йорке на знаменитой Парк-авеню. Отделкой ее занимался один из самых известных дизайнеров. И вот теперь Мэтт гадал, кто поработал над обустройством этого дома — тоже декоратор или Офелия сама? Наконец, не выдержав, он все-таки спросил у нее.

— Знаете, Мэтт, мне очень лестно, что вы спросили, — благодарно улыбнулась Офелия. — Сказать по правде, все, что вы видите в этой комнате, я покупала сама. И хотя на это ушло почти пять лет, я ничуть не жалею. Мне вообще интересно заниматься такими вещами, продумывать каждую деталь обстановки. И получилось неплохо. Конечно, сейчас дом слишком велик для нас с Пип. И однако, у меня не хватает духу его продать. Когда-то мы так любили его… было бы грустно расстаться с ним. Но в конце концов все равно придется что-то решать.

— Только не торопитесь. Я всегда жалел, что мы в такой спешке продали квартиру в Нью-Йорке. Но что толку цепляться за нее, после того как Салли, забрав детей, ушла от меня? А сколько там оставалось прекрасных вещей! — с грустью в голосе добавил Мэтт.

— Вы их тоже продали? — полюбопытствовала Офелия.

— Нет. Сказал, что мне они не нужны, и Салли перевезла все в Окленд. Одному Богу известно, куда она их дела потом, учитывая, что она почти сразу же переехала к Хэмишу. Знаете, я ведь тогда даже не догадывался, что Салли заранее все спланировала, иначе бы она ни за что не стала так торопиться. А я-то решил, что она всего лишь хочет немного пожить одна, успокоиться, спокойно подумать. Но она не теряла времени. Впрочем, в этом вся Салли. Если уж она что-то решила — все, конец! — “Именно поэтому из нее и получился превосходный деловой партнер и неверная жена”, — подумал Мэтт. Сам он предпочел бы, чтобы было наоборот. — Впрочем, теперь уже не важно. — Он пожал плечами и сразу как будто успокоился. — Людей изменить сложнее, чем поменять вещи. И потом — ну для чего мне вся эта роскошь в моей берлоге? Я ведь живу очень просто.

Офелия, вспомнив его коттедж на берегу, знала, что так оно и есть, и все равно ей вдруг стало грустно на душе. Он и в самом деле многое потерял. Но несмотря на все, Мэтт, похоже, жил в ладу с самим собой. Такая жизнь его вполне устраивала, и его крохотный домишко на берегу был уютным и удобным. Единственное, чего ему не хватало в жизни, — общения с живыми людьми. Мэтт скучал, это видно с первого взгляда. Он был очень одинок. Но теперь в его жизни появились Офелия и Пип, обе всегда рады видеть его, и она очень надеялась, что отныне жизнь Мэтта хоть немного изменится.

Было уже около одиннадцати, когда Мэтт поднялся, сказав, что ему пора. По ночам на побережье опускался туман, видимость становилась отвратительной, и пройдет немало времени, прежде чем он доберется до дома. Перед уходом Мэтт еще раз поблагодарил Офелию за прекрасный вечер. Заглянув к Пип, он убедился, что она крепко спит. На полу возле ее постели примостился Мусс, а рядом стояли лохматые тапочки.

— Вы счастливица, — с теплой улыбкой проговорил Мэтт, вслед за Офелией спускаясь по лестнице. — Пип — необыкновенный ребенок. Не знаю, за что мне привалило такое счастье, что в тот день она подошла ко мне на берегу, но мне здорово повезло, честное слово!

Теперь он уже не представлял себе жизни без Пип. Эта кроха стала для него истинным даром небес. А ее мать — еще одним подарком судьбы, которым ей почему-то заблагорассудилось его одарить.

— Нам с вами тоже очень повезло, Мэтт. Спасибо вам за прекрасный вечер.

Офелия расцеловала его в обе щеки, и Мэтт заулыбался. Ему пришло на память, как он еще совсем зеленым студентом жил во Франции.

— Дайте мне знать, когда у нее игра. Обязательно приеду посмотреть. В любое время.

— Непременно. — Офелия рассмеялась. Оба они хорошо знали, что Пип звонит Мэтту каждый день, но она не видела в этом ничего дурного. Естественно, малышке страшно не хватало отца, а знакомых мужчин, кроме Мэтта, у них не было. Между ними установились отношения, которые устраивали всех троих.

Проводив взглядом потрепанный пикап Мэтта, Офелия заперла дверь и потушила везде свет. В этот вечер Пип отправилась в свою собственную постель, хотя такое в последние дни случалось нечасто. Офелия долго еще лежала без сна в своей слишком большой для нее одной постели, широко раскрытыми глазами вглядываясь в темноту, и думала о человеке, который так неожиданно вошел в их жизнь. Сначала он был другом Пип, а вот теперь — и ее. Она уже понемногу догадывалась, как им повезло, но потом ее мысли, как всегда, обратились к Теду. Воспоминания сохранились о нем и плохие, и хорошие. Это мучило ее до сих пор, не давая покоя. И все-таки, несмотря ни на что, Офелия безумно скучала по нему. Ей казалось, так будет всегда.

Ее женская жизнь, похоже, закончилась, оборвавшись со смертью мужа, да и роль заботливой матери тоже скорее всего продлится недолго. Чеда больше нет, пройдет несколько лет, и у Пип будет своя жизнь. Офелия даже представить себе не могла, что станется с ней тогда — ей невыносимо страшно даже думать об этом. Конечно, у нее оставались друзья — Андреа и вот теперь Мэтт, но когда Пип уедет в колледж, ее собственная жизнь станет пустой и бессмысленной. При такой мысли сердце Офелии сжалось от страха, а тоска по мужу стала еще мучительнее. Ей оставалось только одно — снова и снова мысленно обращаться к прошлому, перебирать в душе воспоминания о том, чего уже не вернешь, потому что будущее казалось ей беспросветным. В такие минуты, как сейчас, она начинала догадываться, что испытывал Чед. Только мысль о долге перед дочерью привязывала Офелию к жизни, не позволяя совершить какую-нибудь непоправимую глупость. Но порой среди ночи желание уйти из жизни вновь возвращалось к ней. И хотя Офелия понимала, что она бы предательски поступила по отношению к Пип, смерть в такие минуты казалась ей избавлением.

Глава 15

Прошло всего дня три с того вечера, который они провели с Мэттом, когда случилось то, чего со страхом так долго ждала Офелия. После четырех месяцев, когда она постоянно ощущала сочувствие и поддержку, групповые занятия подошли к концу. О конце занятий было принято говорить как о “выпуске”, после которого считалось, что пациенты снова возвращаются к нормальной жизни, поэтому последнее занятие носило характер “выпускного вечера”. Но несмотря на праздничную атмосферу, мысль о том, что они уже больше не будут чувствовать поддержку друг друга, вызвала слезы на глазах у многих.

Они обнимались на прощание, обменивались телефонами, обсуждали планы на будущее. Мистер Фейгенбаум гордо объявил, что нашел наконец себе семидесятивосьмилетнюю подружку, с которой он познакомился, когда брал уроки бриджа, и нисколько не скрывал, что без ума от нее. Кое-кто из остальных тоже обзавелись приятелями, другие собирались отправиться попутешествовать; одна из женщин объявила, что намерена продать дом, поскольку не в силах в нем оставаться, другая решила переехать к сестре, а мужчина, который почему-то сразу же не понравился Офелии, помирился с дочерью после смерти его жены и семейных распрей, длившихся почти тридцать лет. Но большинству из них еще предстоял долгий путь, прежде чем жизнь их наладится.

Главным достижением Офелии, которым она гордилась, было ее твердое намерение работать в Векслеровском центре. Состояние ее заметно улучшилось, пустота в душе, конечно, еще не исчезла совсем, но раны понемногу затягивались, а тоска, которая временами захлестывала ее, не давая дышать, потихоньку отступала. Но она хорошо понимала, что борьба еще не закончена.