Юрий Иванов-Милюхин - Соборная площадь Страница 40

— Хорошо, к концу рабочего дня подойдешь на проходную, и мы вместе съездим ко мне домой. Найдем и курточку, и золото. Никуда они не пропадут.

— Точно, друг?

— Точно, — твердо сказал он.

Выйдя за проходную, мы пешком отправились домой. До конца смены на заводе оставалось еще несколько часов. Беспокоящийся за свою долю даже больше, чем я, Арутюн молча сопел рядом.

— Это они взяли, — наконец заговорил он. — Ты видел, как он оправдывался? Здорово испугался.

— Не слепой.

— Но давление этой бомбы, его жены, еще велико. Может отказаться от своих слов. Придет домой, они ему напоют, что ты, мол, все равно не заявишь в милицию, и откажется.

— Не откажется. Мужчина он или кто.

— На твоем месте я бы не поехал с ним, а настаивал бы на том, чтобы он привез вещи к тебе. Припугни его хорошенько. Скажи, что у тебя дома пять человек головорезов. Убьют, если что.

— Зачем? Он же сказал, что найдет.

— Э-э, здесь он сказал, а дома все может выйти по–другому. Понимаешь, там жена, сын, они наглые. Уверенности, знаешь, больше.

— Не может быть, чтобы он обманул.

— Я тебе советую. Пойми, дома он будет вести себя по иному. Скажет, что не нашел, что ты вышел от них одетый и с рыжьем. Домашние подтвердят, и кранты в воду. Хоть лбом об стену стучись. Надо делать, как говорю я. Запугать до конца, он трусливый.

Арутюн уехал на базар, я остался один. Побродив по поселку, зашел в магазин, в разливочном отделе дернул стакан вина. Затем осушил еще несколько бутылок пива. Когда подошло время, подался на проходную завода. Ждать пришлось недолго. Спустившись с порожек, Виктор направился ко мне:

— Поехали. Найдем и твою курточку, и золото.

И я, дурак, оглушенный хмелем, не сообразил, что после его откровенных слов мои вещи уже в моих руках. Напустив на себя идиотский вид крутого, потребовал:

— Вещи ты привезешь ко мне. Сам. Даю два часа. Дома у меня сидят головорезы, Арутюновы кореша. Они все вооружены, собаку даже застрелили. Если не привезешь, считай себя с Татьяной и Пашкой трупами

— Да ты что, друг, мы же договорились, — я видел, как побледнел Виктор, как дрогнули его руки. — Сами разберемся. Поедем ко мне и найдем твои вещи.

— Ни хрена, я дал тебе два часа. Если нет, пеняй на себя.

— Послушай…

Но я уже направлялся к ближайшему ларьку, выпитого до этого оказалось мало. Вечером, когда приехал Арутюн, мой язык еле ворочался. Время, данное Виктору на размышления, давно истекло. За окном редкие уличные фонари бледным светом пытались разбавить густые сумерки. Ждать гостей в такое позднее время уже не стоило.

— Не пришли, — досадливо поцокал языком Арутюн.

— И не пришли бы, — повернулся я к нему. Голова еще что–то соображала. — По твоей милости.

— Как по моей? Что ты все время хочешь переложить свою дурь на других? Это твой друг тебя обманул.

— Мой. А ты его запугал. Если бы я не послушал тебя, не рассказал о банде черножопых, а поехал бы с ним, то сейчас бы у меня была и курточка, и содержимое ее карманов. В целости и сохранности. А теперь сквозняк во всех дырках.

Но Виктор приехал. На другой день утром. С Пашкой и еще каким–то парнем. Больной с похмелья, я долго не мог найти точку опоры. Пришли Арутюн с Сэмом — казаком–соседом по лестничной клетке. Но и они не помогли. Наезжать надо было сразу, теперь же время ушло.

Горластый Пашка орал, что я кидался на его мать с ножом, что побил на кухне посуду и прочее, и что ушел одетый, со своими вещами. Никто меня не удерживал и не трогал. Под конец он сказал, что я вообще человек так себе, вдобавок хреновый писатель. Книгу, которую подарил им, невозможно читать. Это окончательно выбило из колеи. Размазать всех троих по стенкам не составило бы труда. В соседней квартире находилось еще несколько дружков Арутюна с базара. Все зависело от моего слова. Но я был пьян, не хотел связываться с милицией и думал о будущей новой книге. Кому–то, не дебилу с четырьмя классами образования, она понравится. Пошарив под столом, я достал недопитую бутылку водки, плеснул в стакан. И зажатые со всех сторон моими, готовыми набить морду кому угодно, товарищами Витька и его приемный сын с корешком, воспользовавшись временным замешательством, пока я глушил водку, выскочили за дверь. При других раскладах и мыслях так просто они бы не ушли. Теперь же единоверцы набросились на меня за мягкотелость. Но состав, как говорится, вильнул на прощание широким задом. И, слава Богу.

На базаре давно знали о случившемся со мной. Когда пришел туда, сразу предложили действенную помощь. Но я отказался, категорически отрицая жестокость.

— Писатель, ты ничего не теряешь. Только двадцать процентов от всей суммы, — пытались убедить меня Серж, Длинный, другие ваучеристы. — Мы придем в квартиру, разрежем кошку пополам и бросим под ноги хозяевам. Можно в морду. Максимум через десять минут украденное будет возвращено. Или сумма, эквивалентная утраченному тобой. Паскуд надо учить. Пойми и соглашайся.

— Нет, слишком жестокий метод, — упирался я.

— Тогда помаши ручкой лимону, на который нагрел тебя твой друг. Продолжай жевать свой член без соли.

— Ему не привыкать, не первый раз, — со злостью в голосе рыкнул Николай. — Ты бы хоть знакомым ментам сообщил, если не хочешь, как предлагают. Может, они раскрутят твоего друга, с которым ты двадцать пять лет опоки тягал. Или дергай от нас в монахи. Здесь придурков своих хватает.

Предлагал свою помощь Данко с цыганами. Я знал, что они и другие ребята выбьют украденное хоть у кого. Но очень беспощадными были методы. Единственное, что сделал, пожаловался знакомому капитану милиции из областного управления, пообещав не остаться в долгу, если дело выгорит. На намек тот насмешливо отмахнулся. Вызвал все семейство на предварительный допрос к себе в кабинет. Показания ответчиков так разнились одно от другого в отношении моего ухода из дома, времени ограбления, других деталей, что сомнений в совершенном именно Виктором, Пашкой и Татьяной преступлении больше не оставалось ни у кого. Требовалось одно — написать на троицу заявление. Капитан просто настаивал на нем, — так его разозлили за время проведения следствия «тупорылые грабители», не сумевшие даже как следует договориться друг с другом. После одного из посещений областного управления милиции Виктор с Татьяной подошли ко мне на базаре. Я работал только на ваучерах и купонах. Денег на более серьезное снова не было.

— Я не грабил, друг, — тихо оправдывался Виктор. — Клянусь тебе, чем хочешь.

— Знаю. Ты идешь на поводу у них, — кивнул я на Татьяну.

— Но они все валят на меня, — в отчаянии поднял он руки.

— Сажай, сажай, — залотошилась было его супруга. — Упрятывай своего лучшего друга, отбирай у него последнюю зарплату в пятьдесят несчастных тысяч рублей.

Я предупредил ее, что если она еще раз повысит голос, и ребята узнают причину их прихода, обоим не сдобровать. И они ушли по направлению к проспекту Соколова, где жила моя бывшая жена с детьми — Сережей и Наташей. Думаю, там они получили очередной достойный отпор на просьбу если не облить меня грязью перед правоохранительными органами, то хотя бы подать на алименты, которые я не платил года два. Жена давно решила, что ей хватит полученной при размене двухкомнатной квартиры в центре города, заработанной мной на формовке.

Заявление я так и не подал, чем заслужил новые насмешки, а порой и нападки ребят, считавших, что прощать сейчас нельзя даже родной сестре. А верить тем более. Просто не поднялась рука, хотя надо было. Надо, согласен. Расплатившись с Арутюном за его золотой лом, снова впрягся в работу. Слава Богу, действие ваучера снова продлили еще на полгода. Он поднимался в цене резкими скачками, оставаясь в занимающихся их скупкой государственных учреждениях практически на прежнем уровне. Люди несли чеки на базар. Они боялись, что после Нового года, несмотря на продленный срок, они не будут стоить ничего. Мы давали за чек на две, а то и на все пять тысяч больше, а сливали купцам, естественно, еще дороже. Порой утренняя цена бумаги казалась смешной по сравнению с вечерней. Те ваучеристы, которые крутили миллионами, имели доход до лимона в день. Про Ростовскую биржу, куда стекались чеки со всего города, и говорить не приходилось. Там давно закупали самолет, чтобы отправить объемные стопки ваучеров в Москву на Российскую товарно–сырьевую биржу. Из Москвы, сдав их там за валюту, агенты везли тугие пачки дешевых баксов, и продавали нам. В свою очередь мы отпускали населению хрустящие американские купюры по цене чуть ниже банковской, а покупали чуть выше приемной в тех же коммерческих ли, государственных точках. То есть, болтались где–то посередине, что устраивало и сдававщих валюту, и покупающих ее, не давая тем самым оскудевать рынку, иссякать доходному бизнесу. А вечером, когда обменные пункты закрывались, у нас была своя цена, установленная уже нами. Так же и утром, до их открытия.