Andrew Лебедев - ТВари Страница 40

После того как случилось, что свою Ирму он поделил с другим, Игорь съездил в Столешников к модному психоаналитику. Она, кстати говоря, потом, отдельно от него, тоже ездила.

Полежал Игорь на кушетке сорок минут, порассказал про детство, про отца. А потом про Ирму. Психоаналитик тоже потом много чего говорил. Рассказал Игорю один случай из своей практики, не называя имен, естественно, про то, что год назад обращалась к нему одна сорокалетняя женщина с такой историей.

Девятнадцатилетней чертежницей пришла она в проектный институт. Происходило это еще при старой общественно-экономической формации и институт этот был государственный, естественно. Гипом,[7] то есть начальником в ее отделе, был мужчина сорока лет, мягко говоря, жизнелюбивый и до баб охочий. А Мила, так звали нашу девятнадцатилетнюю чертежницу, была девушкой умненькой и хорошо все по жизни соображавшей.

К ее счастью, Мила сразу быстро поняла, что бабский век короток и быть в любовницах у шефа — дело тупиковое. Дело это ведет только к разочарованию в старости, к сорока останешься этакой «зимней вишней». А зимние сорокалетки, когда на улице до хрена юных весенних девчонок, кому они на хрен нужны? Это только в кино зрительниц утешают хэппиэндом.

В общем, Мила наша, в свои девятнадцать не по годам умная, взяла быка сразу за рога. И, став любовницей своего Гипа, дала себе год сроку, чтоб развести его как миленького и на себе женить.

Это стало делом техники. Разве может подержанное тело сорокалетней жены конкурировать с упругими прелестями юной чертежницы? Тем более что Мила была редких данных — длинные ноги, спортивная попка и грудь пятого номера. В общем, года не прошло, развелся Гип и женился на Милочке.

Родила она ему сына.

Гип был мужиком хозяйственным и с головой. Началась перестройка, он поучаствовал в выгодной приватизации предприятия. Разбогател. Купил огромную дачу, пару больших квартир. Мила не работала — с сыном сидела.

Но, как говорил Мопассан, ближе к телу.

Муж Милы был человеком шумным, экстравертивным, склонным к разгульным застольям, на которые приглашал большое количество гостей. Каждые субботу и воскресенье на их подмосковной даче дым гремел коромыслом. Шашлыки, барботер, фуршеты на плэйере…

А Мила между тем к тридцати годам с ее-то данными вообще превратилась в красавицу невиданно большой сексуальной притягательности. И вечно пьяные дружки нашего Типа частенько так засматривались на эти ножки, грудь и попку, что и сама Мила стала себе подумывать лишнее.

А Гип старел. У него уже и давление было, и аритмия… Но был Гип умным человеком и даже мудрым. Он решил так: если любовников не избежать, то будет лучше, если он будет сам их назначать и держать эти связи под контролем.

И вот, заметив как-то на очередном барботер, что женка его ловит восторженные взгляды одного из своих приятелей, Гип предложил ей:

– Хочешь, я приглашу его на дачу в следующие выходные — одного? Без всех остальных…

Мила сперва шокирована была. Но совладала. Верх взяли любопытство и неудовлетворенность. Муж то уже старенький и больной. А приятель его — зам по науке, на пятнадцать лет моложе.

И все получилось прекрасно. И в первый раз, и в следующие разы тоже. Приятель настолько увлекся, что и жену свою почти позабыл. Все выходные проводил у «друзей», у Гипа и Милы. И спали они втроем.

Мила привыкла. И Гип привык. И так они жили пять лет, пять лет устойчивым тройственным союзом.

А потом Гип умер от апоплексического удара.

Никогда не работавшая Мила, ей уже тогда было под сорок, стала богатой вдовой, обладательницей тридцати процентов акций крупного института.

Что касается секса, то сперва Милу зам по науке пытался было утешить.

Месяца два еще Мила принимала его в постели, а потом выгнала. Третьего им обоим недоставало.

Однажды старый приятель попытался предложить Миле привести кого нибудь из числа его дружков, но Мила отказалась. Ей муж все время снился. Снился и грозил ей пальчиком, приговаривая: эх, испортил я тебя, девка! Не будет теперь тебе счастья…

И все в личной жизни Милы не складывалось: были любовники всякие разные, а ничего постоянного не вырисовывалось и не вытанцовывалось.

Случился как-то эпизод. Поехала Мила на своей машине не на дачу, а на пляж в Химки, в будний день, откровенно заклеить мужика. И со своей роскошной грудью улеглась одна одинешенька загорать смело топлес.

Парни не замедлили клюнуть. Набила она ватагой юных студентов свою машину, привезла домой, накормила до отвала дорогими деликатесами, а потом расслабилась, отдавшись вихрю фантазии молодых и здоровых выдумщиков.

Это было здорово, но потом Мила долго об этом сожалела. И пришла к психоаналитику узнать, в чем корень ее психоза невроза и как его лечить…

С Милой все было более-менее ясно. Но при чем тут Игорь Массарский? Зачем ему, здоровому как бык и уверенному в своих силах мужику, брать в постель помощника?

– Дело в том, дорогой Игорь Петрович, — говорил психоаналитик, расхаживая по кабинету, — дело в том, что, во-первых, нам часто хочется иметь свидетелей наших достижений. Мы желаем, чтобы у нас были зрители, они бы увидели, насколько мы круты, и воскликнули бы одобрительно: ну ты, брат, супер! И в такой момент жизни, когда мы обладаем красавицей, нам хочется, чтобы рядом был друг и свидетель… В- вторых, мы часто хотим поделиться приятным с другом, например, мы хотим угостить его вкусным ужином, дорогим вином, потому что здорово делить радость наслаждения с близким, понимающим что к чему, разве не так? В-третьих, природа так сотворила женщину, что редкий мужчина в состоянии удовлетворить ее, доведя до изнеможения. А мужчине психологически очень хочется видеть, как красивая и сексуальная женщина доведена именно до изнеможения… Поэтому подсознательно мы требуем поддержки, призываем к себе помощника, дабы увидать ее изнеможение. И в четвертых, момент соития мужчины и женщины строится таким образом, что мужчина берет женщину, он обладает ей, и слово «взять» по определению подразумевает насилие и унижение. Мужчина унижает женщину, он пригибает ее к земле, он давит на нее весом своего тела. А насилие всегда связано с причинением боли, с элементами принуждения… Поэтому и здесь тоже кроется латентная тяга — отдать красоту на растерзание, и чем красивее женщина, чем красивее ее грудь и бедра, тем сильнее хочется видеть, как ее терзают. Отсюда и корни желания группового секса…

– От мужчины такие желания я допускаю, — лежа на кушетке, спрашивал Игорь, — но женщине это зачем?

– А женщина зеркальна, — с улыбкой отвечал психоаналитик, — она зеркально всегда хочет того же, она мечтает, чтобы ее растерзали, чтобы ее унизили, грубо взяли двое, трое, четверо.

– Доктор, вы маньяк, — поднимаясь с кушетки, сказал Игорь.

– Но ведь это вы спали втроем с вашей женой, не я, — тонко улыбаясь, ответил психоаналитик.

В приемной доктора висели копии трех американских дипломов в деревянных рамочках. Там же за стойкой сидела ассистентша. Улыбаясь, она озвучила стоимость приема, и по платиновой карте «Виза» Игорь заплатил триста евро.

Ничего себе расценочки у маньяка!

ГЛАВА 5

Ад и Рай

В начале недели Джон, как всегда, для порядка послал ее за справкой в КВД.

Ничего плохого не ожидая, Натаха пошла. Заплатила, как всегда, пятьсот рублей, чтобы без очереди и анонимно. Мазки на инфекцию, кровь на сифилис и на СПИД. Звонить послезавтра.

Врачиха сказала, что если анонимно, то можно под любой фамилией записаться. Записалась Фроловой. Так и сказала: «А», точка, Фролова, как эта, модная нынче ведущая…

На следующий день дела какие-то были у Натахи… Да! Событие! Она же на водительские курсы записалась. Ходила уже на первое занятие по правилам движения. Знаки изучали, проезд перекрестка… Потом дома уборкой занималась, стирала, валялась у телевизора, никуда вечером не хотела идти.

Спать легла рано.

А в пятницу, после того как позавтракала, позвонила в КВД.

– Фролова? — спросили в трубке.

– Фролова, — подтвердила Натаха.

– А. Фролова? — переспросили на том конце провода.

– А…

– Вам надо срочно подойти в кабинет № 303, у вас положительный результат на ВИЧ.

Вот это да… Приехали. Помчалась в КВД. Прочитала брошюру про ВИЧ.

В общем, через пять лет, скорее всего, будет у нее СПИД. А это… А это — два года, от силы три. Жизнь кончилась. За что? За что?!

Захотелось съездить домой. К маме, как в детстве, залезть с головой к ней под одеяло, спрятаться. Спрячь, спрячь меня, мама.

Только поздно уже, мама сама на кладбище лежит. А отца и не было никогда.

Всю субботу проревела. Телефоны, городской и мобильный, отключила и лежала. То вниз лицом в подушку ревела. То лицом в потолок, тоже ревела.