Елена Вернер - Грустничное варенье Страница 41

Смотреть тут особенно было нечего, и вскоре она добрела до старой колокольни, по одну сторону от которой лежало кладбище, а по другую — поляна, заросшая пахучим белым и желтым донником по пояс. В деревянных пролетах колокольни свистел ветер. Лара задрала голову и, сощурившись от яркого солнца, принялась разглядывать стропила и балки. И обомлела — на верхней площадке, на самом краю балансировал подросток. Чуть раскинув руки, словно ища и не находя опоры. Лару пронзил ужас, она совершенно отчетливо представила себе, что случится в следующий миг: шаг в пустой воздух. Кончики пальцев неприятно закололо.

— Эй! Эй, подожди! — закричала она. — Стой!

И бросилась карабкаться на колокольню. Она не думала о занозах, остающихся в ладонях, о том, что трещат хлипкие прогнившие доски. В голове красной мигалкой с визжащей сиреной пульсировала только одна мысль — спасти, спасти. Лара взлетела на предпоследнюю площадку строительных лесов, не опуская глаза, бездумно, безумно, как в детстве на вышку ЛЭП, натужно гудящую под напряжением. И с замирающим дыханием заглянула на верхний ярус.

Подросток стоял на самом краю, так что носки великоватых ботинок нависли над пустотой. Одной рукой он уцепился за вертикальную стойку, а второй ловил ветер, всей растопыренной пятерней. И, кажется, совершенно не обратил внимания на Ларино появление.

— Эй-эй-эй, подожди, послушай меня, не надо… — голос у нее сел, и вышло довольно хрипло. Плечи паренька вздрогнули, он обернулся и шагнул в сторону, так что у Лары чуть не разорвалось сердце. «Лет двенадцать, совсем ребенок…»

— Стой. Не двигайся. Послушай меня… — собираясь с мыслями, она медленно выдохнула. — Что бы там ни случилось… Это же не выход. Столько людей наверняка тебя любят. Мама, папа…

Лара проклинала себя за то, что несет чушь и околесицу, как в плохом кино, вместо того, чтобы действительно сказать что-то стоящее. Но ей нужно было выиграть время и переключить внимание паренька на себя. Так что она продолжила:

— Они, наверное, волнуются за тебя. Думают, где ты гуляешь… Как тебя зовут?

Подросток не ответил. Он напоминал новорожденного жеребенка, лопоухий, с несуразно длинными руками-спичками, худыми лодыжками, белеющими из коротких штанин, и огромными, совершенно синими глазами. Выражение в них было то ли наивное, то ли отсутствующее, Лара точно не поняла.

— Меня вот зовут Лара. Мне тоже иногда приходится нелегко и грустно, но я всегда знаю, что это не выход. Все меняется, знаешь? Сегодня, кажется, все плохо, а завтра утром проснешься, и солнце светит, и вроде можно жить и справляться со всем. Что бы ни случилось. Понимаешь, о чем я?

Она говорила, только чтобы не молчать, машинально и не очень вслушиваясь в смысл сказанного. Где-то на периферии сознания мигнула издевательская улыбка внутреннего беса. Чтобы не сбиться на него, она сосредоточилась на всполохах настроений стоящего перед ней паренька. Цвета были чистые, непривычно звонкие, настоящая радуга, и на секунду Ларе показалось, что поездка с Арефьевым свела ее с ума. Не может человек задумать самоубийство и при этом испытывать такие салатовые и оранжевые чувства. Надежда? Радость? К чему это все? Лара окончательно запуталась.

— Давай спустимся? — предложила она, особо не надеясь на успех. Подросток погрустнел и взглянул с укором, как смотрят маленькие дети, когда взрослые не понимают их игр. Продолжая хранить молчание, он подошел к стропилам и проворно, по-обезьяньи слез вниз, хватаясь за перекрытия и балки. Не дожидаясь Лары.

У той спуск занял намного больше времени. Теперь, когда угроза миновала, она заметила и саднящие ладони, и головокружительную высоту, и ветер, пронизывающий высокие пролеты колокольни. Почувствовав под ногами твердь земли, Лара подавила подкатывающую тошноту.

Паренек все еще был здесь. Долговязый, нескладный, он стоял, задрав голову, и с приоткрытым ртом следил за редкими быстрыми облаками. Уголки его мягких, крупных губ недоверчиво вздрагивали, будто кто-то, дергающий за невидимые вязочки, не мог решить: растягивать ли губы к ушам или оставить в покое.

— Лара… — пробормотал он, заметив девушку краем глаза. Она с облегчением кивнула.

— А я Владик, — он широко улыбнулся, мгновенно забыв огорчение. — Мама говорит, мне туда нельзя. Но мне там нравится. Я смотрю, как летают птицы. Я тоже хочу летать, но мама говорит, я не умею. Когда я научусь, тогда, наверное, можно. Я у нее спрошу. Я смотрю на птиц каждый день. Они умеют летать. А ты?

На вид Владику было не меньше двенадцати, а судя по речи — не больше шести лет. Он говорил, неуклюже растягивая гласные и делая между предложениями долгие паузы. Лара, сообразив, в чем дело, легонько вздохнула.

— Нет, Владик, люди летают только во сне. Тебе же снятся сны?

— Космонавты. Они люди, и они летают. И еще летчики. У меня папа летчик, и я буду.

И паренек, распластав в стороны руки с широкими, уже по-мужски крупными ладонями, побежал в сторону домов, изображая самолет и громко жужжа. За ним, как распахнутый плащ, развевался шлейф чистейшего ликования.

Вернувшись к ангару Митяя, Лара снова приметила черноглазую Марину. Та крутилась возле хозяина и Егора, и мужчины были не против. Митяй стрелял глазами по аппетитной фигурке, Егор о чем-то шутил, и тогда Марина заливалась громким сыпучим смехом, вся в алом ореоле. Эта картина Ларе категорически не понравилась. Она едва сдержалась, чтобы не подойти ближе. Но что она могла сказать? Обвинить Арефьева в несерьезном отношении к ремонту? Смешно, в самом деле. «Все здесь взрослые люди, и каждый волен делать, что ему заблагорассудится», — стиснув зубы, решила Лара. Еще никогда либеральный подход к флирту не делал ее более несчастной, чем в эту минуту.

Словно стремясь ее добить, Марина быстро метнула в ее сторону беззастенчивый взгляд и шагнула к Егору, мило воркуя. Он ответил лучезарной улыбкой, той самой, что заставляет любое сердце пропускать удар. Лара сделалась почти нездоровой.

Чувствуя себя забытой и покинутой, она присела на завалинку дома Веры. Окно над ее макушкой тут же с треском распахнулось, и оттуда свесился довольный Владик. Над верхней губой белели сметанные усы, которые он слизывал красным языком:

— Приве-ет!

— Владик, а ну сядь за стол, ешь, — донесся из глубины комнаты Верин голос. Лара поднялась и заглянула в дом из-за трепещущей тюлевой занавески. Тут же заметившая ее Вера подошла ближе.

— Так Владик твой сын? — Лара посмотрела мимо женщины на паренька, за обе щеки уплетающего шанежки. Вера кивнула.

— Я видела его на колокольне, — Лара умолчала о подробностях. — Это ничего, что он туда залез?

Вера вздохнула:

— Да как «ничего»? Уже замучилась говорить… Первый раз, когда увидела, чуть не околела. А потом привыкла. Он почти каждый день там торчит, вбил себе в голову, что хочет летать. Два года прошу мужиков: не доводите до греха, разберите вы эту чертову колокольню. Кончится все тем, что сама с топором пойду…

Тут Вера внимательно взглянула на Лару, потом на ворота сарая Митяя, и ее узкие губы дрогнули:

— А из-за Маринки не переживай. Это ее обычное состояние.

— Да я и не… — начала Лара, чувствуя, как горят уши.

— Красивая баба, но отчаянная, не знаю, что хуже. Муж у нее в том году умер. С приятелем в Бараново, тут недалеко, напились паленой водки. Нет бы нашего самогончика, родного — так чужую бурду выхлебали, а там кто разберет, как ее гнали, из чего… В общем, траванулся насмерть. Год со свадьбы, ребенку их тогда всего два месяца исполнилось… А жизнь-то идет дальше. Теперь Маринка со Славиком живет, он работает сутки через трое в Канске. Надеется она совсем в город перебраться, да пока тут кукует, ждет то ли Славика, то ли кого позавидней. Так что ты на нее не злись, лучше пожалей.

— А что мне на нее злиться?

Вера хмыкнула.

К завалинке подошел Егор. Пока он пересекал улицу, обходил глубокую лужу, спугнув крикливую упитанную утку, Лара следила за каждым его движением, ощупывала взглядом, словно проверяя, не изменилось ли чего в его облике за эту пару часов. Она могла бы сказать, что испытывают все люди в деревне: Вера, Митяй, Марина и уж тем более Владик не были для нее загадками. Но не Егор. Не различая ни дуновения, ни вспышки вокруг него, она оказывалась совершенно беспомощна и растеряна перед ним. Что он чувствует, о чем думает? Тот ли это человек, что привез ее в Гагавку? Что был с ней неразлучно последние дни, отчитывая, смеясь и ссорясь насмерть… Все эти новые знакомые грубо вторглись в путешествие, нарушили хрупкое равновесие, и Лара мечтала скорее избавиться от них.

Однако Егор принес неутешительные новости. Починить машину оказалось не по силам даже рукастому Митяю, собравшему некогда свой трактор из кучи разрозненного хлама. Точнее, починить он мог, но лишь при наличии запчастей, за которыми придется ехать в город. А добраться до города можно будет только после возвращения Славика — у него единственная машина на ходу в деревне.