Канта Ибрагимов - Дом проблем Страница 41

Ваха хотел было думать, что это не к нему, даже оглянулся — кругом ни души.

— Товарищ Мастаев! Я вам, вам приказываю, — командирским голосом крикнул офицер. — Ко мне! — теперь он поманил его пальцем.

Такого Мастаев не только представить, даже понять не мог: в родных горах, где вроде и нога человека, тем более чужого, редко ступала, его настигли. Это кошмар! Они отвезут его в этот «Образцовый дом проблем», где политика и политика, где смысл жизни — не гармония с природой, а как заполучить власть, чтобы деньги иметь. Нет! Он должен бежать, родные горы помогут. Но в это время звук еще одного двигателя в воздухе, правда, этот борт Мастаев не видит, да уже и бежать не может, он явно сдался, сник, а его уже окружили, и офицер сказал:

— Выполняю приказ. Учения, приближенные к боевым. Вы, товарищ Мастаев, служили, наверняка, знаете, что во время учений три процента потерь, в том числе среди мирного населения, допустимы.

Важно вложив пистолет в кобуру, военный из планшета достал конверт — как он знаком Мастаеву:

— Так, — говорит майор, — это третье уведомление. Уверен, это послание-приказ вы уже не сожжете.

— Откуда вы знаете? — воскликнул Ваха.

— Наша задача — все знать. Распишитесь в получении. Теперь прочитайте.

20.10.1991 г. «Мне говорят» это способ запугивания, вы нас терроризируете». Смешно, с моей стороны, терроризировать старых революционеров (точнее председателей избиркома. — Прим. М. А. К.), видевших всякие испытания (в том числе и покорения горных вершин. — Прим. М. А. К.)… Оппозиция твердит, что появился национал-религиозный (Прим. М. А. К.) и полуанархический уклон (т. е. режим): партия быстро и решительно стала бы все это исправлять. Говорят, что нет выборов, демократии и прочее. Есть, выбор окончательный и бесповоротный — это диктатура пролетариата. (Бурные аплодисменты!) Товарищи! (Или господа! — Прим. М. А. К.) Не надо теперь оппозиций! Либо тут, либо там, с винтовкой (либо на штыке. — Прим. М. А. К.), а не с оппозицией. Это вытекает из объективного положения, не пеняйте (зазря. — Прим. М. А. К.). Вывод: для оппозиции — теперь конец, крышка, теперь довольно нам оппозиций! (Аплодисменты…) Мы не учитываем прошлое, а настоящее, учитываем изменение взглядов и поведение отдельных лиц, отдельных вождей. (Из доклада генерала-преседателя чеченского народа.)

P.S. Тов. Мастаев! Ругаю ругательски. Срочно явитесь в Дом политического просвещения в «Общество «Знание», ул. Красных Фронтовиков. Руководитель наблюдательного Совета М. А. Кныш».

Мастаев бегло ознакомился с содержанием и попросил:

— Можно я еще раз перечитаю письмо?

— Да хоть десять раз. Хоть съешь. Ха-ха, только на борту, — двое солдат схватили Ваху за руки.

— Мне надо деда предупредить! — попытался воспротивиться Ваха.

— А дед уже в курсе, — все так же доволен офицер. — А если хочешь, с борта помаши рукой.

Вскоре они действительно закружились над Макажоем. Сквозь открытую дверь бешеный вихрь, а военный орет:

— Помаши рукой, вон твой дед.

Деда Ваха не видел, правда, он особо и не высовывался, боялся, что сдует, а еще более, что столкнут, а офицер доволен:

— На, кинь яблочко старику. Ну, давай, я сам кину. Ха-ха, вот это да, прямо в лоб. Ну все, закрывай. Скажи пилоту, пусть ровнее курс держит, — приказывает командир. — А то стаканы упадут.

На маленьком столе разложили еду, приборы; острый, неприятный запах из фляжки.

— После успешной операции, как после бани, надо выпить.

— Нет-нет, я не пью, — отпрянул Мастаев. — Мне нельзя.

— Всем нельзя, да нужно. Пей!

Очнулся Ваха в чуланчике, на вонючем, с потрескавшейся кожей старом диване. От малейшего движения болели голова и все тело. Он не мог понять, как здесь очутился и как давно, прямо в одежде, лежит. Ему было стыдно перед матерью, да она выручила:

— Иди быстрее в Дом политпроса, тебя уже спрашивали.

В ванной его вырвало, стало полегче. И уже через полчаса, как всегда, надев самое лучшее из своего скудного гардероба, он вышел на проспект Победы.

После безлюдья гор, многолюдный шумный город угнетал. И почему-то ему показалось, что это уже не прежний зеленый, спокойный, мирный Грозный. Много чужих лиц, и даже облик этих людей иной; это не просто приезжие, которые ведут себя тихо, озираются, стараются не привлекать к себе внимания, то есть ведут себя сдержанно и строго, даже робко… Нет, этого нет. В Грозном чувствуется новое, доселе неведомое веяние, его привнесли новые люди, и они не хотят быть приезжими, гостями, они хотят быть хозяевами, видимо, они хотят жить здесь, а не в горах и не в степях. Им выпал шанс, и они не могут его упустить.

Первым делом Ваха пошел к дому Правительства; здесь митинга уже нет, зато остались грязь, вдоль Сунжи на набережной еще палатки стоят, в котлах колхозное мясо варится, а вокруг какие-то обросшие люди снуют. Много не местных, словно в чужой город попал, и Ваха направился к Дому политического просвещения.

Ваха был потрясен: столько людей, все они не городские и почти все по одежде религиозные деятели. Благо, что розы уже отцвели, — это осень во всех отношениях — клумбы затоптаны, небольшой фонтанчик превращен в большую урну, даже вода в нем пожелтела. А более всего жаль березки — одна уже как-то перекошена, и листья на ней как были зелеными, так и застыл их цвет.

«Отсюда надо бежать», — подумал Ваха, как его почти что схватили:

— Мастаев, герой революции, Мастаев! — закричали кругом. Его чуть не на руках повели к мраморным ступеням, и только теперь он заметил, что на крыше уже не алый флаг СССР, а какой-то темно-зеленый, а там, где «Пролетарии всех стран, соединяйтесь», слово «пролетарии» грубо замалевано и поверху — «мусульмане». Стеклянные двери разбиты, и там, где некогда Мастаев ни видел ни души — вход, теперь вооруженная охрана. Правда, в фойе немноголюдно, но уже нет Маркса, Энгельса, Ленина, зато появился портрет нового лидера Чечни — председателя-генерала. А вот «Общество «Знание» этому обществу, видать, тоже не нужно, трафарет валяется на полу, уже разбит. А там, где было написано «Знание — сила», вместо «Знание» нарисован автомат. Зато сохранен «Отдел агитации и пропаганды», но и тут новшество — переписали «Ислама». Именно в этот отдел препроводили Ваху; оказалось, не зря — там находился Кныш в окружении по-религиозному одетых людей, пьет чай:

— О! Кого я вижу! — Митрофан Аполлонович бодро поднялся. — Вот наш страдалец за свободу и революцию!

— Сколько здесь людей? — первое, что пришло, брякнул Ваха.

— Да-да, — обнял Кныш гостя. — Дом политпросвещения всегда был в трудах, мы готовили эту поросль.

— Здесь готовили духовенство? — недоумевает Ваха. — Мусульманское?

Все покосились в его сторону.

— Мастаев?! — лишь от этого возгласа Ваха понял, что Кныш чуточку подшофе. — Дом политпросвещения давал, дает и будет давать знания всем, вне зависимости от вероисповедания, так как Бог един! Правильно я говорю? — с некой издевкой Кныш обратился к рядом стоящему мужчине, по форме и бородке вроде мулла.

— Истину глаголите, — больно чисто на русском ответил мужчина.

— Вот так! — вознес палец Кныш. — «Когда кругом со страшным шумов и треском надламывается и разваливается старое, а рядом в неописуемых муках рождается новое, кое у кого кружится голова, кое-кем овладевает отчаяние, кое-кто ищет спасения от слишком горькой подчас действительности под сенью красивой, увлекательной фразы». Кто так метко сказал?

— Э-э, наверное, Ленин, — стушевался бородатый мужчина.

— Правильно. Вождь! ПСС, том 36, страница 78,   —   и тут Митрофан Аполлонович запел. — Ты и убогая, ты и обильная, ты и могучая, ты и бессильная — матушка-Русь!.. А это откуда? — пронзительным взглядом он обвел мужчину и Мастаева — оба молчали. — Неучи! Это Ленин, там же, а статья называется актуально — «Главная задача наших дней». И не думайте, что Ленин будет предан забвению, он будет в ряду пророков! А вы, недоумки, в это не верите. Кстати, Мастаев познакомься, — Кныш невнятно назвал фамилию человека с бородкой, — проректор исламского университета.

— Как?! Вы ведь обещали муфтия, — чуть возмущенно выдал мужчина.

— Слабо учился. На муфтия знаний маловато. Даже основные труды не знаешь.

— Так я ведь более на Коран налегал.

— На что ты налегал я знаю. И за это скажи спасибо. Пошли, Мастаев, лучше, чем «Общество «Знание», в мире нет.

Когда они спускались по лестнице и потом по большому фойе, Кныш шел по-хозяйски, даже вальяжно, и все перед ним расступались.

— Вот, смотри, — он ткнул ногой трафарет «Общество «Знание», — только на сутки в Москву слетал — все разнесли, варвары. Им знания не нужны, а ведь общество без знаний — погибель!

— Вы их так воспитали. — ляпнул Мастаев.