Авраам Иегошуа - Возвращение из Индии Страница 42

— Кое-что? — спросил я подозрительно, не желая связывать себя какими-либо обещаниями.

— Ты не поверишь… Но я женюсь, — объявил он громко, не обращая внимания на то, что комната приемного покоя была полна испуганными и несчастными людьми.

Дорога от Эйн-Керема обратно в город сейчас была чиста; шапки снега на ветвях деревьев и на скалах по обеим сторонам дороги придавали ночи магическое очарование, и я радовался при мысли, что уже завтра после ужина в обмен на историю женитьбы я, набравшись храбрости, поведаю Эйалю мою собственную историю внезапной влюбленности. Почему бы и нет? Кому я мог рассказать ее, если не Эйалю, который лучше других мог меня понять?

Моя мать ждала меня сидя в темноте неосвещенной гостиной, завернувшись в старую шерстяную шаль.

— Это из-за снега, только из-за снега на дорогах, — словно извиняясь, объяснила она и тут же поднялась, чтобы поставить чайник.

— Я уже напился чаю вместе с Эйалем у него в больнице, — сказал я и отправился к себе в комнату, чтобы избежать риска нарваться на ночное собеседование.

А когда она, разочарованная, удалилась в родительскую спальню, через дверную щель я увидел две кровати, образовавшие букву «L», залитые лунным светом из окон.

— Ты не поверишь, мама, — возвестил я громким шепотом, — ты не поверишь… Но Эйаль женится!

Какой реакции я ожидал? «Не поверю?» Моя мать и не думала говорить вполголоса.

— Почему это я не поверю? Самое время ему обзавестись семьей: и ему, и его друзьям.

И мой отец, оторвав голову от подушки, пробурчал иронически:

— Ну вот… Вы начали сражение в середине ночи.

Но мать уже успокоилась и только с любопытством поинтересовалась, что я могу сказать о невесте.

— Ничего, — сказал я. — У нас не было времени поговорить как следует. Но завтра я приглашен на ужин и, может быть, увижу ее.

— Значит, ты останешься с нами еще на день, — сказала мать с видимым облегчением. Пусть сам я пока не собирался жениться, я пробуду с ними еще день.

В свое время я часто ужинал в доме Эйаля, тихом и большом. Там нам было очень хорошо. Его мать, жившая одиноко, не любила, когда в доме никого не было, особенно вечером, и она специально готовила что-нибудь вкусное, чтобы мы никуда не уходили. Она была печальной женщиной со следами былой красоты и любила говорить со мной по-английски, поскольку некогда она рассчитывала найти работу в туристическом бизнесе. Время от времени в ее жизни появлялись джентльмены среднего возраста, но судьбу свою ни с одним из них она не связала…

А пока что мы сидели втроем и с интересом разглядывали фотографии, повествующие о моем путешествии.

— Милая девушка, но явная невротичка, — сказал Эйаль, отодвигая фотографию Эйнат. — В эти акции я не стал бы вкладывать деньги… — Говоря это, он внимательно разглядывал широкое лицо Лазара, который ему, похоже, понравился. — Ну, и здесь все ясно. Сильный человек. Дружелюбный и воспитанный. И если вы сошлись уже с ним достаточно близко, было бы просто глупо потерять все это.

— Его жена тоже очень мила, — внезапно вырвалось у меня, и я почувствовал, что краснею. Эйаль снова внимательно посмотрел на снимки.

— Да, — согласился он. — Она всюду улыбается. Я уверен, что она очень довольна своей жизнью.

И я почувствовал себя от этих слов окрыленным. Мне захотелось еще и еще говорить о ней с Эйалем. Но печальная женщина, его мать (в последние годы она чудовищно растолстела), никак не хотела оставить нас вдвоем.

— Вы рады, что Эйаль наконец женится? — вежливо спросил я ее.

— Даже слишком, — ответил за нее Эйаль.

Его мать не сказала ничего, а, помолчав, спросила, готовы ли мы ужинать. Эйаль напомнил, что мы ждем девушку, которая вот-вот придет. Но мать сказала, что еда остывает, и решительным тоном, которого я за ней не замечал раньше, потребовала, чтобы мы приступили к еде не откладывая… А когда мы сели друг против друга за красиво накрытый стол, она удалилась на кухню. Я опустил глаза и произнес с жалкой улыбкой:

— Ты неожиданно решил жениться, а я… а я ни с того ни с сего влюбился в замужнюю женщину.

— В замужнюю женщину? — Маленькие глазки Эйаля сопроводили его взгляд застенчивой улыбкой, которая свидетельствовала, что мое откровенное признание не застало его врасплох.

— Да… в замужнюю женщину.

— Только не говори мне, что ты имеешь в виду директорскую жену, — сказал Эйаль с улыбкой, показывавшей, что ему меня жаль.

— Жену Лазара? — Я изобразил удивление и фальшиво рассмеялся. — Что за мысль? — И я немедленно поднялся со своего места. — Ты что, на самом деле считаешь, что я мог бы влюбиться в женщину на двадцать лет старше меня?

Но на Эйаля мое возмущение большого впечатления не произвело. Пожав плечами, он продолжал улыбаться.

— Я ни на что не намекаю, это не мое дело. Я только заметил, что ты без конца фотографировал ее. А кроме того, она и на самом деле очень мила. Но все это не имеет значения. Если ты влюблен не в нее, то в кого же? Но, что еще более важно, за кем она замужем?

Он продолжал бы еще, но в эту минуту вошла его мать, неся две чашки с супом, которые осторожно поставила на стол, после чего уселась рядом с нами, положив свои красивые еще и очень белые руки на стол.

— Вы присоединитесь к нам? — приветливо спросил я.

Она колебалась, потом ответила:

— Нет. Я не голодна. — И лицо ее, обращенное к сыну, пошло красными пятнами.

Эйаль поднялся, нежно положил свои руки ей на плечи и мягко сказал:

— Да. Маме надо следить за своим весом.

Ближе к концу ужина, когда невеста — Хадас, живая, хорошо сложенная девушка, с открытым и доброжелательным взглядом, — пришла и начала стряхивать изящными движениями снежинки со своих волос, мать Эйаля удалилась наконец в свою комнату и оставила нас одних. Я дал себе слово не говорить больше с Эйалем о своих проблемах. Но не тут-то было. На этот раз именно он немедленно вернулся к расспросам о «замужней женщине», которая, похоже, поразила его воображение. Хадас, которая вся излучала расположение ко мне, очень удивила меня тем, что была отлично информирована о моем путешествии в Индию. Оказалось, что коротко остриженная девушка, Микаэла, та, которая принесла в дом Лазаров новости об их заболевшей дочери, была из того же самого киббуца, что и Хадас. Я быстро поднялся, поскольку хотел побыстрее уехать, как если бы боялся потерять душевное равновесие в связи с подобным совпадением, которое было для меня слишком уж неожиданным. Борясь с возбуждением, я спросил Эйаля, нужно ли мне перед тем как отбыть, заглянуть в комнату его матери и попрощаться, или дать ей отдохнуть. Эйаль, желавший, кажется, чтобы я не задерживался более, поднялся и сказал:

— Итак, Бенци, только не пытайся меня убедить, что ты не сможешь из-за расстояния прибыть в Эйн-Зохар на нашу свадьбу.

— А вы уже наметили дату?

— Конечно, — ответили они в один голос, тут же назвав мне точную дату и для верности потребовали, чтобы я тут же, при них, занес ее в свой календарь, поклявшись, что никакие силы в мире не помешают мне быть там. Затем Эйаль согласился, чтобы я заглянул к его матери и попрощался, — не стоит лишать ее этого маленького удовольствия. Я осторожно проследовал за ним в просторную затемненную комнату, где мы когда-то играли детьми и где сейчас она лежала, накрывшись одной простыней, которая выдавала, насколько она прибавила в весе за последний год.

— Бенци хочет попрощаться с тобой, — прошептал Эйаль, бережно пробуждая ее ото сна.

— Да, — сказал я. — Я хотел попрощаться и поблагодарить вас за ужин. Все было так здорово… даже вкуснее, чем обычно.

Однако она мне не улыбнулась на прощание, только покивала головой и произнесла:

— Передай мой привет твоим родителям, и не забудь приехать к Эйалю на свадьбу. Тебе обязательно надо быть там — не столько ради нас, сколько ради себя самого.

— Я обещаю, клянусь, — сказал я и в подтверждение своих слов приложил обе ладони к сердцу, как это делали в Индии.

У меня были все основания, чтобы присутствовать на свадьбе. Эйаль еще со школьных времен был моим лучшим другом. Но кроме того, я рассчитывал встретить там похожую на подростка Микаэлу и, быть может, через нее я смогу косвенным образом установить контакты с Эйнат, а уже через Эйнат с ее родителями, поскольку мои отношения с Лазаром оказались исчерпанными. И в то время, как я несся по улицам Иерусалима, удивляясь огромным сугробам, высившимся по обеим сторонам дороги, меня не покидало чувство… нет, не зависти к приближающейся женитьбе Эйаля. Согревала и одушевляла меня мысль о жене Лазара. При том, что этот путь мог привести меня в пропасть неизведанных мною ранее чувств.

Я добрался до дома и сказал своим родителям, ожидавшим моего возвращения с обычным нетерпением, что дороги очистились уже от снега и теперь ничто не препятствует моему возвращению в Тель-Авив; они знали, что я должен вернуться в больницу, чтобы продолжить борьбу за место в отделении хирургии. Отец воскликнул вдруг с совершенно не свойственной ему горячностью: