Айрис Мердок - Ученик философа Страница 42

Школа была пансионом — очень дорогая, довольно прогрессивная и довольно консервативная. Прогрессивная в социально-политических взглядах, консервативная в смысле дисциплины и академических требований. Хэтти училась тут уже пять лет, и за это время ее американский выговор сменился совершенно иным, британским. Она пересекла Атлантику уже столько раз, что сбилась со счета. Она хотела пони, потом перестала хотеть. Она носила золотую ортодонтическую пластину на зубах, потом перестала носить. Она заплетала волосы в косички, потом стала закалывать их в узел. Она сдала сколько-то экзаменов. Ночью она спала, свернувшись в клубочек и обхватив себя руками. Она была очень несчастна, но не осознавала причин своего несчастья.

Завтра ей будет мыть голову мисс Эдкин, которая по субботам приходит мыть девочкам головы. Мытье головы было странной затеей, и Хэтти никак не могла понять, что она о нем думает; в школьной жизни было много такого странного. Мисс Эдкин располагалась в одной из ванных комнат, и девочки в красивых халатах выстраивались в очередь; все смеялись, никто не знал почему, но в мытье головы было что-то смешное и что-то захватывающее. Мисс Эдкин вечно шутила, но при этом выглядела жрицей — словно в любой момент могла вынуть ножницы и вместо мытья отхватить все волосы. Клиентки по очереди садились, склонив голову над ванной, и мисс Эдкин поливала горячей водой, намыливала, поливала, намыливала, снова поливала и снова намыливала, а клиентки едва слышно жаловались, что вода горячая и мыло щиплет глаза. Большинство девочек носили длинные волосы, и было что-то очень странное и шокирующее в превращении сухих пушистых прядей в мокрые темные змеи, струящиеся в воде, которая все поднималась в ванне, пока сильные пальцы мисс Эдкин, словно когти, обшаривали очередную склоненную в мольбе голову. Затем голову оборачивали белым пушистым махровым полотенцем, и раскрасневшаяся жертва в тюрбане бежала, хихикая, прочь. Хэтти не любила, когда ей мыли голову, но эта процедура ее волновала.

У кроватей стояли тумбочки, на которые младшим девочкам разрешали ставить только три личных предмета. Старшие могли держать на тумбочках сколько угодно вещей, но в пределах правил. Косметика была, разумеется, запрещена, равно как и украшения и все, что наводило на мысль о хвастовстве. У Хэтти было мало вещей. У нее на тумбочке стоял бурый фарфоровый кролик, чешущий ухо; другие девочки смеялись над ним, но Хэтти была не в силах с ним расстаться, потому что он был с ней на протяжении всех школьных лет; еще у нее были длинный гладкий эскимосский тюлень из черного сланца и бело-розовая японская вазочка (Хэтти никогда не ставила в нее цветов, поскольку это не разрешалось). Дортуар был странным местом, хотя и не таким ужасным, как большие дортуары, где Хэтти-младшеклассница каждую ночь плакала, пока не забывалась сном. Тогда она видела все вокруг — лестничные пролеты и площадки — нечетко, сквозь пелену слез. Все вокруг было полито ее слезами; здесь жили духи прошлого, скрытые от глаз призрачной завесой.

Или это от ее будущей печали школа так потускнела и затуманилась? Хэтти не верилось, что скоро она уедет отсюда навсегда.

Несмотря на бледность и худобу, Хэтти была очень здоровой и крепкой, ей легко давались спортивные игры и гимнастика. Она была бледная, прямая, не высокая и не низенькая, с длинными прямыми белыми волосами и голубыми глазами, настолько светлыми, что становилось не по себе — казалось, в их синеву подмешали большие сгустки чуть тронутых желтизной белил. Мать ее отца, Уита Мейнелла, была родом из Исландии. Хэтти никогда не видела родителей отца. Ее собственная мать умерла, когда Хэтти была совсем маленькой. После этого она вместе с отцом скиталась от университета к университету. Уит Мейнелл был социологом; еще в юности он безнадежно запутался в идеях и так из них и не выпутался. Никто не брался издавать его книгу, сколько бы раз он ее ни переписывал. Он любил дочь, но был неуверенным в себе, раздражительным и неумелым отцом. Он раскидывал свои шатры в разнообразных учебных заведениях, но везде ему вскорости тактично указывали на дверь. Он так и не добился постоянной преподавательской должности. Автомобильная катастрофа (совершенно случайная) милосердно положила конец его страшному беспокойству насчет будущего. Хэтти было десять лет.

После этого Хэтти на какое-то время поселилась у тетки, младшей сестры Уита Мейнелла, в городке под названием Уэст-филд, откуда происходил род Мейнеллов. Городок располагался в безлюдных лесах у мутного озера вблизи города Остина в Техасе. Хэтти мучительно тосковала по отцу и чрезмерно, по общему мнению, убивалась. Она хорошо ладила с Марго, сестрой Уита, но прожила у нее не много, года два, поскольку незамужняя Марго, отчаявшись устроить свою судьбу, вдруг решила отправиться в Нью-Йорк искать счастья, а Хэтти в ее планы совершенно не укладывалась. По этому поводу Марго написала единственному, кроме нее, живому родственнику Хэтти — Джону Роберту Розанову. Джон Роберт, конечно, и раньше время от времени всплывал в жизни внучки. Он никогда не ладил с Эми, матерью Хэтти, хотя поддерживал с ней отношения. Уита он терпеть не мог и всячески старался с ним не встречаться. (Некоторые виды сумбурных идей были столь вредоносны, что Джон Роберт всячески ограждал себя от напоминаний об их существовании.) Если он читал доклад где-нибудь поблизости от места, где в это время жила Хэтти, он иногда заезжал в гости и вывозил девочку на чаепитие. Эти вылазки были довольно безрадостны, поскольку Хэтти дома слышала о дедушке только плохое, боялась его, и обоим было страшно неловко. В нынешнем случае приличия тоже были соблюдены, и Джон Роберт своевременно ответил на письмо Марго. Он заявил, что лучший способ распорядиться судьбой Хэтти — поместить ее в английскую школу с пансионом. (Он взял на себя содержание внучки после смерти Уита.) Он выразил пожелание, чтобы Марго забирала девочку на каникулы. Хэтти к этому времени исполнилось двенадцать лет. Каникулы поначалу выходили скомканные — Хэтти посылали во Францию или Германию, в незнакомые семьи: эти поездки устраивала школа по просьбе Джона Роберта; затем девочку стали отправлять на ту сторону Атлантики, в квартиру, снятую неподалеку от жилища Марго, поскольку Марго в то время вела образ жизни, решительно неподходящий для юной невинной девушки. Марго, двигаясь в Нью-Йорк, добралась до самого Денвера в штате Колорадо, где наконец вышла замуж за адвоката-еврея по имени Альберт Марковиц и смогла создать домашний очаг, куда можно было селить и Хэтти, но это случилось чуть позже.

А пока что в жизни Хэтти происходило что-то необычное, даже странное. В блистательном (но довольно неосведомленном и даже наивном относительно мирской жизни) мозгу Джона Роберта родилась идея. Возможно, он чувствовал себя виноватым по отношению к внучке и не хотел, чтобы его можно было обвинить в умышленном пренебрежении опекунскими обязанностями. А может, просто хотел избавиться от необходимости организовывать кругосветные путешествия Хэтти и надзирать за ней. Как бы то ни было, он решил, что Хэтти нужна постоянная компаньонка — в былые времена такую назвали бы камеристкой. И в поисках этой кандидатуры Джон Роберт явился в Эннистон. Ему нужна была девушка-англичанка, он нуждался в советах и не хотел тратить много времени. Он приехал и расположился в Эннистонском королевском отеле (поскольку дом в Заячьем переулке в это время был сдан жильцам). Он заранее написал Уильяму Исткоту (Роза Исткот к тому времени уже умерла), но Исткот оказался в отъезде — на слете Друзей в Женеве. Помимо него единственным человеком в Эннистоне, которому Джон Роберт готов был довериться в этом деле, была Руби Дойл. Джон Роберт питал к Руби не то чтобы привязанность, но своего рода уважение со времен Линды Брент, когда Руби, молодая, но с виду почти такая же, как сейчас, столь действенно помогла ему, проделывая все в полной тайне. Руби была какой-то монументальной «вещью в себе», что импонировало Розанову как философу. Руби, едва умевшая говорить, не умела лгать. Он чувствовал, что Руби сделает то немногое, что в ее силах, без суеты и не осложнит дела никакими глобальными идеями. И еще она умела держать язык за зубами. Джон Роберт, скрытный по характеру, не хотел, чтобы его идею обсуждали в Эннистоне. Он написал Руби и вызвал ее в отель. Руби не умела ни читать, ни писать, но, как мне рассказывали, она отнесла письмо в цыганский табор. Разумеется, Алекс она не сказала ни слова. Когда Джон Роберт объяснил, чего хочет, Руби тут же ответила совершенно бесстрастно, что у нее есть родственница, кузина, которая сейчас без работы и может подойти профессору. В каком именно родстве состояла указанная девушка (ее звали Перл Скотни) с самой Руби, а также с Дианой — было неясно, и об этом ходили разные слухи. Кто-то говорил, что они все сводные сестры, а скорее всего, никто ничего доподлинно не знал. Руби говорила, что носит фамилию отца, Перл носила фамилию своей незамужней матери, которую бросил мужчина, и Диана тоже носила фамилию своей брошенной незамужней матери (Дэвис), пока не вышла замуж за пресловутого Седли. А может быть, идея об их родстве была навеяна сходством имен — Перл, Руби, Диамант[66]. Джон Роберт побеседовал с Перл в Лондоне и решил, что она подойдет. Он вручил ей авиабилет до Денвера и указания, как найти Хэтти. Он также написал Марго, к ее удивлению, досаде и облегчению. Перл прибыла и обнаружила Хэтти: та проводила свои первые летние каникулы в полутемной квартирке в огромном многоквартирном доме, где жила и Марго. Хэтти пыталась делать намеченные на лето дела, страдала от мучительного одиночества и постоянно плакала. Ей было тринадцать лет, Перл — двадцать один.