Борис Фальков - Тарантелла Страница 42

— Сегодня мы свидетели новой атаки на повсеместно гонимого Каина. Как же не насторожиться его потомкам, моим любезным согражданам? Они-то берут жизнь всерьёз, как её им дают, какой она есть. Простой, не искажённой университетскими теориями. Уж им-то понятно, как никому другому, что в стране сегодня происходит радикальный переворот, снова революция. Что опять для них пахнет жареным. А тут, в разгар всего этого, являетесь вы и мелете про какие-то танцы и музыку, которые вам жизненно, видите ли, интересны! Как же им вас не опасаться? Бросьте-ка все ваши домыслы, всё куда проще и незыблемей: интересы центра против местных интересов, север против юга, мы — против вас. Может, мы с вами и родственники, да только дом у нас всё-таки не общий: вы всё равно нас держите за родственников бедных, за приживал. Но мы вас понимаем, хотя любить вас не за что, так поймите же и вы нас! Вы приехали — и уехали, а нам тут жить. Вот вы накинулись на цирюльника, а ведь он по уши в местных делах. Что ему остаётся делать, как не отбрить вас? А padre? У него совсем сложное положение, надо усидеть на двух стульях: с одной стороны прихожане, с другой — центральное руководство. Не так ли, padre?

— Похоже, — признал священник. — Вот только ваши аллегории с Каином слишком уж… отдалены от нас.

— Точно такое же положение у полиции и giunta municipale! И все они отлично помнят, какую роль во время таких переворотов играют всякие… провокаторы. Да и вы тоже бы должны это помнить. Хотя б читать про то. Или в вашей университетской библиотеке таких книг не держат, диссертации на эту тему не пишутся?

— Послушайте, вы же умный человек, — всхохотнула она, подрагивая от нестерпимого нетерпения, собственно — возбуждения. Оно почти достигло своих пределов: наполнило её всю. Теперь она не только дрожала всем телом, не только брыкалась время от времени, а и регулярно пристукивала по конторке наружной стороной стопы, словно непрерывно приплясывала.

— А мелете такую чушь. Во-первых, все эти истории с латифундиями… отдалены от нас не меньше каиновских. Они уже даже не предыстория, а праистория. А во-вторых, всем известно, что нет страшней врага для сельского хозяйства, чем латифундия. Латифундистская организация труда наносит непоправимый урон сельскому хозяйству, то есть — себе же! Латифундия успешнейший способ самоубийства. Ни один город не предложит лучшего. И вы не можете этого не знать. А не знаете — поезжайте в окрестности того же Рима, поглядите на Сampagna di Roma, на эту пустыню на месте древних латифундий. Классический пример, во всех энциклопедиях и учебниках истории… Даже в вашем учебнике метафизики, с его пренебрежением к реальности, он должен быть.

— Ну и? — поднял он брови. — Рим большой город. Естественно, что у него под боком и дело его спорится веселей.

— Да что там Рим, гляньте на свой городишко, этого достаточно! Самоубийство состоялось и без чужой помощи. И на кладбище не надо тратиться: где жили — там и похоронили. А вместо крышки гроба просто захлопнули жалюзи.

— Да, мы вынужены экономить, — подтвердил он.

— Мы и без Рима люди бедные, — уточнил священник.

Она, конечно же, отметила буквальное совпадение их формул с формулой цирюльника: и слов, и интонации. Значит, и дело у них у всех наверняка общее. Задача, мутившая её уже несколько минут — куда направить разговор, чтобы он не топтался по кругу, чтобы, наконец, вышел за пределы и направился прочь от исходного ноля, решилась сама собой. Они сами подсунули это решение своими репликами. За границами ноля снова появится возможность разрабатывать свою тему. А не вот эту, чужую. Из-за которой своя оказалась чуть ли не забытой. И вот, благодаря совпадению, она снова всплыла из недр памяти. Точно как та, вроде бы навсегда забытая анонимная византийская книжка: с чужой подачи.

— Но… оставим это. Что мы с вами оба, Адамо, точно уже знаем: у меня своя тема, и все другие меня не интересуют. Говорите, мне нагрело головку и я сдурела? Великодушная снисходительность… к барышне. Но ваше великодушное, оно же лукавое, объяснение всего происходящего, начиная с Каина и Авеля, воздействием жары — не срабатывает именно в вашем случае: ведь вы на солнце не выходите, сами сказали, а всё же несёте полупонятную чепуху. Почему? А потому что и вы, солнцем вовсе не перегретый, тоже обезумели от страха, как и все ваши перегретые. Да если б вы и впрямь верили в свою жару, то душ-то уж — в первую очередь починили! А вы…

— Скажите спасибо за такой, в других домах и такого нет.

— Кому спасибо — вашему папочке? Хорошо, допустим, я вам верю. У ваших… латифундистов есть основания для сопротивления мне. Но вы-то чего боитесь, что вскроется ваша нелегальная медицинская практика? Так, между прочим, утверждает цирюльник. Он что — прав? А если нет, так отчего бы вам не продать ему эту убыточную гостиницу, как он вам предлагал? Вот, вы всё подчёркиваете разницу между вами, даже вражду. Ну, продали бы и уехали, в чём проблема? Но нет, вы продолжаете тут сидеть, не имея никаких видимых оснований. Так как же мне, например, не решить, что у вас есть и невидимые, скрываемые вами? То есть, что всё это: гостиница, вражда такая, что вы и на улицу предпочитаете не выходить, и прочее, всё это только маска, ваша легенда. А если вспомнить, что вы наверняка подучили всех малых каинов мира сего, как себя со мной вести, то и сомнений не остаётся, что вы — не просто первый парень вашей деревни, каким представляли себя с самого начала, а главный здешний Каин. И что всю вашу явно фальшивую праисторию вы сейчас подстраиваете себе задним числом, специально под меня. И тогда ваши обвинительные речи в адрес враждебных сограждан, если вслушаться, оказываются ловкими речами защитника, лишь притворяющегося обвинителем. А сограждане, если всмотреться, превращаются из врагов — в ваших друзей, близких родственников. Ещё точнее, и соответственно вашей лексике, в рабов. Так ведь получается, если вы босс — пардон, padre — padrino мафиозной латифундии и, стало быть, рабовладелец? Вот-вот, это и есть ваша нелегальная практика, которую вы все ханжески называете медицинской… И потому они вам все так близки. Конечно же ближе, чем я. Я-то ведь вам не рабыня. И не нестандартный ваш товар. Кстати, нетрудно догадаться, что он такое. Единственное, что сегодня производят ваши латифундисты из угробленной ими плодородной земли, это глиняные черепки с барельефом, изображающим мадонну. И мерзкие наклейки… Должна вам сказать, что нет лучшего вещественного доказательства вашего соучастия в этом деле, а точнее — руководства, чем эти изображения. Труп на коленях у той женщины — вылитый вы, Адамо.

Это была чистая правда, хотя осознала она её только сейчас. После того, как сформулировала её.

— Нет у меня никакой практики. Наглец-брадобрей врёт, как всегда, прогудел он. Обиделся, наконец? Отлично. — Его предложение продать дом? О, то действительно было предложение. Всеобъемлющее: и давление, и шантаж, и прямая угроза… И организация бойкота… Достаточно самой такой формы предложения, чтобы честный человек не принял его. Не важно, с каким оно содержанием. Однако, в одном вы правы. Нет, не потому, но несмотря на это они действительно мне ближе, чем вы. Уж вы-то, с вашим характером, должны такое понимать.

— Какая гармония в вашем прелестном раю! Цирюльник отвечает вам полной взаимностью, он вас тоже не переносит. Странно, вы все, местная, так сказать, знать, готовы перекусать друг друга. Те пауки… я хотела сказать, те члены кооператива, или рабы латифундии, кто тут разберётся, в общем, люди попроще выглядят пристойней вашего, они по меньшей мере едины. Вы сами это сказали. А я добавлю, что они и здоровей вашего, и душой, и телом: ни капли завонявшегося между страницами ветхих книжонок душевного жира, ни там — ни там.

— Ну вот, теперь и вы их защищаете… как их padrina.

— Хорошо, допустим, они в страхе, и это держит их в форме, согласна. Не до жиру… Допустим также, что никакой практики у вас нет. Но ведь и с вашей гостиницей вам бояться нечего, никаких правых переворотов: вы и есть тот класс, для которого такие перевороты и который такие перевороты устраивает. Мелкий лавочник-полуинтеллигент. Да для вас, если ультраправые, допустим, придут к власти, только облегчат налоги. Тут уж я знаю, что говорю!

— А с чего вы взяли, что наш переворот справа? Совсем наоборот. То, что сегодня выглядит как правый переворот, лишь начальная фаза. Они делают совместно одно дело, раскачивают лодку. Вы-то и впрямь знаете, как это делается, это и ваши приёмы: сначала правый борт чуть кверху… А потом ух! со всей силой его же и вниз. И готово, в зените левый борт. Можно чалить намертво. Или начинать по-новой, оно и полегче теперь: не совсем уже с ноля.

— Всё равно, вам и тут бояться нечего. Если левые придут к власти и устроят чистку, они вас тоже облегчат, в этом случае от убыточной собственности, от обузы. И уже не частично, а полностью освободят. Всё равно из вас и без всяких левых не вышло хозяина. Но вы, я вижу, против любых чисток? Значит, вы считаете, что, какой бы режим это ни делал, воров сажать вовсе не надо, не надо ставить на место проворовавшихся правителей людей честных? Наверное, надо бы делать из них национальных героев, а то и богов? Ещё одна римская традиция, в их пантеоне на почётном месте — бог воров. Конечно, только так и должен рассуждать управляющий латифундией. Кстати, я всё-таки предпочитаю более принятое выражение: camorra. Ну да, Гарибальди ведь тоже опирался на мафию, чего уж нам стесняться.